В ожидании приговора Военной коллегии бывший заместитель министра госбезопасности Рюмин делился с охранниками впечатлениями от процесса и обреченно итожил: «…Меня все равно расстреляют, да это и лучше, если мне дадут 25 лет лагерей, то меня там задушат, так как трудно будет скрыть, кто я такой, поскольку в газетах было объявлено».
Приговор пришлось ждать долго, почти 5 часов. Рюмин то терял терпение, то вдруг снова начинал на что-то надеяться: «Что же так долго суд составляет приговор, все равно моя судьба была предрешена до суда. Единственная надежда, если суд переквалифицирует состав преступления на ст. 193-17«а», то тогда меня освободят, а по ст. 58-7 обязательно расстреляют». Мелькнувшая мысль об освобождении тоже страшила. Ему уже не мыслился иной жизненный исход: «Если бы меня освободили, и то бы меня на свободе евреи на куски разорвали». Особенно Рюмина восхитили прозвучавшие на суде показания свидетеля Маклярского: «Если суд полностью поверит этим показаниям, то меня расстреляют». Бывший чекист (а к моменту ареста в 1951-м — сценарист) Маклярский рассказал, как он, будучи обвиненным в участии в «сионистском заговоре в МГБ», заявил на допросе, что он честный работник, преступления перед Родиной не совершал, проработал в органах более 20 лет, начав карьеру еще при Менжинском. На это Рюмин ему заявил, что «Дзержинский и Менжинский ничего из себя не представляли», что «они наводнили органы шпионами» и что «теперь приходится разбираться и освобождаться от них», что «история органов начинается с нас».
Расстрельный приговор, вынесенный 7 июля 1954-го, Рюмин встретил спокойно. Тут же попросил лист бумаги и в зале суда написал прошение о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР.
Имя Рюмина теснейшим образом связано с поздними сталинскими репрессиями, на первый взгляд необъяснимыми в своей параноидальной иррациональности. По его инициативе и при активной поддержке Сталина возникло «Дело врачей», дело о «сионистском заговоре» в МГБ и другие дела явно антисемитской направленности. Недолгое время Рюмин был не только выдвиженцем, но и фаворитом Сталина в системе МГБ. Чем он мог заслужить расточаемые вождем похвалы в свой адрес, волею каких обстоятельств? Строчки его биографии мало что объясняют.
В Москву — за фальсификацию
Михаил Дмитриевич Рюмин родился в сентябре 1913-го в селе Кабание Шадринского уезда Пермской губернии в семье крестьянина-середняка. Окончил восемь классов школы. С мая 1929-го работал счетоводом в сельхозартели в родном селе, затем бухгалтером райотдела связи. Обучался на бухгалтерских курсах, затем на курсах связи в Шадринске. С 1931-го бухгалтер в управлении связи в Свердловске, одновременно учился в комсомольском отделении комвуза. В сентябре 1935-го призван в армию, был рядовым в штабе Уральского ВО, затем там же — бухгалтером-экономистом. По окончании службы стал главным бухгалтером Свердловского облуправления связи. Летом 1937-го над Рюминым нависла угроза — его обвинили в неправильном расходовании денежных средств и в том, что он пользовался покровительством начальника облуправления связи, арестованного к тому времени как «враг народа».
Рюмин поступил толково. Он понял, как спастись. Тут же снялся с места и уехал в Москву. Здесь, после месяца поиска работы, он 13 сентября 1937-го устроился бухгалтером-ревизором в управление речных путей Наркомвода, а с сентября 1938-го и вплоть до начала войны работал главбухом и начальником планово-финансового отдела управления канала Москва — Волга в Тушине. Здесь в 1939-м его приняли в кандидаты в члены ВКП(б).
После начала войны Рюмин вместо армии в июле 1941-го был направлен на учебу в Высшую школу НКВД. Уже в сентябре он окончил ускоренный курс и был направлен следователем в Особый отдел НКВД Архангельского ВО. Постепенно дорос до начальника следственного отделения отдела контрразведки того же округа. Рос и в званиях: от младшего лейтенанта госбезопасности (28.12.41) до майора (03.03.44). В 1943-м был принят в члены партии. Здесь, в контрразведке, Рюмин осваивал искусство фальсификации дел. В конце концов его, на свою беду, заметил главный армейский контрразведчик Абакумов, весьма нуждавшийся в профессиональных выбивателях показаний. Ведь не все же самому избивать подследственных. Надо и смену растить.
В Архангельске Рюмин вел следствие по делу арестованного в декабре 1944-го фотокорреспондента газеты «Патриот Родины» И.П. Ермолина, поводом для ареста которого была лишь сводка наружного наблюдения, что он посетил английскую военно-морскую миссию. Абакумов заинтересовался делом. Как показал позднее на допросе Рюмин: «Когда я прибыл с делом Ермолина в Москву, в Главное управление контрразведки был доставлен и сам арестованный. На первом же допросе у Абакумова Ермолин заявил, что дал вымышленные показания в результате избиений. Абакумов вызвал меня, и я рассказал ему, как было сфальсифицировано дело Ермолина. Абакумову, видимо, понравилась моя откровенность, потому что, когда на его вопрос: «Сильно ли били Ермолина?» — я ответил: «Били, сколько было сил», он усмехнулся и сказал, чтобы я явился к начальнику следственного отдела Главного управления контрразведки Леонову, который объявил мне, что я остаюсь в центральном аппарате на правах прикомандированного».
Так Рюмин стал старшим следователем СМЕРШ уже непосредственно под крылом у Абакумова. После того как Абакумова назначили министром госбезопасности, не был забыт и Рюмин. С мая 1946-го он занял должность заместителя начальника 2-го отделения 6-го (следственного) отдела 3-го главного управления МГБ. В 1948-м Рюмин участвовал в затеянном Абакумовым по приказу Сталина следствии по делу «Маршал» — по подготовке материалов для ареста Георгия Жукова. Он вел дело арестованного Героя Советского Союза майора П.Е. Брайко, избивая, принудил его подписать показания в отношении «одного из Маршалов Советского Союза». Также, добиваясь показаний на Жукова и Серова, прижег язык папиросой арестованному бывшему кладовщику Берлинского оперсектора НКВД А.В. Кузнецову.
В общем, «работал с огоньком», старался. 19 марта 1948-го ему присвоили звание подполковника. Улучшились и жилищные условия. Причем вполне традиционным для того времени образом. Примерно в 1949-м Рюмин перебрался в более просторную квартиру № 4 в доме № 4 по Старопименовскому переулку, которую раньше занимал отправленный на понижение в Крым замначальника следчасти Родос.
В сентябре 1949-го Рюмина перевели на должность старшего следователя в следственную часть МГБ, и он принял участие в допросах арестованных по «Ленинградскому делу». Избивал арестованного Соловьева (бывшего председателя Ленгорисполкома, а к моменту ареста секретаря Крымского обкома). В своих оправдательных заявлениях в Военную коллегию в 1954-м Рюмин прямо указал, что, как и в ряде других случаев, команду «побить Соловьева» дал сам Сталин, следивший за ходом следствия.
Вместе с тем Рюмин оставался в должности старшего следователя. Его карьера, несмотря на все старания, как-то буксовала. А в мае 1951-го дала сбой. Как показал на следствии Рюмин: «Управление кадров МГБ СССР заинтересовалось неправильными сведениями, которые я давал о своих родственниках. От меня потребовали объяснений — почему я скрываю известные мне о них компрометирующие данные». Оказалось, Рюмин скрыл истинное имущественное положение отца (а он был весьма зажиточным), кроме того, отец жены Рюмина служил в армии Колчака. Ну и, наконец, Рюмин потерял в автобусе следственное дело. Помимо этого, ему объявили партийный выговор за то, что не зафиксировал показания арестованного врача, профессора Я.Г. Этингера, умершего под следствием у Рюмина.
В общем, положение было почти безвыходное. Рюмин решил перейти в наступление и спасти себя. Подал заявление в ЦК ВКП(б) с обвинениями против министра Абакумова. На следствии он рассказал о мотивах этого поступка: «Обдумывая создавшееся положение, я пришел к выводу, что дело Этингера может послужить для меня удобным и убедительным поводом для того, чтобы, с одной стороны, выступить в роли разоблачителя Абакумова и уйти таким образом от ответственности за совершенные мной преступления, а с другой — застраховать себя на будущее от каких-либо более серьезных неприятностей, чем объявление мне выговора за то, что я не зафиксировал показаний Этингера о его преступных высказываниях и связях».
Ва-банк
Заявление Рюмина, датированное 2 июня 1951-го, совпало с желанием Сталина устроить серьезную кадровую чистку в МГБ. В заявлении Рюмина содержался ряд обвинений против Абакумова — он «погасил» очень «перспективное» дело арестованного Этингера, который мог дать показания о «врачах-вредителях», скрыл от ЦК важную информацию о недостатках в контрразведывательной работе в Германии на предприятиях «Висмута», где добывалась урановая руда и, наконец, грубо нарушал установленные решениями партии и правительства правила ведения следствия. В заявлении Рюмин назвал Абакумова «опасным человеком» на важном государственном посту.
Политбюро 5 июля 1951-го, рассмотрев заявление Рюмина, создало комиссию для проверки изложенных в нем фактов. В ночь с 5 на 6 июля Сталиным в Кремле были приняты Рюмин и руководители МГБ: Абакумов и его первый заместитель Огольцов. Присутствовали Молотов, Булганин, Берия и Маленков. Сталин точно продумал сценарий встречи. Сначала в присутствии членов Политбюро в кабинет ровно в час ночи был приглашен Абакумов, и лишь после того, как Сталин имел возможность выяснить у него все интересующие вопросы, в 1.40 в кабинет вызвали Рюмина. Все было обставлено как очная ставка разоблачителя с разоблачаемым. Огольцова же пригласили лишь за пять минут до конца аудиенции. Вероятно, для того чтобы объявить, что на него возлагается временное исполнение обязанностей министра госбезопасности.
7 июля Абакумов написал объяснительную записку по выдвинутым против него обвинениям. В записке рассказывалось об обстоятельствах дела Этингера: в ноябре 1950 года Абакумов направил Сталину в Сочи записку с просьбой дать санкцию на арест Этингера; Поскребышев переадресовал Абакумова к Булганину, который и дал санкцию. Этингер был арестован 18 ноября 1950-го и, по уверениям Абакумова, никаких существенных показаний не давал, у него были частые сердечные приступы и, в конце концов, в результате допросов, проводимых Рюминым, он умер. Все обвинения Рюмина в связи с делом Этингера Абакумов отметал, заверяя Сталина в своей личной преданности. Тем не менее 12 июля 1951 года Абакумов был арестован и доставлен в «особую тюрьму». Следствие по его делу было поручено вести Прокуратуре СССР.
Днем раньше, 11 июля, Политбюро приняло специальное решение «О неблагополучном положении в МГБ», в котором в адрес Абакумова добавились новые обвинения: «обман партии» и затягивание следственных дел. Текст постановления «закрытым письмом» был разослан для ознакомления руководителям партийных органов и органов МГБ. Следом за Абакумовым 13 июля была арестована верхушка следственной части МГБ — начальник А.Г. Леонов и его заместители М.Т. Лихачев и Л.Л. Шварцман.
Рюмин торжествовал. Его назначили временно исполняющим обязанности начальника следственной части МГБ, и через несколько месяцев, 4 октября 1951-го, ему присвоили звание полковника. Останавливаться на достигнутом он не стал и в начале октября 1951-го направил Сталину новое разоблачительное письмо, став инициатором очередной волны арестов в аппарате МГБ. Позднее на следствии Рюмин утверждал, что идею написания этого письма ему подсказал Игнатьев: «Вместе с тем, поскольку предложение Игнатьева отвечало моим намерениям — «доказать» наличие вредительства в работе органов МГБ СССР, я написал от себя письмо И.В. Сталину, в котором тенденциозно использовал материалы проверки 2-го Главного управления и не заслуживающие доверия следственные данные, облил грязью группу руководящих работников в основном 2-го Главного управления и принес это письмо Игнатьеву». Игнатьев, по словам Рюмина, посоветовал ему отправить письмо с таким расчетом, чтобы оно поспело аккурат к его предстоящему визиту к Сталину.
В середине октября 1951-го министр госбезопасности Игнатьев отправился на юг для встречи со Сталиным. Здесь Сталин подробно расспрашивал Игнатьева о работе МГБ и, в частности, о том, хорошо ли работают Е.П. Питовранов, Ф.Г. Шубняков и другие высокопоставленные чекисты. Игнатьев ответил, что в настоящий момент «чекисты работают лучше», а те, о ком Сталин спрашивает, — «честные люди». Выслушав его, Сталин заявил: «Слепой вы человек, ничего не видите, что вокруг вас делается» — и дал Игнатьеву прочитать письмо Рюмина с обвинениями против Питовранова и других. И тут же, по ходу дела, Сталин дал указание «убрать всех евреев» из МГБ. Игнатьев, недоумевая, спросил: куда? И вождь изрек: «Я не говорю, чтоб вы их выгоняли на улицу. Посадите и пусть сидят», добавив фразу, которой суждено стать крылатой: «У чекиста есть только два пути — на выдвижение или в тюрьму».
На этой же встрече Сталин в категоричной форме потребовал назначить Рюмина не только начальником следственной части, но и заместителем министра госбезопасности. Игнатьев пробовал возражать, сославшись на то, что начальником следственной части МГБ уже утвержден решением Политбюро А.Н. Кидин (работавший первым секретарем Владимирского обкома). Сталин отреагировал довольно резко, заявив: «Я такого не знаю». Конечно, он прекрасно знал всех первых секретарей обкомов, но, получив письмо от Рюмина с новыми разоблачениями, раздумал назначать Кидина и твердо решил двигать Рюмина. Решение Сталина о начальнике следственной части было неукоснительно выполнено. Постановлением Совета Министров СССР № 4010-1837сс от 19 октября 1951-го Рюмин был утвержден заместителем министра госбезопасности, членом Коллегии МГБ и начальником следственной части МГБ.
Да, таких взлетов система госбезопасности давно не видела. Разве что в 1937—1938 годах, когда аресты высокопоставленных чекистов освобождали многочисленные вакансии. И вот история повторилась. Но почему именно Рюмин?
До июня 1951-го Сталин о нем понятия не имел. Нет, конечно, он читал направляемые ему из МГБ протоколы допросов важнейших арестованных, мог видеть подпись Рюмина под отдельными из них. Но кто он такой, этот следователь, чем особенным знаменит? Так… один из многих. Теперь звезда Рюмина сияла в полном блеске. В период с июля 1951-го по ноябрь 1952-го он пять раз был принят Сталиным в кремлевском кабинете. Непосредственно из уст «кремлевского горца» получал указания, как вести дела, кого и с какой интенсивностью допрашивать, кого круглосуточно держать в наручниках, кого бить и пытать. А ведь были еще и многочисленные телефонные указания Сталина.
В этой головокружительной карьере Рюмина прежде всего угадывается типичная для Сталина вера в «маленького человека», способного разоблачить «вражеские махинации» зарвавшихся чинуш из околокремлевского слоя управленцев, гасящих народную инициативу. Главное — поддержать такого маленького разоблачителя сверху, протянуть ему руку помощи непосредственно из Кремля. И вместе с ним пытать, громить, сокрушать вчерашние авторитеты.
Да, биография Рюмина проста и незатейлива, а стаж и опыт в чекистской работе невелики. Но разве в этом главное. Для Сталина он «маленький человек», не побоявшийся выступить против начальства и разоблачить «вражеские происки». Об особо трепетном отношении Сталина к Рюмину писал в объяснительной записке в марте 1953-го бывший министр госбезопасности Игнатьев: «В один из воскресных дней (вечером) в конце августа 1952 г. товарищ Сталин вызвал меня на Ближнюю дачу и после очень резкого разговора о том, что чекисты разучились работать, ожирели, растеряли и забыли традиции ЧК времен Дзержинского, оторвались от партии, хотят встать над партией, — взял в руки записку о результатах экспертизы по препарату сердца товарища Жданова, спросил, кто проявил эту инициативу, и на мой ответ, что проделал это Рюмин со своими работниками, товарищ Сталин сказал: «Я все время говорю, что Рюмин честный человек и коммунист, он помог ЦК вскрыть серьезные преступления в МГБ, но он, бедняга, не находит среди вас поддержки, и это происходит потому, что я назначил его вопреки вашему возражению. Рюмин молодец, я требую, чтобы вы прислушивались к нему и приблизили его к себе. Имейте в виду — старым работникам МГБ я не очень доверяю».
Последний парад
Несмотря на постоянное давление Сталина, Игнатьев и Рюмин не могли добиться желаемого результата. Как показал Рюмин: «К сентябрю 1952 г., несмотря на фальсификацию следствия и другие ухищрения, стало очевидным, что дело сотрудников проваливается, так как ни от кого из арестованных, кроме Шварцмана, не удалось получить нужных нам показаний о корнях вредительства, о которых говорилось в их «показаниях». Тогда я и Игнатьев пошли на крайнее средство и добились разрешения на применение к арестованным мер физического воздействия. 4 ноября я вместе с помощником начальника следчасти Гришаевым выехал в Лефортовскую тюрьму и приказал избить резиновыми палками и плетками группу арестованных чекистов, однако и эти меры не дали никаких результатов».
Точно так же было форсировано следствие по «Делу врачей». В ночь с 12 на 13 ноября 1952-го Рюмин особо свирепствовал. Он лично принял участие в избиении профессора В.Х. Василенко. Об этом эпизоде Василенко рассказал в подробностях во время суда над Рюминым:
«Рюмин тогда пришел ко мне в камеру, приказал одеть на меня наручники и перевести в другое помещение. Меня привели в какое-то специальное помещение, где Рюмин спросил меня — буду ли говорить правду. Я ответил, что все мои показания, данные следствию, являются правдой и другой правды я не знаю. Тогда Рюмин меня ударил, а его помощники свалили на пол и стали избивать. Я потерял сознание. Рюмин опять требовал, чтобы я сознавался в совершении преступлений. Так как я свои показания не менял, то процедура избиения была совершена еще дважды. <…> Рюмин бил меня руками по лицу, а его помощники резиновыми палками по телу, причем Рюмин все время кричал, чтобы били сильнее. <…> После избиения, на следующий день, Рюмин пришел в кабинет к следователю, и я тогда заявил ему, что буду подписывать о чем угодно и что сильно боюсь Рюмина».
Рюмин усердствовал, но было поздно. Сталин внезапно разочаровался в нем. Милость диктатора быстро сменилась гневом. Решением Сталина 13 ноября 1952-го Рюмин был снят с должности заместителя министра госбезопасности и начальника следственной части МГБ за то, что «не добрался до корней дела» и «не способен выполнить» указания правительства по расследованию дел Абакумова — Шварцмана и «врачей», которые «все еще остаются нераскрытыми до конца».
Итак, Рюмин внезапно оказался не у дел. Он написал в тот же день Сталину покаянную записку, где корил себя, что недостаточно прислушивался к указаниям Сталина о применении «крайних мер» при допросах, и заверял: «Ваше учение, ваши личные указания, каждое слово, а их я получал немало, для меня были ежеминутно путеводной звездой в практической работе». Действительно, указаний Сталина такого рода Рюмин получал немало. При аресте у него нашли блокнот с их записями. Весной 1952 г. Сталин инструктировал Рюмина, как вести следствие арестованного по «Мингрельскому» делу П.А. Шарии:
«<…> 3. Шария безусловно шпион, завербован Гегечкори в лесу во время выпивки. Он трус, иметь это в виду.
4. Встретить Шария в штыки, коротко выслушать, что он хотел сказать, а затем активно допрашивать.
5. Выяснить какие обязательства дал Шария Гегечкори. Если будет вилять…
Кроме того, запугать его, заявив: «Хочешь жить — говори всю правду о своих преступлениях, иначе повесим».
И хоть Рюмин впал в немилость, наказывать его Сталин не собирался. Через месяц, 13 декабря 1952-го, секретариат ЦК КПСС рассматривал вопрос о назначении Рюмина заведующим Новосибирским областным финотделом, но решение не принял. До января 1953-го Рюмин получал зарплату в МГБ, пока 2 февраля его не приняли на должность старшего контролера Министерства госконтроля. Здесь он и трудился вплоть до ареста. Его былая служба была отмечена лишь орденом Отечественной войны 2-й степени (31.07.44), орденом Красной Звезды (13.09.45) и медалями.
Расплата
Незадолго до смерти Сталина над Рюминым стали сгущаться тучи. В феврале 1953-го некая гражданка П. пришла на прием к первому заместителю министра госбезопасности Гоглидзе с жалобой на «недостойное поведение Рюмина». История, с ней приключившаяся, вполне типична. В октябре 1951-го был арестован муж, и через месяц она, добившись аудиенции Рюмина, просила за него. Рюмин обещал разобраться, но одновременно стал настойчиво набиваться к ней в гости. Дальше случилось то, что теперь принято называть сексуальными домогательствами. Гоглидзе обещал дать делу ход, и все это было оформлено официальным заявлением П. от 24 февраля 1953-го.
Став после смерти Сталина во главе МВД, Берия тут же заинтересовался этой историей. Еще бы! Такой замечательный материал против сталинского фаворита, ответственного за «Мингрельское» и другие дела, в ходе которых шли гонения против людей Берии. Тут же, 14 марта 1953-го, П. была вызвана на прием к Берии, и в тот же день ее рассказ был оформлен протоколом. Она рассказала о визите к ней на квартиру Рюмина 1 марта 1952-го: «Выпив четыре стопки по сто грамм, Рюмин сильно опьянел, стал приставать ко мне, повалил на тахту и пытался овладеть мною. Как следует это у Рюмина не получилось, и он только испачкал мне белье. После этого он проспал у меня до 11 часов утра». Наведался Рюмин и во второй раз — 22 марта 1952-го: «…Рюмин приехал ко мне в новом костюме, и, когда я обратила на это внимание, он стал кокетничать, кривляться и спрашивать мое мнение — идет ли к нему костюм, хорошо ли он пошит и т.п.».
17 марта 1953-го Рюмин был арестован, а в МВД под руководством Берии готовилась реабилитация арестованных врачей. Она была подана со всесоюзным размахом. В апреле 1953-го в передовице газеты «Правда», посвященной этому событию, конечно, не назывался главный организатор дела — Сталин, но вот ответственный за фабрикацию дела Рюмин был назван «презренным авантюристом», а Игнатьев — проявившим «политическую слепоту ротозеем». Рюмина активно допрашивали в МВД и особенно пристрастно — о бывшем министре Игнатьеве. Берию не устраивало, что его лишь исключили из ЦК КПСС. Он очень хотел видеть Игнатьева в тюрьме.
Арест Берии, еще вчера могущественного руководителя, вызвал смятение в умах. Хотя дело Берии на время отодвинуло Рюмина в тень, следствие шло. 12 сентября 1953-го МВД направило Маленкову и Хрущеву докладную записку о завершении расследования дела Рюмина с предложением приговорить его к 25 годам тюремного заключения. Почему-то Кремль решил помедлить, а к весне 1954-го пришла пора передавать дело в суд, и теперь было решено Рюмина расстрелять.
На суде Военной коллегии, проходившем со 2 по 7 июля 1954-го, Рюмин отказался от своих показаний, данных на предварительном следствии, заявил, что сам подвергся «невыносимым пыткам», содержался около 40 суток в карцере, а все его показания на следствии были искажены. В свое оправдание он представил суду два пространных ходатайства, в которых требовал заново произвести ряд следственных действий. Суд их отклонил, но они были приобщены к ходатайству Рюмина о помиловании.
На что надеялся Рюмин, когда говорил о возможной переквалификации судом вмененной ему статьи 58-7 (вредительство) на статью 193-17«а» (превышение власти или преступная халатность)? Да очень просто. За превышение власти он получил бы максимум 10 лет. В этом случае его срок подлежал бы сокращению вдвое (по амнистии, объявленной 27 марта 1953-го), то есть до 5 лет, а при этом сроке, все по той же амнистии — выпускали. На 58-ю статью амнистия не распространялась, так что Рюмин был прав, в этом случае — обязательно расстреляют. Так и случилось — 7 июля был вынесен расстрельный приговор, 19 июля отклонено ходатайство о помиловании, и 22 июля 1954-го в 21.05 Рюмина расстреляли. Его тело было предано кремации в тот же день в десять часов вечера. Прах захоронен в могиле для «невостребованных прахов» на Донском кладбище. Там же, где были похоронены и многие его жертвы.
Опубликовано 16 ноября 2015
