Аудиоспектакль Семена Александровского по пьесе Аси Волошиной «Время, которое» рассчитан на одного зрителя (в день бывает до четырех сеансов) и идет в научной библиотеке Союза театральных деятелей. Он посвящен памяти недавно ушедшего актера и педагога Дмитрия Брусникина, чей голос, среди прочих голосов, озвучивает почти детективный сюжет о том, как библиотека спасла наследие Мейерхольда. Полтора часа в читальном зале провела Алла Шендерова.
Если вы не были в особнячке на Страстном бульваре, 10/34, то спектакль «Время, которое» — хороший повод. Любой выпускник ГИТИСа, особенно театроведческого факультета, провел здесь столько времени, что может описать все с закрытыми глазами. На длинном деревянном столе — подшивки газет, над газетами — большая красивая люстра, среди читателей встречаются и звезды — без грима и в затрапезье.
После того как я заполнила библиотечную карточку, указав вместо книги название спектакля, мне принесли архивного вида папку, в ней — наушники. Я села за стол, где обычно читают, и начала слушать. Если бы в зале был кто-то еще, можно было бы сейчас порассуждать о секретном театре — это вид иммерсивного искусства, в котором вы существуете в той же среде, что и все, но, в отличие от всех, получаете (обычно через наушники) особую информацию; пример — спектакль того же Александровского «С Чарльзом Буковски за барной стойкой», где можно слушать прозу Буковски, выпивая в питерском пабе. Но в читалке было пусто, так что я без всякого секретного театра стала проваливаться в прошлое — сперва в свое, потом в жизнь фотографа Виты, угодившей в библиотеку СТД вместо арт-резиденции в Швейцарии. То есть сначала Вита (голос изумительной Алены Старостиной) попала на похороны своей бабушки, у которой на столе остался листок с библиотечным шифром и цитатой из дневника 39-го года, а потом уже отправилась в СТД — разыскивать сам дневник.
«17 апреля. 18:10. Я сижу в читальном зале…» — тихонько надиктовывает Вита на ухо воображаемому слушателю. Чуть позже: «Адресат — вы» (тут ее голос по-особому мерцает, появляется эхо), потом: «Я к вам стала обращаться, уже вас персонифицировала» — в общем, режиссер слегка перегибает палку, уча Виту добиваться интимности.
Куда больше перестаралась драматург: в ее тексте, рассчитанном на слух, переигрывают не актеры, а сама их речь. Чтобы подчеркнуть, какая пропасть отделяет героиню от ее бабушки и прабабушки — той, что в 39-м поступила на театроведческий, случайно увидела, как прячут архив Мейерхольда, описала это в дневнике и попала в лагерь, драматург заставляет Виту говорить «кейс травмы», «отстранение посредством репрезентации», «феминность» и повторять «перцепция» вместо «восприятие». Другой герой — пожилой завсегдатай библиотеки, обладающий неповторимым голосом артиста Николая Мартона, посмеивается над Витиным новоязом. Беда в том, что сам он выражается так нарочито витиевато, что его (несмотря на шарм и бархатные ноты) хочется сдать в музей.
Ладно, не будем придираться. В тексте есть удачные пассажи. Вот, скажем, Вита хочет записать на диктофон свою беседу с пожилым кавалером, считая это «фиксацией момента», а собеседник уточняет: прежде такое называлось прослушкой. Он же напомнит Вите борхесовскую метафору жизни как путешествия сквозь библиотеку, назвав читальню точкой незыблемости.
И тут я, вспомнив все, что связано с этой великой, скромной, не сдающейся в борьбе с нищетой «читалкой», вдруг почувствовала себя как герой фильма «Интерстеллар» (видимо, режиссер Кристофер Нолан знает Борхеса), трансгрессировавшийся в другую эпоху и на другую планету с помощью старых книжных стеллажей. Не то чтобы зал библиотеки СТД действительно стал вытягиваться, расширяться и сплющиваться на моих глазах — все было тихо. Просто спектакль Семена Александровского и Аси Волошиной помог не осознать, но прочувствовать факт: пока Мейерхольда били в «Бутырке» и клеймили в прессе, две сотрудницы библиотеки посмели спрятать то последнее, что, как они думали, могло от него остаться,— газетные вырезки с рецензиями на его спектакли.
Не буду раскрывать историю прабабушки Милы — финал у нее вышел неожиданный, но и он поблек на фоне открывшейся мне реальности. Я не поверила и после спектакля пошла на второй этаж — к знаменитому директору библиотеки, ходячей энциклопедии Вячеславу Петровичу Нечаеву. Он будничным голосом назвал мне имена: Ирина Панова и Ирина Митрофанова. Это они много лет прятали часть архива Мейерхольда за каталожным шкафом, чтобы потом, в один оттепельный день, выдать тому, кто решится вернуть режиссера истории. Такая вот советская трансгрессия.
