Саша Барон Коэн рад, что у казахов оказалось хорошее чувство юмора, готов поехать в Казахстан, если пригласят, и не боится судебных исков за оскорбление «чьих-то чувств». Об этом сатирик, сценарист и актер рассказал «Известиям» после церемонии вручения премии «Золотой Глобус», где его фильм «Борат 2» — о приключениях в США журналиста Бората Сагдиева — назван лучшей комедией года, а сам Саша Барон Коэн победил в категории «лучший актер комедии или мюзикла».
— Поздравляем вас с тем, что всё так хорошо закончилось. Честно говоря, переживали, когда часть казахской диаспоры в США обратилась к руководству премии с призывом исключить фильм из списка номинантов, обвинив вас в расизме.
— Мне сказали, что казахи, живущие в самом Казахстане, оказались с хорошим чувством юмора и приняли Бората с радостью.
— Да, любимое выражение Бората Very Nice превратилось в этой стране в рекламный слоган. Вы собираетесь как-нибудь навестить Казахстан?
— Если пригласят, я с удовольствием.
— И всё же постоянно быть обвиняемым — это, должно быть, очень неприятно?
— Нет, это нормальная часть работы сатирика. Все эти иски суды отвергают, потому что по законам любой приличной страны сатирики неподсудны. Наша профессия — делать сатиру. Она существует и признана легально. У нее даже есть свой налоговый код. Если сатирики перестанут делать сатиру, то как они будут платить налоги? Нет, я не боюсь судебных исков. Наоборот, чем больше попыток привлечь меня к ответственности за оскорбление чьих-то чувств, тем успешнее фильм.
— Роль вашей дочери в фильме исполнила болгарская актриса Мария Бакалова. Ее номинация на «Золотой глобус» в категории «Лучшая актриса второго плана» тоже победа, не так ли?
— Мы все гордимся ее успехом! Мария — изумительная актриса. Мы ее выбрали из сотен претенденток. И она была такая прикольная… До того как Мария очутилась на нашей съемочной площадке, она, как оказалось, ни разу в жизни не видела ни одного моего фильма и даже не слышала обо мне. Увидев нас, она решила, что мы снимаем какое-то порно. Поэтому категорически отказывалась сообщать свое настоящее имя. Уже одно это было безумно смешно.
— Персонажи ваших сатирических шоу взаимодействуют с людьми, которые даже не подозревают, что участвуют в представлении в качестве объектов иронии. Как вам удается уговорить их сниматься? Как получается усыпить бдительность даже самых прожженных политиков?
—У меня нет однозначной схемы действий. Это происходит всегда по-разному. Например, для съемок шоу «Бруно» пришлось сделать фиктивные медиакомпании и сайты, чтобы создать у будущих героев нашего фильма ощущение, будто их интервьюируют серьезные медиа. Сегодня такой номер уже не пройдет. Каждый интервьюируемый может легко проверить реальный статус журналиста или медиа, которые он представляет.
Когда я был Али Джи (персонаж «Шоу Али Джи» (Da Ali G Show) и в картине «Али Джи в парламенте» (Ali GIndahouse. — «Известия»), то мы обычно использовали такой трюк: во главе нашей группы шел представительный прилично одетый «журналист», который должен был якобы брать интервью. Я шел вместе с остальными членами команды — нес аппаратуру, устанавливал, готовил площадку. И во время этих подготовительных работ как бы невзначай начинал разговор с нашим героем. Он думал, что это еще не интервью, и охотно трепался со мной на всякие сомнительные темы. Сейчас и этот трюк тоже не пройдет. Так что вся надежда на грим и костюм — интервьюируемый ни в коем случае не должен меня узнать.
— Наверное, это очень сложно — создать грим и костюм, которые помогли бы известному во всем мире актеру остаться неузнанным, причем с близкого расстояния?
— А кто сказал, что я актер? Я — клоун. Переодеваться, дурачиться — это моя профессия.
— Разве вы не окончили Кембриджский университет как историк?
— Было дело. Но после этого я пошел учиться на клоуна в мастерскую Филиппе Голье. Он несколько лет жил и работал в Лондоне, и я поступил к нему. Если бы не он, я вряд ли достиг чего-нибудь в искусстве. В детстве я был очень увлечен историей в ее политическом ракурсе. Собирался бороться против несправедливости во всем мире, помогать обиженным, угнетенным и недооцененным. Особенно интересовала меня тема рабства и работорговли.
— Ваша родная Англия была одним из первооткрывателей этого бизнеса лет этак 300 назад.
— О да, британский флот имел множество фортов в Африке, британские работорговцы поставляли живой товар в Новый Свет тысячами. Трюм корабля набивали людьми, как скотом, — по 400 человек. Тот, кто утрамбует товар поплотнее, получит больше прибыли. В пути над людьми издевались, морили голодом, насиловали. Как можно было десятки лет делать вид, что ничего этого не было? Такая же история с холокостом — до сих пор есть люди, которые считают рассказы про газовые камеры и концлагеря выдумкой.
— Ваш дед по материнской линии пережил холокост. Вы интересовались его историей?
— Семья жила в Германии, в районе Франкфурта. Он был молодым человеком. Сначала оказался запертым в еврейском гетто, оттуда транспортирован в лагерь смерти. Но выжил и сразу после войны уехал в Израиль, где и познакомился с бабушкой — в довоенном Берлине она мечтала стать балериной и училась в балетной школе. Ее родители тоже выжили и тоже оказались в Израиле. Моя мама появилась на свет в Хайфе.
— Ваш дед содержал престижный магазин мужской одежды на Северо-Западе Лондона. Его сыновья подхватили и развили бизнес. Вы и ваши братья никогда не испытывали нужды и могли заниматься тем, что доставляло вам удовольствие. Чем вы увлекались в детстве?
—Теперь уже я и сам не могу в это поверить, но я был неплохим танцором брейк-данса. По выходным мы с братом «работали» на площади перед Ковент-Гарденом. Брат играл на разных инструментах, а я выделывал трюки на асфальте. Нам кидали монетки.
— На музыкальных инструментах вы тоже играли?
— Почему играл? Я и сейчас играю. У меня была виолончель. Я даже однажды выиграл конкурс юных исполнителей на канале ВВС. Я также играю на фортепиано. Однажды мы с братом сымпровизировали вокальный фортепианный скетч: я играю хасидского парня, которому очень жарко в традиционной одежде, он весь вспотел и решает раздеться. Оказывается, что под одеждой у него купальный костюм. Он понимает, что так он меньше потеет, и решает отказаться от иудаизма и принимает христианство. Мы выступали с этим скетчем в комедийных клубах Лондона, и нас даже сняли для канала ВВС. Но в эфир не пустили, сказали, что мы за три минуты умудрились оскорбить три религии.
— То есть вы уже тогда опробовали свой знаменитый купальник монокини?
— К сожалению, как бы я этого ни хотел, но не могу приписать себе честь изобретения монокини — они были достаточно популярны в 1950-х. Но превратить монокини в маскини для фильма «Борат 2» — да, это была моя идея.
— Кембриджский университет известен своим драматическим клубом Footlights Dramatic Club. Вы участвовали в его постановках?
— Я участвовал в мюзиклах, которые ставил младший клуб, он считался любительским. Только в конце курса меня приняли в старший — там я познакомился с Эммой Томпсон. Она же посоветовала мне после Кембриджа поступить в мастерскую клоунады. Она и сама тоже там училась.
— Это правда, что вы много лет писали скетчи для программ «Субботним вечером в прямом эфире», «Ночное шоу с Джейем Лено» и «Поздний вечер с Конаном О'Брайаном»?
— Да. Я пытался переехать в Голливуд. Там уже жил и работал мой двоюродный брат Аш (Аш Барон Коэн, режиссtр и сценарист. — «Известия»). Я жил у него в доме, мне нужна была гринкарта. Для этого необходимо было приглашение от работодателя, и таким работодателем для меня было телевидение и все эти шоу.
— Но ведь в эти годы у вас уже была БАФТА за «Шоу Али Джи», премии МTV, премия Чарли Чаплина за выдающиеся достижения в области кино и ТВ. Этого было недостаточно, чтобы получить легальный вид на жительство в США?
— Очевидно, нет. Классический путь английского актера к мировой славе ведет через Голливуд. И я не стал исключением из правила.
— То есть когда в 2007 году крупнейшие голливудские компании боролись за право делать фильм «Бруно»…
—... Я жил в гостевой комнате в доме брата на Лоурел Каньоне и был очень не уверен в своем завтрашнем дне.
— Благодаря социальным сетям мы знаем, что ваша жена — комедийная актриса Айла Фишер, чтобы выйти за вас, перешла в иудаизм и теперь у вас трое детей. Вы ничего не хотите добавить?
— Ну что тут добавить? Very nice!
Елена Пальмер
