С Андреем Губиным, автором и исполнителем песен «Зима, холода», «Мальчик-бродяга» и др., звездой девяностых, мы встретились на горнолыжном курорте Роза Хутор. В межсезонье, когда уже или еще в горах не было снега. «И чем же ты там занимаешься в горах?» — спросил я его по телефону, еще находясь в Москве. «Убегаю от болезни», — мрачно пошутил он.
Владимир Полупанов, «АиФ»: — В какой момент ты решил исчезнуть с эстрадного небосклона?
Андрей Губин: — Никуда я не «исчезал». В 29 лет, когда я ещё активно выступал, у меня появились разные болячки. Они копились, копились... И в какой-то момент так стрельнуло, что просто невозможно стало выходить на сцену. Как мужчины обычно реагируют, когда заболевают: а, завтра пройдет. Я подождал неделю, месяц — не проходит. И через 3 месяца не прошло. В голове что-то трещит, хрустит, челюстью двигать, рот открыть больно. Год ходил по разным врачам. Меня кормили всякими препаратами. Всё без толку. Ничего не помогает. Год лежал дома, книжки читал. Выходил только в магазин. Потом стало скучно лежать дома. Купил велосипед. Стал кататься. Лучше стало. Чем больше двигаюсь, тем лучше себя чувствую. Схема моего лечения сегодня очень простая: стараюсь постепенно наращивать нагрузки.
— Внешне ты не выглядишь больным.
— Это ты так считаешь.
— Что конкретно у тебя болит?
— Весь организм болеет.
— Ты живёшь на обезболивающих?
— Нет. Просто терплю.
— После чего это у тебя началось? Был какой-то удар или психотравма?
— Такого, чтобы мне морду набили, не было, конечно. Человеческий организм — это единая система. Началось со спины. А если где-то в спине зажато, то постепенно лимфоузлы начинают работать хуже, лимфы стреляют в шею, резонаторы работают хуже. У меня болит и спина, и левая рука с трудом поднимается уже несколько лет (почему я и не вожу машину), и лицо. Потому я не пою сегодня. И философски к этому отношусь: видимо, нужно было мне пожить такой жизнью. Вот и живу.
— Тебе и петь больно?
— Даже говорить больно, челюстью шевелить. Думаю, зубы скоро начнут выпадать. Поэтому вы не удивляйтесь, дорогие телезрители, когда увидите Андрея Губина без зубов. Такое может произойти, к сожалению. Хотя я этого очень не хочу и борюсь с этим. Но сделать с этим ничего не могу.
— Ты каждый день ежеминутно испытываешь боль? Или бывают периоды, когда боль затихает?
— Ночью я засыпаю, конечно. А утром снова всё болит. Легче становится, только когда начинаю двигаться. Поэтому я, как дурак, езжу по Москве на велосипеде и самокате или пешком хожу. Но оптимизм сохраняю. И чувствую себя иногда на многое способным. Жизненных сил у меня очень много. В отдельные моменты я чувствую себя на многое способным. Я сейчас такая машина, что можно охренеть! По мне пока этого не скажешь, правда. Но я очень сильный. Сейчас не выступаю, но потом буду выступать. Поэтому считаю, что всё это во благо.
— А врачи какой диагноз тебе поставили?
— Я потратил на врачей год жизни и порядка 50 тысяч долларов. Мне сказали, что позвоночник у меня в хорошем состоянии, проводимость нервов хорошая, мозги у меня в порядке и т. д. Я обследовался и в Германии, и в Израиле, и в России почти все центральные неврологические клиники прошёл, психиатров, психотерапевтов. И от всех получил справки, что у меня всё в порядке. Но при этом у меня всё болит. Я подумал, что надо мной прикалываются.
— По сцене скучаешь?
— Я без сцены легко могу обходиться. Мне и сегодня предлагают выступить то там, то тут. И деньги вроде бы нормальные дают. Но зачем позориться? Пусть лучше образ Андрея Губина останется чистым и незапятнанным. А я уж как-нибудь проживу. В крайнем случае квартиру в Москве продам.
И потом, это же не просто — хочу на сцену, взял и пошёл туда. Сначала нужно написать хорошие песни, записать их (одну, вторую, третью — десять), выпустить пластинку. Альбом продал, вроде бы можно ехать на гастроли. Надо думать, как сделать хорошее шоу.
Чем интересна наша работа — это тем, что ты над многим работаешь. Я же мелодии сочиняю, стихи, плюс участвую в процессе аранжировок. Это, извини, не просто как журналист: взял интервью и напечатал. А тут первое, второе, третье. А потом ещё на сцене надо красиво двигаться. То есть много составляющих. Поэтому такая профессия долго не надоедает.
Есть артисты от бога — вот у них тоска по сцене. А я не артист от бога. Просто сочиняю песни и пою их. И никогда не считал себя суперпевцом. Я как Брюс Спрингстин. Он же не артист от бога. А тоже автор песен, которые поёт. И в этом он хорош. А заставь другого музыканта спеть его песни, они уже не так будут хороши.
— Тебе удалось заработать достаточно денег, чтобы жить без нужды?
— Нет. Я никогда не был богатым человеком. Раньше было хорошо: чёрный нал. Заплатили тебе деньги в руки, ты пошёл, их потратил. Хотя я много не тратил. Старался откладывать. Складывал-складывал. Купил квартиру в Москве. Сейчас, конечно, артисты гораздо больше зарабатывают. Но ты не подумай, что я жалуюсь. Живу достойно, хотя и не шикую. Каждый год провожу за границей 4-5 месяцев.
— И чем ты там занимаешься?
— Спортом. Потому что если я не занимаюсь спортом, то я довольно быстро начинаю себя чувствовать хуже. Я живу только потому, что двигаюсь. Я в детстве много занимался спортом. В футбол играл.
— Сколько раз мы с тобой вместе играли. Раньше.
— Да-да. Ты же знаешь, я люблю спорт. Просто раньше были музыка, девушки, спорт. А теперь спорт, музыка и... С женщинами я почти не общаюсь.
— Почему?
— Мне кажется, они со мной воюют. Я тебе потом расскажу, что у меня происходит, не под диктофон... Каждый самец хочет нравиться самкам. Когда самец нравится большому количеству самок, он испытывает какую-то долю счастья. Но, если это продолжается долго, уже хочется какого-то спокойствия.
— То есть по истерии, которую устраивали фанатки на твоих концертах, ты не скучаешь?
— Нет. На концертах истерия. А потом говоришь фанатке: «Пойдём, может, после концерта потусуем?» А она: «Нет, я не могу. Мне домой надо». Вся истерия на этом заканчивается. Лучше бы меньше истерии, а больше конкретики (смеётся).
— А почему у тебя так и не появилась семья?
— В 24 года я встречался с Люсей (Люся Кобевко, участница группы «Карамельки» — Ред.). Я её довольно сильно любил. Хорошая была девушка, но бестолковая. И мы расстались через полтора года с руганью и ссорами. Год-полтора я отходил от этой любви. Сразу влюбиться после такого расставания нормальный человек не может. Долго не мог влюбиться. Не могу — и всё. В 29 лет я стал вроде бы опять обращать внимание на девушек. Вроде отпустило — готов влюбляться. И заболел так сильно, что стало опять не до женщин. Хотя я по своей природе семьянин. Но, когда начались проблемы со здоровьем, только и думаешь о том, как выгрести.
— Ты никогда не страдал о того, что у тебя нет детей?
— Я бы страдал, если бы ситуация в мире была другой.
— Поясни?!!
— В мире ситуация ненормальная. Только слепой и глухой может происходящее в мире оценивать как норму. Когда ситуация нормализуется, тогда и у меня всё будет хорошо.
— Это взаимосвязанные вещи?
— Думаю, да. По крайней мере, моя жизнь точно зависит от ситуации в мире. Это же позор для общества, когда хор Турецкого на Красной площади распевает вместе со Стасом Михайловым! А народу наплевать. Лишь бы хавать давали.
— Тебя в какую-то не ту степь понесло... Ты рассказывал мне, что ездил в Воронеж и Ростов-на-Дону на общественном транспорте. Это была попытка посмотреть на страну не из окна дорогого автомобиля?
— Да, я давно мечтал проехаться на двухэтажном поезде. Прямо было такое детское желание. Из Воронежа в Ростов я доехал на втором этаже, на сидячем месте. А потом ходил по городу, смотрел, что происходит вокруг. Так до Сочи добрался. Наземным транспортом. Самолётом неинтересно. На автобусе проехался вместе с обычными людьми. Раньше я в ларёк за сигаретами не мог выйти — все узнавали. А сейчас спокойно хожу по магазинам. Меня иногда узнают, но чаще нет.
— Перед записью этого интервью мы с тобой прошлись пешком до супермаркета на Розе Хутор. И никто из людей тебя не узнал. Тебя это совсем не задевает?
— Не хочу с тобой кокетничать. Поэтому отвечу так: я иду и понимаю, что меня здесь и так все знают, просто виду не подают. Я чувствую на себе повышенное внимание. Даже больше, чем раньше. Поэтому не страдаю от отсутствия внимания. Олимпийский чемпион, пловец Сальников, как-то сказал, что слава нужна мужчине, для того чтобы положить её к ногам любимой женщины. Для чего мы все эти песни пишем и клипы снимаем? Чтобы найти хорошую девушку и затащить её куда-нибудь, чтобы потом там... Ставить всякие эксперименты. Понимаешь?
— Не понимаю.
— А для чего ещё нужны слава и деньги? Я вспоминаю свою жизнь и понимаю, что я счастлив был тогда, когда был влюблён. А когда не был влюблён, но по карьере всё шло гладко, то не могу сказать, что был счастлив. Я вообще, к сожалению, был очень мало счастлив в жизни. Я тут дал одному из телеканалов интервью, которое сопровождалось потом закадровым текстом: «И тогда у мальчика-бродяги началась чёрная полоса...». Это про мою болезнь. И я думаю: «Вы там охренели?! Вы думаете, до этого у меня была белая полоса?» Не было её у меня. Она тоже была чёрная.
— Всё время чёрная? Почему?
— Потому что быть артистом — очень тяжелая и нервная работа. Херачишь и херачишь. А счастья никакого. Белая полоса у меня была с 6 до 8 лет. И потом, когда я с Лизой познакомился, у меня была пару месяцев белая полоса. И потом ещё полтора года, когда у нас с Люсей были отношения. Вот и все мои белые полосы. Когда мы переехали в Москву, нас менты гоняли, и отец меня ругал всю дорогу.
— Отец тебя за что ругал?
— Он всегда находил за что.
— Был жестокий?
— Просто вечно недовольный. У нас в семье отношения были сложные. Но не потому, что отец плохой или я. Отец был очень требовательным. Или, может, просто я слабый такой...
— Но наверняка, когда активно выступал, публика тебе рукоплескала, фанатки рвались в гостиничные номера, ты был более счастлив, чем сейчас, в период полузабвения?
— Я же говорю тебе, что у меня сейчас ужасная жизнь. Каждый день боли и скрежет зубов. До счастья мне как хрен знает до чего. Тогда я был счастливее, чем сейчас, потому что был здоровее. Здоровье — одна из самых важных вещей в жизни. В здоровом теле — здоровый дух.
— Не ударился ли ты в религию?
— Я верующий. Но не фанатично. С хоругвями, на которых написано «Верьте в Бога!», по улицам не хожу. В церковь тоже почти не хожу. Я как-то договорился, что буду мыть пол в церкви, которая в 100 метрах от дома в Москве. Каким-то общественно полезным трудом надо же заниматься. Вот я решил, что буду мыть пол в храме. Три раза в неделю мыл. Никого не доставал. Это продолжалось месяц, пока на меня какая-то бабка не наорала и не турнула оттуда.
— За что? Не так мыл?
— Да. Ты представляешь — не так мыл! Если бы она на меня не наорала, я бы с удовольствием до сих пор ходил туда. Но я, естественно, обиделся и ушёл. Один час такой работы в моём состоянии равен 10-15 часам работы здорового человека.
— А твоя болезнь не следствие того, что ты в какой-то период жизни принимал наркотики или бухал по-чёрному?
— Конечно, легче всего решить, что человек — алкоголик или наркоман, если у него что-то не так со здоровьем. Спился и скурился. Алкоголиком я точно никогда не был. Алкоголик — это же тот, кто опохмеляется? А выпить мы все можем. Но я не похмеляюсь. Я достаточно сдержанный. Хотя, когда я много работал, по вечерам где-нибудь с друзьями обязательно выпивали. По-настоящему, по-русски.
— Ты рассказывал, что занимал у отца деньги на первых порах. Неужели он требовал от тебя вернуть долг?
— Да. А что в этом такого? Никакой обиды на отца у меня нет. Я даже рад, что он у меня деньги забрал тогда. Неизвестно, куда бы я их потратил. После выхода первой пластинки я был уже известным артистом, а денег у меня не было ни копья. Коллектив надо было кормить, а концертов не было вообще. Тогда «Иванушки» были на пике. Как их переплюнуть? Вторую пластинку — «Зима-холода» — выпустили, чуть подзаработали. Едва выдохнули — и тут дефолт. Уехали в Канаду.
— Зачем?
— Я сам, честно говоря, не очень понял, зачем нас туда пригласили. Но решил поехать. Нам сняли квартиру, деньги на еду дали и сказали: «Сочиняйте». И всё — больше никакого движения. Ничего не происходило. И мы вернулись назад. Было очень непросто, пришлось, по сути, заново начинать. Только после выхода четвёртой пластинки я выдохнул. Но в 29 лет заболел. Вот, всё, что заработал, теперь постепенно проедаю. Авторские какие-то капают. Бизнеса у меня никакого нет.
— Сколько ты всего песен написал?
— 4 пластинки — это 40 песен. Есть ещё 2 альбома, которые записаны, но не выпущены. Уже 60. Ну и набросков штук 150. Мелодии в основном: где-то куплет, где-то припев есть.
Понимаешь, хорошая поп-музыка — это как сложное математическое уравнение. При способностях и на упорстве его можно придумать и решить. А вот настоящий хит, как «Миллион алых роз», вычислить невозможно. Это гениальное произведение. И это не просчитывается. Но вот песня «Тучи» Игоря Матвиенко — хорошая. Но такую можно сочинить, имея способности. Плюс трудолюбие, важно упорство и старание.
— Ты же многим артистам писал песни.
— Немногим. 7-8 песен для Юлии Беретты, одну Жанне Фриске. И ещё одну Кристине Орбакайте: «Снег». Она не подходила ей. Я удивился, зачем Кристина её взяла и записала. Песня хорошая, но сложная. Поэтому она и не выстрелила.
— Ты сейчас стал чаще появляться на телевидении в разных ток-шоу. С чего вдруг?
— Я проводил много времени за границей. И на звонки вообще не отвечал. Но как-то взял телефон, меня пригласили на телевидение. И подумал, что сейчас такая ситуация в моей жизни, что можно дать пару-тройку интервью. Макаревича как-то спросили: «Андрей, почему вы редко даёте интервью?» «Потому что всё, что я хочу сказать, я говорю в своих песнях», — ответил он. А поскольку я сейчас в песнях ничего не говорю, а поговорить я люблю, то решил: почему бы и нет.
— А друзья у тебя остались?
— Близких друзей у меня не было никогда. Любимая женщина, наверно, и есть самый близкий друг. Но её у меня сейчас тоже нет. Я люблю женщин. И готов им многое прощать. Если бы я их не любил, то не написал бы такое количество нежных песен. Сейчас я никого не люблю, к сожалению. И, мне кажется, женщины в этом отчасти виноваты. Поэтому и писать не могу. Как я могу писать о любви, когда думаю только о том, как сохранить свою шкуру?!
Владимир Полупанов
