Центробежное время

Наибольшим драматизмом эпоха безвременья, которая связана с прерыванием культурной традиции, отзывается в отношениях родителей с детьми и в отношениях учителей и учеников. Учительница младших классов рассказывала: у кого-то из детей зазвонил на уроке мобильник. Она остановила урок шуткой: «У меня зазвонил телефон». Ответом ей было глухое молчание. Не читали ее ученики Чуковского.

Можно сказать, что в некотором роде учитель и ученики оказались людьми разных культур и говорят на разных языках, но обстоятельства свели их вместе, и выживать они должны вместе. Ситуация трагикомическая и возвышенная одновременно. Как в известном фильме «Кукушка», где в 44-м году волей войны соединяются финский солдат Вейко, русский солдат Иван Картузов и женщина-саами Анни. Цивилизационные навыки бессильны перед трагедией. Герои вынуждены сами преодолевать отчуждение и находить общий язык, чтобы избежать смерти. В сущности, это чистейший тест на человеческое, в котором все решают любовь, жизнь или смерть.

Я вовсе не хочу драматизировать сегодняшнюю ситуацию, но чувствую, что приведенное мной сравнение возможно. Наша жизнь напоминает пейзаж после битвы, или во время битвы, или в предчувствии ее. Надо искать общий язык, договариваться и помогать друг другу. А учителя к этому призваны еще и долгом, как сестры (реже братья) милосердия.

• * *

От знакомых учителей, чаще всего историков, приходится слышать: «Ну и что я им на это отвечу?» Это касается не только исторических событий далекого прошлого, но и сравнительно недавних, вроде расстрела Белого дома в 93-м году. Для учителя это событие почти вчерашнего дня, очевидцем которого он был, для учеников — далекое прошлое. А происходящее сегодня — от митингов оппозиции до закона Димы Яковлева? А так называемые мировоззренческие представления, которые детей и подростков волнуют больше, чем многим кажется?

Что сказать? Ну, во-первых, никто не отменял здравый смысл, на который сегодня все-таки тотального запрета нет. Я вовсе не склоняю учителей высказаться против того же антимагницкого закона или, напротив, за него. Это воля учителя. Главное, чтобы ответ был искренним при максимальной информированности. И то и другое во власти преподавателя. Вот если он пользуется только материалами трех главных каналов ТВ, подростки быстро поставят его на место, и конфликта не избежать. А свободный диалог вещь полезная и самим своим фактом воспитывающая.

Но случается ведь, что ответа на вопрос у учителя действительно нет. Как тогда? Я спрашивал об этом Григория Померанца еще в разгар перестройки, готовя беседу для «ПС». Он ответил с удивительной честностью. Лучше этого ответа я до сих пор ничего не слышал, поэтому хочу его вам процитировать: «Короткая формулировка при столкновении с серьезной проблемой всегда может оказаться или слишком отвлеченной, или слишком односторонней. Я бы не смог сейчас дать короткой характеристики нашего смутного времени, тем более сказать, каким способом в нем выжить и сохраниться.

…Интуитивно во мне шевелится фраза: быть верным себе. Идти на то, чтобы были видны твои поиски, твои мучения в поисках ответа на вопрос. Не бояться показать, что ты живешь в мире открытых вопросов… Нести эту искренность — само по себе великое дело. …В конце концов, величайшие вопросы все не имеют ответа. Но когда очень долго вглядываешься в эту бездну бессмыслицы, бездну абсурда, это рождает в тебе то, что можно назвать вторым дыханием. Это не значит, что ты можешь вдруг дать исчерпывающий ответ на вопрос „что делать?“. Нет. Но можно передать свое чувство того, в каком направлении надо идти. …Никакое правительство, никакой общий план не спасут нас без нашего собственного участия».

Тут все важно, но на одно мне хочется обратить особое внимание. Не бояться показать, что живешь в мире открытых вопросов. А чего, казалось бы, бояться? А вот чего: многие учителя думают, что должность и роль обязывают их знать ответы на все вопросы. Не зная ответа на вопрос, они якобы роняют свой авторитет. Надо как-то справиться с этим ложным представлением. Отважиться на искренность. Потому что «нести эту искренность — само по себе великое дело».

* * *

Чем бедственнее и тяжелее положение, тем чаще слышится, что мир может спасти только любовь. Об этом же говорят все религии и почти все искусства. Возразить нечего.

Но человечество на круг стало сегодня скромнее. Люди понимают, что любовь спасительное и прекрасное чувство, но при этом чувство чрезвычайно избирательное, трудное, которое не всем и не всегда дается. А если оно еще и вменяется в обязанность: учитель должен любить своих учеников! Руки опускаются от непосильности этой задачи.

Симон Соловейчик понимал, что здесь в педагогике тупик, созданный из самых благородных стремлений. Необходимо найти из него выход. И он нашел его. «Есть редкое психологическое слово, — писал он, — которого не найдешь даже в самом толстом словаре иностранных слов: эмпатия. Вчувствование. Понимание чувства другого человека, но не умственное понимание, не умом понимание, а чувством. Понимание, которое порождается вниманием. Эмпатия — не положительное, не отрицательное, а серьезное отношение к человеку, к его сущности, к его внутреннему миру, его чувствам, его духовной эволюции, наконец. Учитель, что бы ни говорили, на практике не может ко всем детям относиться с любовью. И даже симпатию вызывают отнюдь не все дети. Любовь и симпатия не вызываются по заказу или по долгу службы: учитель — значит обязан любить. Сердцу не прикажешь, даже профессиональному учительскому сердцу. Но вот чему стоило бы учиться: относиться к детям с эмпатией. Хорошо бы — с любовью, симпатией, уважением; однако достаточно и с эмпатией — внимательно. На это уж каждый ребенок, попавший в наш класс, может рассчитывать — на эмпатию».

Все мои знакомые учителя, хорошие учителя, в высшей степени обладают этим чувством. Результаты это приносит замечательные и в преподавании предмета, и в обретении доброжелательных отношений. Впрочем, в этом случае процесс образования вообще трудно отделить от процесса воспитания. Ученики обычно отвечают эмпатией и самому учителю, и его предмету. Но самое важное — они становятся внимательнее к самим себе и друг к другу. Попадая в поле внимания, человек ведет себя совершенно иначе, в нем пробуждается желание любви и творчества. Превращения почти волшебные: «Счастье, когда тебя понимают? Несомненно. Но понимать людей очень трудно. И своя-то душа потемки, а уж чужая! Нет, счастье — когда тебя принимают. Мы любим лишь тех, кто принимает нас».

• * *

Учительница английского языка в архитектурном классе повесила доску, на которой регулярно вывешивает картины своих учеников. Большинство из них рисуют, но аудитории, отклика почти нет. А этот живописный стенд доступен всей школе. Если кому-то из коллег рисунки не нравятся, она искренне огорчается: «А по-моему, замечательно!»

В кабинете учителя биологии стоят цветы с палочками-подпорками, на которых установлены веселые чучела. Первое чучело она смастерила сама — ребята подхватили.

Один из трудных моментов на уроках литературы — обилие незнакомой лексики в произведениях классиков. Учительница предложила ученикам составить словарик незнакомых слов в «Станционном смотрителе» Пушкина. Покопаться с этой целью в компьютере для них дело отчасти и увлекательное. Через некоторое время на ее столе оказались горы листочков и блокнотиков. Потом вместе уточняли, сверяли формулировки и, наконец, издали маленькой книжечкой. На первой странице стояли имена всех составителей.

Учительница рассказала, что впервые познакомилась с повестью Льва Толстого «Детство», которую они сейчас будут проходить, по радио. Текст читала замечательная актриса Мария Григорьевна Петрова. Она работала на Ленинградском радио со времен блокады. Неизвестно, у кого родилась идея самим записать радиопередачу. Каждый будет читать полюбившуюся ему страницу. Так и сделали. Понятно, одно дело читать у доски, другое — записывать передачу. Через месяц каждый ученик получил именной диск.

Она же призналась, что ей неловко просить их отвечать на вопросы, помещенные в учебнике. Что-то вроде: «Петя видит Валю». Вопрос: «Кто кого видит?» Но они ребята толковые, поэтому она составила для них индивидуальный вопросник. Ученики были втайне польщены, желающих отвечать хватало.

Тут важно еще, что это не было приемом и лестью, которую класс почуял бы обязательно. Такие у них сложились отношения — взаимного интереса и уважения. Класс на две трети состоит из учеников, для которых русский язык неродной. Азербайджанец Мехман прочитал наизусть без запинки стихотворение Пушкина. Однако на вопрос, о чем это стихотворение, отвечал с трудом. Тем не менее в журнал пошла пятерка. «За что?» — возмутился кто-то. Учительница ответила непедагогично (или, напротив, педагогично): «Если ты мне так же уверенно прочтешь стихотворение на азербайджанском, я тебе тоже поставлю пятерку».

Было решено провести несколько уроков родного языка. Каждый ученик прочтет стихотворение или споет песню на своем языке. А то просто скажет приветствие на узбекском, азербайджанском, башкирском, татарском. Диана сказала, что у нее бабушка немка, разговаривала с ней в детстве по-немецки и она хочет прочитать стихотворение на немецком. Довод был сомнительный. Диана родилась и выросла в Петербурге, для нее русский язык был родным. Ей явно хотелось тоже блеснуть в этой иноязычной компании. Пожалуйста. Очень даже интересно.

В этом классе все привыкли, что их жизнь, их прошлое, их язык, их семья всем интересны. Вместо насмешек в моде стал обмен незнакомым опытом, традициями, привычками.

Николай Крыщук

Наибольшим драматизмом эпоха безвременья, которая связана с прерыванием культурной традиции, отзывается в отношениях родителей с детьми и в отношениях учителей и учеников. Учительница младших классов рассказывала: у кого-то из детей зазвонил на уроке мобильник. Она остановила урок шуткой: «У меня зазвонил телефон». Ответом ей было глухое молчание. Не читали ее ученики Чуковского.

Можно сказать, что в некотором роде учитель и ученики оказались людьми разных культур и говорят на разных языках, но обстоятельства свели их вместе, и выживать они должны вместе. Ситуация трагикомическая и возвышенная одновременно. Как в известном фильме «Кукушка», где в 44-м году волей войны соединяются финский солдат Вейко, русский солдат Иван Картузов и женщина-саами Анни. Цивилизационные навыки бессильны перед трагедией. Герои вынуждены сами преодолевать отчуждение и находить общий язык, чтобы избежать смерти. В сущности, это чистейший тест на человеческое, в котором все решают любовь, жизнь или смерть.

Я вовсе не хочу драматизировать сегодняшнюю ситуацию, но чувствую, что приведенное мной сравнение возможно. Наша жизнь напоминает пейзаж после битвы, или во время битвы, или в предчувствии ее. Надо искать общий язык, договариваться и помогать друг другу. А учителя к этому призваны еще и долгом, как сестры (реже братья) милосердия.

• * *

От знакомых учителей, чаще всего историков, приходится слышать: «Ну и что я им на это отвечу?» Это касается не только исторических событий далекого прошлого, но и сравнительно недавних, вроде расстрела Белого дома в 93-м году. Для учителя это событие почти вчерашнего дня, очевидцем которого он был, для учеников — далекое прошлое. А происходящее сегодня — от митингов оппозиции до закона Димы Яковлева? А так называемые мировоззренческие представления, которые детей и подростков волнуют больше, чем многим кажется?

Что сказать? Ну, во-первых, никто не отменял здравый смысл, на который сегодня все-таки тотального запрета нет. Я вовсе не склоняю учителей высказаться против того же антимагницкого закона или, напротив, за него. Это воля учителя. Главное, чтобы ответ был искренним при максимальной информированности. И то и другое во власти преподавателя. Вот если он пользуется только материалами трех главных каналов ТВ, подростки быстро поставят его на место, и конфликта не избежать. А свободный диалог вещь полезная и самим своим фактом воспитывающая.

Но случается ведь, что ответа на вопрос у учителя действительно нет. Как тогда? Я спрашивал об этом Григория Померанца еще в разгар перестройки, готовя беседу для «ПС». Он ответил с удивительной честностью. Лучше этого ответа я до сих пор ничего не слышал, поэтому хочу его вам процитировать: «Короткая формулировка при столкновении с серьезной проблемой всегда может оказаться или слишком отвлеченной, или слишком односторонней. Я бы не смог сейчас дать короткой характеристики нашего смутного времени, тем более сказать, каким способом в нем выжить и сохраниться.

…Интуитивно во мне шевелится фраза: быть верным себе. Идти на то, чтобы были видны твои поиски, твои мучения в поисках ответа на вопрос. Не бояться показать, что ты живешь в мире открытых вопросов… Нести эту искренность — само по себе великое дело. …В конце концов, величайшие вопросы все не имеют ответа. Но когда очень долго вглядываешься в эту бездну бессмыслицы, бездну абсурда, это рождает в тебе то, что можно назвать вторым дыханием. Это не значит, что ты можешь вдруг дать исчерпывающий ответ на вопрос „что делать?“. Нет. Но можно передать свое чувство того, в каком направлении надо идти. …Никакое правительство, никакой общий план не спасут нас без нашего собственного участия».

Тут все важно, но на одно мне хочется обратить особое внимание. Не бояться показать, что живешь в мире открытых вопросов. А чего, казалось бы, бояться? А вот чего: многие учителя думают, что должность и роль обязывают их знать ответы на все вопросы. Не зная ответа на вопрос, они якобы роняют свой авторитет. Надо как-то справиться с этим ложным представлением. Отважиться на искренность. Потому что «нести эту искренность — само по себе великое дело».

* * *

Чем бедственнее и тяжелее положение, тем чаще слышится, что мир может спасти только любовь. Об этом же говорят все религии и почти все искусства. Возразить нечего.

Но человечество на круг стало сегодня скромнее. Люди понимают, что любовь спасительное и прекрасное чувство, но при этом чувство чрезвычайно избирательное, трудное, которое не всем и не всегда дается. А если оно еще и вменяется в обязанность: учитель должен любить своих учеников! Руки опускаются от непосильности этой задачи.

Симон Соловейчик понимал, что здесь в педагогике тупик, созданный из самых благородных стремлений. Необходимо найти из него выход. И он нашел его. «Есть редкое психологическое слово, — писал он, — которого не найдешь даже в самом толстом словаре иностранных слов: эмпатия. Вчувствование. Понимание чувства другого человека, но не умственное понимание, не умом понимание, а чувством. Понимание, которое порождается вниманием. Эмпатия — не положительное, не отрицательное, а серьезное отношение к человеку, к его сущности, к его внутреннему миру, его чувствам, его духовной эволюции, наконец. Учитель, что бы ни говорили, на практике не может ко всем детям относиться с любовью. И даже симпатию вызывают отнюдь не все дети. Любовь и симпатия не вызываются по заказу или по долгу службы: учитель — значит обязан любить. Сердцу не прикажешь, даже профессиональному учительскому сердцу. Но вот чему стоило бы учиться: относиться к детям с эмпатией. Хорошо бы — с любовью, симпатией, уважением; однако достаточно и с эмпатией — внимательно. На это уж каждый ребенок, попавший в наш класс, может рассчитывать — на эмпатию».

Все мои знакомые учителя, хорошие учителя, в высшей степени обладают этим чувством. Результаты это приносит замечательные и в преподавании предмета, и в обретении доброжелательных отношений. Впрочем, в этом случае процесс образования вообще трудно отделить от процесса воспитания. Ученики обычно отвечают эмпатией и самому учителю, и его предмету. Но самое важное — они становятся внимательнее к самим себе и друг к другу. Попадая в поле внимания, человек ведет себя совершенно иначе, в нем пробуждается желание любви и творчества. Превращения почти волшебные: «Счастье, когда тебя понимают? Несомненно. Но понимать людей очень трудно. И своя-то душа потемки, а уж чужая! Нет, счастье — когда тебя принимают. Мы любим лишь тех, кто принимает нас».

• * *

Учительница английского языка в архитектурном классе повесила доску, на которой регулярно вывешивает картины своих учеников. Большинство из них рисуют, но аудитории, отклика почти нет. А этот живописный стенд доступен всей школе. Если кому-то из коллег рисунки не нравятся, она искренне огорчается: «А по-моему, замечательно!»

В кабинете учителя биологии стоят цветы с палочками-подпорками, на которых установлены веселые чучела. Первое чучело она смастерила сама — ребята подхватили.

Один из трудных моментов на уроках литературы — обилие незнакомой лексики в произведениях классиков. Учительница предложила ученикам составить словарик незнакомых слов в «Станционном смотрителе» Пушкина. Покопаться с этой целью в компьютере для них дело отчасти и увлекательное. Через некоторое время на ее столе оказались горы листочков и блокнотиков. Потом вместе уточняли, сверяли формулировки и, наконец, издали маленькой книжечкой. На первой странице стояли имена всех составителей.

Учительница рассказала, что впервые познакомилась с повестью Льва Толстого «Детство», которую они сейчас будут проходить, по радио. Текст читала замечательная актриса Мария Григорьевна Петрова. Она работала на Ленинградском радио со времен блокады. Неизвестно, у кого родилась идея самим записать радиопередачу. Каждый будет читать полюбившуюся ему страницу. Так и сделали. Понятно, одно дело читать у доски, другое — записывать передачу. Через месяц каждый ученик получил именной диск.

Она же призналась, что ей неловко просить их отвечать на вопросы, помещенные в учебнике. Что-то вроде: «Петя видит Валю». Вопрос: «Кто кого видит?» Но они ребята толковые, поэтому она составила для них индивидуальный вопросник. Ученики были втайне польщены, желающих отвечать хватало.

Тут важно еще, что это не было приемом и лестью, которую класс почуял бы обязательно. Такие у них сложились отношения — взаимного интереса и уважения. Класс на две трети состоит из учеников, для которых русский язык неродной. Азербайджанец Мехман прочитал наизусть без запинки стихотворение Пушкина. Однако на вопрос, о чем это стихотворение, отвечал с трудом. Тем не менее в журнал пошла пятерка. «За что?» — возмутился кто-то. Учительница ответила непедагогично (или, напротив, педагогично): «Если ты мне так же уверенно прочтешь стихотворение на азербайджанском, я тебе тоже поставлю пятерку».

Было решено провести несколько уроков родного языка. Каждый ученик прочтет стихотворение или споет песню на своем языке. А то просто скажет приветствие на узбекском, азербайджанском, башкирском, татарском. Диана сказала, что у нее бабушка немка, разговаривала с ней в детстве по-немецки и она хочет прочитать стихотворение на немецком. Довод был сомнительный. Диана родилась и выросла в Петербурге, для нее русский язык был родным. Ей явно хотелось тоже блеснуть в этой иноязычной компании. Пожалуйста. Очень даже интересно.

В этом классе все привыкли, что их жизнь, их прошлое, их язык, их семья всем интересны. Вместо насмешек в моде стал обмен незнакомым опытом, традициями, привычками.

Николай Крыщук