Об этих учреждениях не принято разговаривать в «приличном обществе». Люди, побывавшие там, живут с клеймом всю оставшуюся жизнь. «А что с них взять, они же психи» — распространенное мнение.
И мало кто задумывается о том, что значительная часть пациентов психбольниц и жителей психинтернатов не больны. Их туда упекли «заботливые» родственники, или же постаралась система органов опеки. Людей заочно, зачастую без веских оснований, особо не разбираясь, суд признает недееспособными, а значит, лишает права на свою собственную жизнь. Часто это влечет за собой потерю всего — жилья, детей, близких...
Даже у преступников есть надежда на нормальную жизнь после отбытия наказания. А у психических больных — практически нет. Вытащить их из цепких лап отечественной психиатрии может только чудо. И такие чудеса случаются, но крайне редко.
Вот типичная история с нетипичным исходом. Выпускница детского дома Олеся Б. (фамилию указывать не будем, дабы не осложнять девушке дальнейшую жизнь. — «МК») оказалась в психоневрологическом интернате (ПНИ).
Для начала стоит, пожалуй, пояснить, что такое ПНИ. Это самый настоящий режимный объект (хотя юридически таковым не является): бетонный забор, строжайший пропускной режим. Обитатели интерната могут встречаться со своими посетителями (друзьями и родственниками) только в специальной крошечной комнатке для свиданий и под присмотром персонала. Будет свидание или нет — решает только лечащий врач-психиатр. Выход за территорию учреждения осуществляется тоже строго по разрешению администрации психинтерната. Есть специальный карцер для провинившихся. Все как в тюрьме? Причем в тюрьме с пожизненным содержанием.
Вот туда и попала Олеся сразу после того, как ей исполнилось 18 лет. А все потому, что в личном деле у нее стоял детдомовский психиатрический диагноз — умственная отсталость, шизофрения. Возиться с тем, чтобы восстанавливать права девушки на жилье (мать-алкоголичка живет в Серпухове), сотрудникам коломенского детского дома было совсем недосуг. Олесю заверили, что в ПНИ ей будет лучше, там она заживет «на всем готовом» — проживание, питание, одежда, получит какую-нибудь специальность и сможет выйти из него по первому своему желанию.
Однако на деле все оказалось совсем не так. Вместо обучения специальности Олесю заочно, без ее ведома, в нарушение всех правил, через суд признали недееспособной. О том, что она теперь абсолютно бесправная, девушка узнала вообще только через несколько месяцев, когда попросила администрацию помочь ей устроиться на работу. Ей ответили, что это невозможно — с таким штампом в паспорте на работу не берут.
Но Олесе очень повезло. Ее молодой человек Михаил не оставил подругу в беде. Он обратился в Гражданскую комиссию по правам человека. Там тут же взялись помочь.
— Как выяснилось из материалов дела, — рассказывает президент Гражданской комиссии по правам человека Татьяна Мальчикова, — девушка была лишена дееспособности 8 августа 2013 года Коломенским городском судом в течение десяти минут. Ни о самом процессе, ни о судебном заседании Олеся ничего не знала, что полностью нарушает постановление Конституционного суда, согласно которому человек, в отношении которого рассматривается подобное дело, должен присутствовать на процессе, приводить доказательства в свою защиту и так далее. Более того, психиатрическая экспертиза, лежащая в основе судебного решения, проводилась также в ее отсутствие. То есть психиатры написали экспертное заключение о том, что Олеся не может понимать значение своих действий и руководить ими, даже не видя ее саму, не задав ей ни единого вопроса. Они рассматривали лишь бумаги, которые были в ее деле.
К сожалению, случай Олеси Б. вполне типичный для российской действительности. И мало кому удается выбраться из психушки.
— Я несколько лет занимаюсь проблемами защиты прав людей в области психиатрии, — говорит Мальчикова. — Видела не один психинтернат и психбольницу. Очень много в них живет таких же сирот, как Олеся. Ведь детские дома не скупятся на психиатрические диагнозы. Ребенком из семьи, где мама и папа пьют или наркотики употребляют, как правило, никто не занимался, читать-писать не учил, моторику и прочие навыки не развивал. И вот ему в сиротском учреждении с ходу ставят диагноз «олигофрения, отставание в развитии». Таким детям практически прямая дорога в психинтернат.
Дальше события развивались как в детективном романе. Как только администрация интерната узнала о том, что Олеся предпринимает попытки отстоять свои права, ей тут же «перекрыли кислород»: запретили пускать к ней посетителей, отобрали телефон и т.п. Но мир не без добрых людей.
Совместными усилиями удалось подать апелляционную жалобу. По закону, если она подана, решение обжалуется и считается не вступившим в силу. Значит, Олеся еще остается свободным, дееспособным человеком. Однако это мало заботит администрацию ПНИ. Девушку переводят на «лечение» в психбольницу. (Чтобы было понятно — в интернате не лечат, а лишь содержат и присматривают за больными. В психбольницы же их отправляют в период обострения болезни — для лечения.)
— Там Олесю обработали психотропными препаратами до такого состояния, что она стала мало что понимать и уж точно ничего не хотеть, — рассказывает Татьяна. — Путем долгих переговоров нам удалось добиться права посетить Олесю. Наш юрист, который видел девушку в том состоянии, когда ее «лечили», и после, уже в нормальном состоянии, до сих пор не может осознать, что это был один и тот же человек. И все-таки удалось главное — Олеся подписала доверенность на право представлять ее интересы в суде. Нам удалось получить разрешение, чтобы девушку привезли в суд на слушание ее дела. Было много препон, но в результате мы добились практически невозможного — Олесе вернули дееспособность. Это редчайший случай. Ибо в нашей судебной системе четко налажен конвейер по лишению дееспособности. Как правило, один день в неделю выделен у какого-нибудь судьи на психиатрические дела. К этому дню ему готовят из ПНИ и психбольниц внушительную стопку дел, которые он зачастую просто штампует. Согласно официальной статистике, 96% судебных дел по лишению граждан дееспособности разрешаются в сторону признания человека недееспособным.
Вот, например, данные за 2012 год: в Московской области районными судами было рассмотрено 2147 дел о недобровольной госпитализации в психиатрическую больницу, по 2132 из которых было вынесено положительное решение. При этом апелляцию в вышестоящие инстанции подали только четыре человека. И все четыре решения были оставлены в силе. Кроме того, за 2012 год районными судами Подмосковья было рассмотрено 884 дела о лишении граждан дееспособности, по 849 из которых суд согласился с доводами врачей и принял положительное решение. При этом в апелляционном порядке было рассмотрено всего лишь 9 дел, по одному из которых решение было отменено.
Попасть в психбольницу может любой
— Как правило, помещение человека в психбольницу проходит с нарушением всех законов, — рассказывает Татьяна. — Кроме шуток — любой человек сегодня может легко попасть туда. Вполне достаточно того, чтобы родственники или соседи позвонили в «скорую помощь» и показали, что вы, допустим, угрожаете своей или их жизни. Или неадекватно себя ведете: забываете выключить газ, пропадаете на несколько дней, бродяжничаете, да что угодно! А если ваш недоброжелатель очень серьезно настроен и предварительно пару раз сходил и пожаловался на вас участковому, заявление оставил — считай, дело в шляпе. Приедет «скорая», которая попытается увезти вас, не спрашивая согласия. Естественно, вы будете сопротивляться, звать на помощь и пытаться отстоять свои права. Врач тут же напишет в карточке «пациент буйный», доставит в больницу и назначит психотропные лекарства. А дальше ваше личное дело о принудительной госпитализации попадет к судье. И тот, в свою очередь, одобрит принудительное лечение. Людям, которые ничего не знают о своих правах, вообще нереально что-либо сделать в такой ситуации. И хотя такой порядок действий абсолютно незаконный, именно по такой схеме люди чаще всего и оказываются в ПНИ. Как больные, так и вполне здоровые.
— А как должно быть по закону?
— По закону вас обязаны спросить, хотите ли вы, чтобы вас осмотрел врач-психиатр. И вы можете сказать — нет, не хочу. Затем человек, которому вы лично чем-то мешаете, или органы опеки и попечительства, психбольницы или ПНИ (если речь об одиноких стариках или выпускниках детских домов) должны в суде убедить всех, что вы непременно нуждаетесь в осмотре психиатром. Вы же имеете полное право возражать, приводить свои доводы и т.д. И если служители Фемиды все же вынесут решение не в вашу пользу, то только тогда придется пойти на психиатрическое освидетельствование.
Дееспособность — это ключевое слово для всех, кто так или иначе столкнулся с психиатрией. Говоря по-простому — это право на свою жизнь, ответственность за свои решения, за свои поступки, за свою собственность. Лиши кого-то дееспособности — и его жизнь больше не принадлежит ему. Теперь она в руках другого человека — опекуна. Это полезно для тех, кто действительно потерял связь с реальностью, нуждаются в защите, часто от себя самого. Но нередко этот путь используют в корыстных целях.
— Бывает, дети лишают дееспособности своих престарелых родителей. Иногда этим грешат и органы социальной службы — одинокие старики вообще в этом смысле самая опасная категория. Да и сами врачи порой не брезгуют поучаствовать в отъеме собственности своих подопечных. Благодаря нашим действиям, например, удалось привлечь к уголовной ответственности аж четырех психиатров из Екатеринбурга. Все четверо трудились в одном интернате и сначала лишали своих подопечных дееспособности, а потом и жилья. Слава богу, в том случае справедливость восторжествовала. Но сколько еще подобных неизвестных драм и трагедий! Я часто бываю в ПНИ и вижу там много пенсионеров. Многие из них даже и не подозревают, что, переступив порог интерната, они уже никогда не окажутся у себя дома...
«Любящая» дочь и бесправная мать
Лидия Ивановна Валакирева вместе с дочерью была прописана в трехкомнатной квартире в самом центре Москвы, в знаменитых переулках Арбата. Дочь вышла замуж и переехала к мужу. И уговорила мать сдать квартиру. Она объяснила это просто — и матери прибавка к пенсии, и ее молодой семье материальная опора. Дочь сняла для Лидии Ивановны скромную квартирку в Московской области, причем платила за нее пенсионерка из своего кармана. Через некоторое время ей стало не хватать денег, да к тому же она очень скучала в чужом, незнакомом городе. В итоге она решила все-таки перебраться жить обратно в свою квартиру. Дочь была страшно недовольна, однако пенсионерка настояла на своем.
И тогда дочка нашла выход из этой ситуации: подала заявление в суд. И, несмотря на то что Лидия Ивановна долгие годы жила самостоятельно, сама себя обеспечивала и, кроме этого, имея диагноз «диабет», всегда своевременно делала сама себе уколы инсулина, дочь убедила суд признать пенсионерку недееспособной. Ни сама Валакирева, ни ее представители не только не присутствовали на этом судебном заседании, они даже ничего не знали о нем. После этого Валакиреву принудительно поместили в психиатрическую больницу, где к ней, инвалиду, страдающей тяжелой формой диабета, применяли сильнодействующие психотропные вещества.
В апреле 2009 года решение суда о признании Валакиревой недееспособной было отменено судом как незаконное. Дело в том, что вступило в силу постановление Конституционного суда РФ о том, что на всех психиатрических делах в зале суда должны присутствовать те, в отношении кого рассматривается дело. Но несмотря на это Лидию Ивановну продолжали держать в психоневрологическом интернате, применять к ней психиатрическое лечение и даже не сообщили женщине, что она в принципе может быть абсолютно свободна и хоть завтра идти домой. Ни ей самой, ни ее подругам, которые как могли бились за судьбу Лидии Ивановны, это было неизвестно.
Лишь через два года знакомым Валакиревой все же удалось оспорить ее недееспособность в суде. Каково же было удивление адвоката, когда ему дали ознакомиться с делом и он увидел, что его подзащитная продолжает находиться в ПНИ столько лет безосновательно. При этом Лидию Ивановну привезли на заседание в сопровождении персонала психоневрологического интерната, как настоящую душевнобольную.
Подруги Лидии Ивановны тут же забрали ее домой. Женщина не могла поверить своему счастью. Она даже отказалась ехать в ПНИ забирать свои скромные пожитки. Более того, дабы больше никогда не видеть психиатров, она отказалась подавать иск на врачей о незаконном удержании.
Однако «любящая» дочь пускать мать в их общую квартиру не собиралась. Она... возбудила новое дело о признании Валакиревой недееспособной. Правда, на сей раз суд не удовлетворил иск. Но в свое жилье Лидия Ивановна так и не может вернуться. Вот уже несколько лет она пытается законным образом, через суд получить право жить в своей квартире на Арбате или разменять ее и разъехаться с дочерью. Пока безрезультатно. Замки в квартиру поменяны, а судебные процессы все идут и идут. И женщине с диагнозом “шизофрения” мало кто верит.
Живет пенсионерка в общежитии, устроилась на работу вахтером.
Два часа на разрушение жизни
В среднем на одну психиатрическую экспертизу (если она вообще проводится) затрачивается 2 часа 19 минут. В этот временной отрезок решаются судьбы. Иногда эти решения приводят к изоляции людей на долгие годы. Поражают региональные различия в судебно-психиатрических заключениях. Например, в одних субъектах РФ среди всех испытуемых вменяемыми признаются 8–9%, в других — до 75%. Шизофрениками объявляются в одних регионах менее 2% обследуемых, в других — до 80%. Да сами врачи в частных беседах признают, что оценка психоэмоционального состояния — дело крайне необъективное.
— Слышали такой анекдот, очень популярный: «В психиатрии важно, кто первый надел белый халат», — грустно улыбается Татьяна Мальчикова. — Неоспоримых биологических маркеров присутствия сумасшествия до сих пор не нашли. То, что пациентов психбольниц абсолютно не обследуют на какие-то другие отклонения, доподлинно известно. А ведь расстройство психики может произойти из-за гормональных сбоев. Из-за интоксикации организма (когда печень не работает, к примеру) вполне могут появляться и галлюцинации. Причин временного помешательства может быть много. Спросите у любого врача, и он вам подтвердит, что большинство препаратов, подавляющих психику, — наркотики. Олесю, например, жених после ПНИ отдал под наблюдение врача, который помог девушке забыть о таблетках, постепенно снижая дозу. Но не у всех есть такие заботливые и грамотные родственники. Мы в своем фонде часто получаем такого рода письма. Вот вам самое свежее. В конце июля этого года к нам обратилась женщина с просьбой помочь ее сыну.
С разрешения женщины мы публикуем это письмо.
«Мой сын Петр (1976 года рождения) впервые попал в психиатрическую больницу в 1997 году. В 1994 году у него была сильная травма головы, из-за чего иногда возникали головные боли, однако признаков сумасшествия у Пети не было.
Какое-то время его лечил терапевт от головных болей. Безрезультатно. Невролог направил сына к психиатру. Так он и попал в психбольницу. Ему тут же выписали психотропные, такие как азалептин, галоперидол, аминазин и т.д. Через какое-то время после приема этих препаратов появились признаки сумасшествия: он стал слышать какие-то голоса, стал неудержим эмоционально, взрывался по поводу и без. Мне говорили — потерпите, все пройдет.
И из года в год повышали дозу. Но легче не становилось. Мой сын перестал быть похожим на человека и превратился в какого-то зомби. Несколько раз Петя пытался покончить жизнь самоубийством. Выбрасывался из окна квартиры на четвертом этаже, после чего был весь переломан.
Очень долго можно рассказывать, в кого превратили за 17 лет психиатрического лечения эти псевдоврачи моего сына. До того как он начал принимать психотропные препараты, Петя был хороший, жизнерадостный, полезный для общества человек. Он встречался с девушкой, учился в институте.
На сегодняшний день большую часть времени он проводит в психиатрической больнице. Что уж там за лечение, я не знаю. Я простая женщина, всю жизнь работаю на заводе у нас в Саратове, вырастила его одна и в психиатрии ничего не понимаю. Может, так надо, что иногда моего сына в этой больнице заковывают в наручники. Он так мне объясняет ужасные ссадины и опухшие от гематом запястья. Кормят там ужасно, гулять на улицу не выпускают. Некоторые больные проводят в палате по полгода, ни разу не выходя даже в коридор.
Бывали случаи, когда на теле сына было много синяков. Он рассказывал, что это после того, как санитары связывали его, якобы для успокоения.
Что мне делать, я не знаю! Ведь я точно понимаю, что моего сына в этих больницах не лечат, а калечат. Но я не врач и никак не могу помочь ему. Много раз я просила врачей помочь ему слезть с этих психотропных наркотиков. Умоляю их попробовать без них, хотя бы какое-то время. Но они не слушают, а заставляют меня покупать сыну всё новые таблетки. Это какой-то замкнутый круг».
— Причина случившегося — это то, что при поступлении в психиатрическую больницу никто из врачей не удосужился вспомнить про принцип добровольного информированного согласия, — считает Татьяна Мальцева. — Никто не рассказал ни матери, ни сыну о возможных последствиях приема психотропных препаратов, не поинтересовался причинами болезни. И уж, конечно, никто не проинформировал о возможных побочных эффектах и альтернативах и не предложил женщине и ее сыну выбор. Психиатры решили все сами и за всех, а сейчас они списывают последствия психиатрического лечения на «течение болезни», в то время как дело обстоит ровным счетом наоборот.
СПРАВКА "МК"
Ежегодно в одной только Московской области через психиатрические стационары проходит около 3000 человек. Всего же по всей России более 400 психиатрических интернатов.
