Целиковская была хорошенькая и зримо легкомысленная.
А Смирнова - строга, целеустремленна и твердо отстаивала свое право на легкомыслие.
И отстояла. Лидкой знакомые много моложе звали ее до восьмидесяти.
Всю жизнь собирала, как дитя, кукол и мыло. Вспоминала, как первый же режиссер - Корш-Саблин велел перед съемкой: «Оближите губы», на чем работа с артисткой закончилась. Губы сработали.
Мемуары выпустила - мама не горюй. В каких ботинках в театр собиралась - помнит. В какой вуалетке на последнее рандеву с Дунаевским пришла - опять помнит. Первые свои фильмы, не выпущенные на экран из-за идейных огрехов, и помнить забыла. Смеется: «Неужто и там снималась?»
Но больше все-таки помнит.
Как Прокофьев за стенкой в эвакуации отрабатывал одни и те же ноты и как хотелось дать ему сковородкой по голове.
Как Мао изо всех сил подражал весомой медлительности Сталина и как это было заметно профессиональным артистам. Каким бессовестным эгоистом был в кадре Жаров и какое удовольствие было наблюдать за их общими сценами с Белокуровым, таким же индюком: оба каждый дубль норовили исподтишка выпихнуть другого из кадра. Как ежеминутно смотрелся в зеркальце Тихонов: контролировал красоту. Артист - профессия дамская, и за немужское поведение от нее перепало многим.
А потом, конечно, опять про чернобурок и красные кофточки. В жизни вуальки-горжетки обходились ей по себестоимости, а в кино дороже. На тестовом просмотре «Моей любви» с нажимом интересовались, из какой среды героиня. Дунаевский злился: «Сами нас упрекают, что не делаем «Больших вальсов» - а стоит появиться девушке в хорошем платье, спящей в хорошей кровати в шелковой пижаме, как сразу начинаются вопросики».
Вопросиков Смирнова не боялась. Вышла ростом и лицом, спасибо матери с отцом (колчаковским, между прочим, офицером), и потому в героический период нашего кино переиграла всех комсомолок-спортсменок-стахановок в «Парне из нашего города», «Она защищает Родину», «Морском батальоне» и «Донецких шахтерах». Сама могла кому хочешь вопросиков назадавать.
|
А уж как подошли бальзаковские годы - дала волю врожденному легкомыслию: перешла на жанр.
В «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» никто ее и не узнал: докторша, которая, завидев у пионеров сыпь, разевает пасть и издает сирену воздушной тревоги, - это она, предмет всенародных воздыханий.
В трилогии про Анискина играла Дуську-продавщицу, что выкаблучивает перед участковым: «Ты когда же, друг Анискин, этих жуликов найдешь?» - и все три фильма упорно женит на себе завклубом Ткачука во франтовской бабочке пана Владека.
У любимого Константина Воинова в «Женитьбе Бальзаминова» была свахой: тараторила, пришепетывала и выдавала на бис коронную фразу «Я никогда не закусываю, я этой глупой привычки не имею». Будучи ветераном студийного парткома, депутатом и лауреатом всех уровней и созывов. Времена, чай, пошли мягкие, за соответствием морального облика героев и исполнителей следить перестали.
Много ездила. Много хлопотала за коллег: и кого арестовывали, и кто ютился где попало, не имея родного угла и высокого звания.
Любила: хорошую драматургию, домашнюю пирушку, суетную Москву, режиссера Воинова, роль Жучки в «Сестрах» по Нилину (единственному великому автору сталинского кино, куда там Симонову с Горбатовым), ветвистую личную жизнь и громкий отлуп надоедливым соискателям. Не любила: театральную склоку, немужское поведение, Бернеса (взаимно), капризных соседок по номеру (полжизни на выездах) и соседей по коммуналке (лазят в кастрюли и съедают мясо).
И первого, и второго на ее 92-летний век пришлось в избытке.
Содержательная получилась жизнь.
Есть что вспомнить.
