В прокат выходит очередная экранизация приключений Эжен-Франсуа Видока, бывшего преступника, ставшего первым начальником Главного управления национальной безопасности Франции и считающегося основателем мирового криминального сыска. В роли Видока — Венсан Кассель
Составить представление о том, кто из деятелей прошлого в той или иной стране признан национальным достоянием, проще всего изучив список кинобайопиков. В любой стране, но не во Франции. Там по количеству посвященных им фильмов всяких Ван Гогов и Бальзаков с непреодолимым отрывом опережают знатные душегубы: от героя жанра «плаща и шпаги» Картуша до послевоенных налетчиков Безумного Пьеро и Месрина. Но и этих милых людей оставляет далеко позади каторжник, виртуоз побегов и основатель современного французского, да и мирового криминального сыска Эжен-Франсуа Видок: будь в начале XIX века в ходу формула «враг общества № 1», он ее удостоился бы безусловно. Только в 1967–1973 годах Видоку были посвящены два телесериала, где его играли соответственно Бернар Ноэль и Клод Брассёр. В 2001 году в его шкуру в фильме Питофа влез Жерар Депардье. В новом фильме Жан-Франсуа Рише у Видока лицо Венсана Касселя, кстати — круг замкнулся — сыгравшего Месрина в дилогии Рише «Враг общества № 1» (2008).
В российский прокат фильм выходит под безобразным названием «Видок: Охотник на призраков», навевающим мысли о мистико-криминальной чуши в духе Питофа. В оригинале же он называется проще и умнее: «Император Парижа». Как объясняют его создатели, если в 1805 году, которым датировано начало действия, императором Франции был Наполеон I, то императором переполненного криминальной нечистью Парижа был Видок, поставивший свое знание уголовного подполья на службу родине. И никаких тебе призраков.
Что касается эстетики, то, похоже, Рише внимательно отсмотрел «Дуэлянта» Алексея Мизгирева и выступил в роли его талантливого, но эпигона. Как и мизгиревский Петербург, Париж Рише — произвольно-фантастически реконструированный, но убедительный. Не «город Света», но клоака, за имперским фасадом которой сплошной Двор чудес, воспетая Гюго самостийная республика воров и убийц. Высший свет ничем не лучше воровского притона. Дорогого стоит загадочная — в том числе и по причине необъяснимых сценарных лакун — баронесса де Живерни (Ольга Куриленко), убийца и авантюристка, способная влиять на высшие государственные решения. Да и начальник столичной полиции Анри (Патрик Шене) вкупе со всемогущим министром полиции Фуше, блистательно сыгранным Фабрисом Лукини,— те еще Гуверы-Берии своего времени, держащие на коротком поводке алчущего помилования Видока. На словах их, конечно, несколько печалит, что сколоченная Видоком для зачистки Парижа «бригада безопасности» порой ведет себя как натуральный эскадрон смерти, но только на словах.
Один из персонажей дает бригаде исчерпывающую характеристику: «банда, состоящая из вандейца (участника контрреволюционного мятежа в Вандее.— Weekend), жаждущего вернуть свои поместья, алкаша-республиканца, шлюхи-бонапартистки и каторжника». Что ж, в качестве главаря бригады Видок — вполне себе Наполеон, главное достоинство которого, по словам Фуше, состоит именно в том, что, предотвращая новую гражданскую войну, он заставил работать на национальную идею Франции и роялистов, и республиканцев, и бонапартистов. Методы Наполеона и Видока не очень-то и отличаются друг от друга. Разница лишь в масштабах. Миллионы павших в наполеоновских войнах — статистика, десятки трупов на парижской мостовой — уголовная хроника.
«Видок» — политический фильм в отменно яркой жанровой упаковке. Политические страсти пронизывают его. Шлюха-бонапартистка Анетт меняет к лучшему свое отношение к профессиональному сыщику, узнав, что тот дрался при Аустерлице. Кошмарный Майяр (Дени Лаван), император Двора чудес,— палач-садист времен бессудных якобинских расправ 1793 года. Его преемник Натаниэль (Огюст Диль) — напротив, «дитя террора»: его отец, пять братьев, семнадцать кузенов и бессчетное количество родственниц расстались с головой на гильотине. Криминальная бойня в Париже, таким образом, и продолжение революционного террора, и изживание его последствий. Аналогии с Советской Россией 1920-х годов безусловны. Персонажи, клянущиеся в верности вечной Франции, вопреки своим партийным симпатиям-антипатиям,— двойники царских киноофицеров, переходящих на службу советской власти во имя столь же вечной России.
И тут уже «Видок» напоминает не столько «Дуэлянта», сколько «Банды Нью-Йорка» Скорсезе. Подобно тому, как из крови шпаны, сметенной в 1863 году пушечными залпами, проросли великие небоскребы Манхэттена, из парижской крови и грязи прорастает идея «республиканского пакта», национальной идеи Франции. Именно Франции, а не «единой Европы», чего можно было бы ожидать в свете нынешних политических страстей, неизбежно отражающихся в зеркале исторического кино. Впрочем, интернационализм «Видоку» тоже не чужд. Чудесным спасителем героя в один из роковых моментов его карьеры выступает бравый мамлюк Мехмет, телохранитель баронессы. Хотя на протяжении всего фильма он не произносит ни слова, а только выразительно берется за эфес сабли, вовремя пускает ее в ход да готовит чудесный маковый отвар, способный поставить на ноги раненого Видока. Тоже своего рода метафора идеальных с точки зрения французской идеи отношений между «первым» и «третьим» мирами.
Михаил Трофименков
