Пахнет город травой и свечами,
Будто он и не город совсем.
Льётся солнце густыми ручьями
По карнизам доверчивых стен.
Шепчет дерево
Улыбается лето своим.
Я согласен быть даже лягушкой,
Чтоб не видеть бессовестных зим!
Денис Маслаков, 10 лет.
Денис ходил в школу в тот год редко, но с большим удовольствием. Ребята подбегали к нему на улице и уговаривали:
— Денис, приходи в школу почаще! С тобой так весело!
До сих пор не могу понять, почему одноклассники не злились на Дэна, почему не завидовали его вольной жизни. Конечно, он всегда был лёгким в общении и совершенно беззлобным человеком, его шутки ни для кого не были обидными, он никогда ни с кем не ссорился и, уж конечно, не дрался. И всё же у них было, на мой взгляд, немало поводов злиться на Дениса. Ребята же, напротив, неизменно бурно радовались, когда он входил в вестибюль школы.
Для меня главным было то, что он совершенно не менялся. Спокойствие, чувство собственного достоинства, сочетание серьёзности и озорства, жадная любознательность — всё оставалось при нём.
— Вот скажи мне, как на духу, что ты думаешь о школе?
Ребёнок задумался на минутку и сказал:
— Ты знаешь, я к ней хорошо отношусь. Вот только совсем не могу относиться к ней серьёзно.
— И не надо! — воскликнули мы с другом хором.
У Дениса было к чему относиться серьёзно. И тренировки, и яхты, и стихи — всё это явно заслуживало самого серьёзного отношения. К тому же, той бесконечной зимой у него появилась ещё и работа, к которой он относился со всей возможной ответственностью.
В январе наша любимая учительница дала Дэну после уроков бумажку и сказала: «Обязательно сходи! Это как раз для тебя»,- в записке был
— Мам! Ты что! Она же сказала «обязательно»!
И мы пошли. Моя вечная привычка приходить всюду заблаговременно привела к тому, что на часах не было ещё и половины двенадцатого, а мы уже мёрзли на Шаболовке у проходной ТВ. Смешно, но я действительно не вспомнила с детства знакомый адрес. Денис мигом подружился с молоденьким милиционером, рассказал ему про учительницу, про назначенную явку, про мой день рождения, и нас пригласили в проходную погреться. Там Денёк до двенадцати рассказывал всем про яхты.
Но в записке было написано «у проходной», а не «в». Поэтому ровно в полдень мы дисциплинированно пошли на улицу. Там был кошмар!
У крыльца, выплёскиваясь на проезжую часть, колыхалась огромная толпа детей с родителями.
— Десять человек без родителей — быстро!
Произнося это, она уже, не глядя, заталкивала в проходную ближайших детей. Денис изначально стоял в дверях, поэтому он первым попался её под руку в самом прямом смысле. Мне оставалось только ждать.
Все дети, ушедшие вместе с моим сыном, давно вернулись, воссоединились с родителями и отправились по домам. Толпа редела с каждой минутой. Наступили сумерки. Я раз двадцать заходила в проходную греться, раз десять выясняла у милиционеров, нет ли тут другого выхода, и раз пять собиралась зареветь. И зачем только мы пошли! Ясно ж, это
Наконец, Денис влетел в проходную — румяный, радостный, с блестящими глазами.
— Я прошёл! — оглушительно завопил ребёнок, вручая мне конфету, и стал поспешно рассказывать, как ему было весело, какую огромную камеру ему разрешили потрогать, сколько смешных историй из нашей жизни он там рассказал и какие разноцветные прозрачные кубы использовал, читая стихи.
Уже в метро я, прорвавшись в крошечную паузу, спросила:
— Денёк! Бога ради, скажи, куда ты прошёл?
Сын глубоко задумался и с удивлением произнёс:
— А представляешь — не знаю! Они сказали, что я прошёл три тура и камеру. Сказали — молодец! Дали конфету — я её тебе подарил. И всё, кажется! Больше ничего не сказали.
Ваша Алёна Маслакова