Неожиданно у Всеволода Евгеньевича появилась ещё одно занятие, занимавшее массу времени. В подмосковном Абрамцеве создавался дачный кооператив «Транспортник» и Евгению Владимировичу предложили там участок. После длительных семейных обсуждений решили участок взять и строиться. Всеволод Евгеньевич любил повторять слова соседа по поселку академика Тихонова: «Дача – это процесс», – и оказался пожизненно в этот процесс вовлечён. Дом он проектировал сам, сам занимался его строительством, хотя это был его первый опыт такого рода и некоторых ошибок избежать не удалось.
Любимым местом на даче для Всеволода Евгеньевича была его мастерская. Аккуратно развешанные всевозможные инструменты, разложенные по коробкам гвозди, шурупы разных размеров не были лишь красивой декорацией – почти вся мебель в доме была сделана или отремонтирована его руками. В мастерской он проводил всё свободное время: мастерил, думал, рисовал эскизы или чертежи будущих изделий и насвистывал любимые мелодии. В доме свистеть не полагалось –это считалось плохой приметой. Смотреть, как работает папа, детям разрешалось («только молча»), и это любил не только Юра, но и
Таня. Позже под руководством Всеволода Евгеньевича они начали сами мастерить из дерева полочки, столики, скамейки, подставки, коробочки для карандашей себе или в подарок кому-нибудь из родственников. Условие было одно: вещь должна быть сделана Lege artis – то есть по всем правилам искусства. Этого принципа придерживался всегда в жизни сам Всеволод Евгеньевич. Он не признавал ничего, сделанного кое-как, на скорую руку, независимо от того, увидит это кто-нибудь, или не увидит. Иногда этот принцип приводит к перфекционизму, хотя трудно сказать, доблесть это или тяжкий крест.
К сожалению постройка дачи привела к ухудшению отношений между Всеволодом Евгеньевичем и его матерью – Ольгой Ивановной «старшей». Она считала, что можно было продолжать жить вместе на даче в Переделкино, а если уж молодёжи хочется жить самостоятельно, что естественно, то поселяться так далеко – неправильно. Дети получат искусственную, ненужную травму. Можно же было построить дачу поблизости. Она подозревала, хотя об этом вслух не говорила, что строить дачу в Переделкино не хотела Ольга Ивановна «младшая». И доля истины в этом была. «Младшая» опасалась слишком сильного влияния свекрови на своих детей. Но дело было не только в этом. Всеволод Евгеньевич обсуждал эту проблему с отцом, и они решили, что постройка дачи в писательском посёлке – дело довольно опасное. Писателей будет становиться всё больше, всё больше будет нужно дач, а «всяких прочих» в лучшем случае заставят дачу продать, а то и вообще отберут, сославшись на какойнибудь закон. Но у каждого своего логика. Всеволод Евгеньевич старался не вникать в разногласия между матерью и женой, хотя всегда вставал на сторону Ольги Ивановны «младшей», и посильно занимался благоустройством дачи в Абрамцеве.
Но всё же основной его страстью оставалось теоретическое и экспериментальное исследование цикла периодического сгорания, которое он обобщил в диссертации «Параметры камеры периодического сгорания и их влияние на эффективность воздушно-реактивных двигателей», защищённой в 1950 году.
Переделкино. Сотрудники ЦИАМ: Ольга Ивановна Голубева, Людмила Ивановна Станишевская, Вениамин Михайлович Станишевский, их дети
(на руках), Всеволод Евгеньевич Михальцев. Таня. 1946
Ко всеобщему удивлению и, в первую очередь, к удивлению самого диссертанта, защита оказалась весьма напряжённой. Учёный секретарь, читая анкету соискателя, акцентировал внимание присутствующих на дворянском происхождении Михальцева, что, увы, не считалось положительной характеристикой. Оппонентами были начальник ЦИАМ Т.М.Мелькумов и Б.С.Стечкин. К дню защиты отзыва Мелькумова не существовало – он писал отзыв в тот же день во время предыдущей защиты, так что спокойно ознакомиться с замечаниями ни соискатель, ни его руководитель не могли.
Второй оппонент Б.С.Стечкин в своём выступлении сделал критическое замечание, как ни странно, отсутствовавшее в его отзыве. Он заметил, что соискатель в работе использует новый параметр – среднюю скорость холодного воздуха в сечение камеры – который, по мнению Стечкина, не имеет физического смысла. Из ответа Всеволода Евгеньевича следовало, что этот параметр необходим для сравнения поперечных сечений различных типов двигателей. Позднее эта величина успешно использовалась при оценке относительных размеров камер.
Выступая в прениях, М.М.Масленников сказал, что работа интересная, но не ясно, что сделал автор, а что – его руководитель. Замечание было явно некорректное, но не мог же Всеволод Евгеньевич объяснять, что Уваров не только не присутствует сейчас на защите, но настолько доверяет своему аспиранту, что его диссертации вообще не читал.
Впрочем, диссертация была защищена (18 – «за», 4 – «против»), а 15 июля 1950 года от В.В.Уварова пришло письмо:
«Дорогой Всеволод Евгеньевич! От души поздравляю Вас, одного из моих лучших учеников, с присуждением Вам ученой степени кандидата тех. наук. Один из законов природы гласит, что “ученики должны перегонять своих учителей”, но это “в основном”. Не каждый ученик перегоняет, но обязательно должны быть такие ученики, которые перегоняют своего учителя. В Вашем лице, как я уверен, я и имею такого ученика и надеюсь, что “перегон” состоится довольно быстро, чему я буду искренне рад. Крепко жму руку и желаю дальнейших успехов».
Краснопрудная. Всеволод Евгеньевич с Таней. 1948
Через пять лет по предложению военного представителя экспериментальная установка была восстановлена без участия Всеволода Евгеньевича, но, к сожалению, улучшения достигнутых ранее параметров получить не удалось. Результаты диссертационной работы не потеряли значения до настоящего времени и используются при исследовании периодического сгорания в ГТД.
В этом же году Всеволод Евгеньевич был назначен заместителем начальника отдела, в котором проводились большие расчётнотеоретические исследования. Для повышения точности и удобства проведения термодинамических расчётов ГТД возникла необходимость уточнения физических параметров рабочего тела в двигателе. Всеволод Евгеньевич составил таблицы и графики зависимости удельных средних массовых теплоёмкостей cp, cv и k продуктов сгорания авиационного керосина от температуры по шкале Кельвина.
В то время определение расхода топлива в ГТД в различных организациях проводилось по разным формулам, что исключало возможность сравнения полученных результатов. В работе Всеволода Евгеньевича был дан строгий вывод значений относительного расхода топлива в камере сгорания ГТД и показаны погрешности, возникающие при использовании различных методов расчёта.
В 1952 году Всеволод Евгеньевич был назначен начальником отдела перспективных двигателей, где проводились исследования параметров на номинальном режиме авиационных двигателей реальных схем и различного назначения. В результате исследования турбовинтовых двигателей на переменных режимах была разработана методика расчёта двигателей на этих режимах, сформулирована оптимальная программа регулирования и получены определяющие её основные зависимости. Была доказана экономичность сохранения постоянной частоты вращения (вопреки господствовавшему мнению о необходимости поддержания максимальной температуры газа при снижении мощности). Также была показана неэффективность диффузора за турбиной, применявшегося в то время в некоторых турбовентиляторных двигателях. Позднее в отделе были проведены исследования перспективных двухконтурных и турбовентиляторных двигателей в широком диапазоне параметров на номинальном и переменных режимах и показана эффективность их развития.
В 1954 году в ЦИАМ обратилась инициативная группа инженеров Горьковского автозавода во главе с будущим главным конструктором автомобильного газотурбинного двигателя В.М.Костюковым с предложением дать рекомендации по схеме и параметрам такого двигателя. Бригада, в которую вошли сотрудники всех ведущих лабораторий института, провела под руководством Всеволода Евгеньевича необходимые расчётные исследования с конструкторской проработкой облика двигателя. В техническом отчёте, составленном в 1955 году, была показана необходимость ограничения температуры газа перед турбиной для получения максимальной экономичности двигателя. Этот вывод, который для того времени казался неожиданным, объяснялся, в частности, снижением КПД элементов газотурбинных двигателей малой мощности, поскольку повышение температуры приводит к снижению расхода воздуха и уменьшению размеров проточных частей лопаточных машин.
Переделкино. В столовой: Евгений Владимирович, Таня, Ольга Ивановна
Леонид Сергеевич, Владимир Иванович Голубев, Михаил Павлович Семёнов, Ольга Ивановна-старшая.
1948
После войны Всеволод Евгеньевич продолжал заниматься так называемой общественной работой. С 1945 по 1950 год был членом участковой избирательной комиссии по выборам в Верховный Совет СССР. Продолжал вести политинформации. Как всегда, любую общественную работу делал не формально, а с максимальной пользой для окружающих и как можно более интересной для себя. Во время войны темой было положение на фронтах, а сейчас он рассказывал об исследовании Арктики. Дома стол был завален книгами о героях Арктики и истории её исследования.
Как и многие молодые люди в это время Всеволод Евгеньевич занимался фотографией. В те годы это действительно было занятие, требовавшее времени. Конечно, куда бы он ни ехал, на плече висел неизменный ФЭД. Но тогда недостаточно было выбрать интересный объект и нажать на кнопку. Нужно было подобрать выдержку, соответствовавшую освещённости объекта и чувствительности плёнки, навести на резкость – словом, целое искусство. И это была только первая, начальная часть занятия фотографией. Дальше нужно было перенести в полной темноте плёнку с кассеты на катушку, что обычно производилось в ванной комнате, и, если кто-нибудь случайно не включит в этот момент в ванной свет, залить в систему для проявки заранее подготовленный при указанной на упаковке температуре воды, проявитель. Через определённое время (дольше или меньше – брак), слить проявитель, промыть систему водой и заливать закрепитель – здесь температура была важна, а с временем было проще. Если недозакрепить – плёнка под воздействием света испортится, а перезакрепить невозможно. Потом плёнку нужно было промыть, извлечь из системы и вешать на просушку. И, наконец, посмотреть, что же на ней получилось. Процесс проявления Всеволод Евгеньевич не доверял никому (да никто особенно и не стремился его заменить), а посмотреть на неё даже на мокрую было интересно всем.
Любимым семейным развлечением было печатанье фотографий. Обычно это происходило в воскресенье. Всеволод Евгеньевич закрывал окно плотными шторами, ставил фотоувеличитель, красный фонарь, четыре ванночки, в которые заливал приготовленные проявитель и закрепитель (и, естественно, воду) и звал семью
– Ольгу Ивановну и Таню. Он сам сидел за увеличителем – печатал фотографии – и опускал фотобумагу в проявитель, Ольга Ивановна вынимала её из проявителя, промывала и опускала в закрепитель, а Тане доверяли вынуть карточку из закрепителя (ей больше нравилось красивое слово «фиксаж») и опустить в ванночку с водой. Когда эта ванночка наполнялась, наступал самый интересный и волнующий момент – готовые фотографии можно было выносить на свет, отнести в большую ванночку с проточной водой, которая стояла в раковине в туалете, и рассмотреть фотографии. Через несколько лет появились мастерские, куда можно было отдать плёнку в кассете и получить готовые фотографии. Это было удобно, но пропало некое очарование совместного времяпрепровождения и творчества.
Об этом можно только пожалеть, поскольку семейные мероприятия, особенно с появлением дачи, случались довольно редко. Как-то раз ездили смотреть авиационный парад в Тушине, ходили смотреть салют в честь 800-летия Москвы, как все «москвичи и гости столицы» приезжали на Комсомольскую-кольцевую и, задрав голову, оценивали потолочную мозаику. Также нельзя было не осмотреть открывшуюся Сельскохозяйственную Выставку – ВСХВ. Всеволод Евгеньевич вывел туда свое семейство и запечатлел это событие на пленке. Как всегда, самого Всеволода Евгеньевича на снимках нет – он только фотографировал. В довершение праздника повёл семейство в ресторан «Золотой колос» и был прав: когда Юру спросили, что ему больше всего понравилось на выставке, он честно ответил, что киевская котлета. Взрослая Таня промолчала, хотя была абсолютно согласна с братцем.
Переделкино, день рождения Тани:
Евгений Владимирович, Ольга Митрофановна Геллевер, Ольга Ивановна, Всеволод Евгеньевич.
Сентябрь, 1948
Ноябрьская и майская демонстрации тоже превращались в семейные мероприятия. Всеволод Евгеньевич не относится к тем людям, которые сейчас в воспоминаниях с ужасом и отвращением пишут о том, как трудящихся сгоняли на демонстрации. Первое мая и 7 ноября были государственными праздниками с их неотъемлемой частью – демонстрациями трудящихся. И Всеволод Евгеньевич, как представитель семейства, всегда с удовольствием присоединялся к коллегам, чтобы пообщаться с ними, так сказать, «в неформальной обстановке». Правда он, в отличие от некоторых мужчин, не нырял в подворотни с целью повышения тонуса, но не потому, что считал такое поведение недостойным, а просто у него и без спиртного настроение было хорошим. Тем более, что он всегда брал с собой детей, сначала Таню, а потом Юру. Для Тани праздник без демонстрации не был настоящим праздником. Как-то Ольга Ивановна сказала, что папа может не взять её с собой, если она плохо почистит зубы, и Таня почистила зубы три раза, причём один раз – с мылом! А когда, пройдя Красную площадь, они возвращались усталые и слегка ошалевшие от ярких красок, шума улицы и музыки, которая неслась из всех репродукторов, дом встречал их запахами пирогов. Куриный бульон с капустным пирогом, а потом сладкий пирог к чаю и какоенибудь массандровское вино, например, Кокур десертный Сурож или Розовый мускат, Всеволод Евгеньевич считал самым лучшим праздничным меню. Он любил вина Массандры и на шутливые замечания приятелей, что это не пристало настоящему мужчине, не обращал внимания.
Ежегодным совместным занятием было крашенье пасхальных яиц. Всеволод Евгеньевич безусловно не был воцерковлённым человеком, но Пасха для него была традиционным семейным праздником. Атеистка Ольга Ивановна отвечала за изготовление пасхи по старинному рецепту Александры Николаевны, а дети присоединялись к отцу. Кроме яиц, окрашенных луковой шелухой, яйца расписывали акварельными красками. Они считались безвредными, поскольку не проникали сквозь яичную скорлупу. Всеволод Евгеньевич доставал набор акварельных красок (конечно, ленинградский), несколько кисточек разной толщины, баночки для воды, чтобы эти кисточки мыть, тряпочки, чтобы эти кисточки вытирать, подставки для яиц ... Дети воспринимали эти приготовления как священнодействие и, когда Ольга Ивановна приносила тарелку горячих, сваренных вкрутую яиц, принимались за работу. В художественном смысле никаких ограничений не было – твори, рисуй всё, что хочешь, но почему-то самыми красивыми пасхальные яйца с обязательным ХВ получались у Всеволода Евгеньевича, хотя художественными способностями, в отличие от чертёжных, он не обладал.
Всем этим Всеволод Евгеньевич занимался с удовольствием, но никакого увлечения или, как теперь говорят, хобби, кроме работы, у него не было. Некоторых это удивляло, некоторые завидовали, но Владимир Васильевич Уваров это видел и ценил. В феврале 1951 года он пригласил Всеволода Евгеньевича работать по совместительству с ЦИАМ на кафедре в МВТУ. Судя по всему, Владимир Васильевич чувствовал, что ему может понадобиться помощник, на которого он может положиться. Осенью 1952 года после инфаркта, который на время вывел его из строя, он со спокойной душой предложил Всеволоду Евгеньевичу читать свой курс «Газовые турбины» объёмом 56 часов, потом так и оставшийся за ним.
В 1952 году начальником ЦИАМ был назначен Михаил Леонтьевич Кононенко, который раньше работал директором авиамоторного завода. Возможно, там он считался ценным сотрудником, но, не зная специфики задач научно-исследовательского института, сразу занялся его реорганизацией. В частности, была реорганизована лаборатория турбовинтовых и двухконтурных двигателей и в её состав необоснованно включены сотрудники отдела высокотемпературных турбин профессора Уварова. Из плана работ института была исключена перспективная тематика, которой с успехом занимались сотрудники Уварова. Исключена всего-навсего на том основании, что высокотемпературными турбинами в США не занимаются! Большинство сотрудников лаборатории, да и института были возмущены этим волюнтаристским решением неграмотного человека, вопрос обсуждался «в кулуарах», но все считали, что изменить ситуацию невозможно. Тем более не ждали, что к изменениям приведёт отчётно-перевыборное партийное собрание института.
Ольга Ивановна вступила в партию в 1942 году. В это время членами партии становились большей частью не карьеристы, а люди отчаянные и принципиальные. Такой и была Ольга Ивановна. Кроме того, абсолютно все её родственники были членами партии. (Так же как абсолютно никто из членов семьи Всеволода Евгеньевича никогда ни в какую партию не вступал). Свои личные проблемы Ольга Ивановна обычно переживала молча, но, когда дело касалось науки или производства, она всегда высказывала свою точку зрения в разговорах с начальством любого ранга. Поэтому для неё было естественно выступить на партсобрании с незапланированной речью, в которой она обвинила директора в некомпетентности и грубости, не позволявшей ему занимать руководящ ую должность. Результат выступления был неожиданный и практически беспрецедентный: директора института не выбрали в партком. Естественно, об этом в тот же день стало известно в Министерстве. Через некоторое время директора сняли, назначив начальником ЦИАМ Георгия Петровича Свищёва, ранее работавшего заместителем начальника ЦАГИ, а Ольга Ивановна Голубева ... надолго слегла с тяжелейшим гипертоническим кризом. После улучшения состояния она продолжала напряжённо работать (а по-другому она работать не умела), но её здоровье было подорвано – слишком большое напряжение в тот роковой день привело к необратимым изменениям в ранее крепком организме.
Внезапная болезнь Ольги Ивановны была тяжёлым ударом для Всеволода Евгеньевича. Кроме естественного беспокойства за судьбу любимого человека, ему пришлось взять на себя ответственность за дом вообще и массу конкретных обязанностей в частности. До болезни Ольга Ивановна считалась женщиной энергичной и крепкой. В свободное от науки время она увлекалась садом и огородом: копала, сажала, рыхлила, полола, носила на коромысле тяжеленые вёдра из довольно далёкого колодца и, вообще говоря, занималась детьми; может быть, занималась ими меньше, чем было нужно, но, по крайней мере, освобождала от забот о них Всеволода Евгеньевича.
Вот отрывок из письма, которое Ольга Ивановна оставила, уезжая в санаторий: «Дорогой Севось! До свидания. Грустно. На улице Чернышевского я купила 7 подмосковных роз. Если будет хорошая погода, может быть съездите с ребятами. Надо подготовить землю там, откуда мы высаживали розы. Положить навоз, он перепревший, и торф. Всё перемешать, палки и всякие твёрдые предметы выкинуть. Посадить розы в ряд параллельно будущей дорожке. .... Проверь, чтобы Таня занималась и подготовилась к контрольной по физике...» Реакция на последнее пожелание – записка Всеволода Евгеньевича Тане: «Таньтя, рано прийти не смогу. Договорился с Манечкой, что она посидит с Юрой. Постарайся не читать, пока не сделаешь уроки!»
Всеволод Евгеньевич тщательно выполнял свои новые обязанности, но главным для него оставалась работа. В 1958 году он был избран по конкурсу на должность доцента в МВТУ. Что заставило его оставить довольно престижную должность начальника отдела перспективных газотурбинных двигателей ведущего научно-исследовательского института? Разумеется, не только любовь к альмаматер. Он считал, что в ЦИАМ он вынужден заниматься не тем, что ему нужно делать по должности. Институт и даже его отдел не мог заниматься достаточно серьёзно перспективными двигателями, а все больше и больше выполнял поручения министерства по помощи заводам в тех более или менее сложных ситуациях, которые возникали при развитии и совершенствовании газотурбинных двигателей. Если на заводе возникали трудности, пусть серьёзные, но связанные с текущей работой, министерство хотело их как можно быстрее ликвидировать, привлекая сотрудников института. Когда заводы только начинали работать над газотурбинными двигателями, их инженеры, попросту говоря, мало знали, и поэтому помощь институтов была им полезна. В дальнейшем заводы окрепли, там появились хорошо оснащённые лаборатории, достаточно квалифицированные кадры, которые сами могли и должны были решать все принципиальные вопросы. Всеволод Евгеньевич считал, что если научно-исследовательский институт занимается вопросом, который интересует завод, то институт уже отстал. Его оппоненты говорили, что при такой системе есть риск институту заниматься вопросом, который никогда не заинтересует промышленность. Всеволод Евгеньевич возражал, что такой риск конечно есть, но здесь уже дело в квалификации научного руководства института. Весьма возможно, что какая-то часть вопросов в ближайшее время заводы не заинтересует, но зато по остальным вопросам институт всегда будет впереди.
Всеволод Евгеньевич высказывал свою точку зрения не только в разговорах. На очередном собрании, где присутствовал заместитель министра авиационной промышленности, критиковавший деятельность института, Всеволод Евгеньевич в своём выступлении утверждал, что институт занимается не теми вопросами, которыми должен заниматься. На вопрос замминистра, как можно исправить положение, Всеволод Евгеньевич сказал, что видит единственное решение – изъять институт из ведома министерства, чтобы министерство не мешало ему работать. Не удивительно, что такая рекомендация министерству не понравилась и никаких изменений не произошло. Только Всеволод Михальцев перешёл работать в МВТУ. Ему было жалко бросать некоторые начатые работы и поэтому сначала он остался в ЦИАМ совместителем, а потом перешёл на работу «на коммунистических началах». Этот удивительный вид оформления сотрудника означал, что денег он за работу не получает, но пропуск имеет.
Продолжение следует
