В прокат выходит «Война Анны» Алексея Федорченко — фильм о еврейской девочке, которая прячется от нацистов в старом камине в здании бывшей школы, ставшей немецкой комендатурой. Героиня, которую сыграла шестилетняя Марта Козлова, покидает свое убежище по ночам, но за пределы здания, охраняемого собаками, выйти не может. Премьера картины состоялась больше года назад на фестивале в Роттердаме — с тех пор «Война Анны» объездила полмира, а в России успела стать лучшим фильмом 2018 года по версии трех национальных кинопремий: «Золотой орел», «Ника» и «Белый слон». О замысле фильма и современном военном кинематографе с Алексеем Федорченко поговорил Константин Шавловский
— Фильм выходит в прокат к 9 Мая — последнее время к этой дате выпускают военные блокбастеры, но интонация «Войны Анны» совсем не победительная.
— Я не слишком хорошо знаю современные фильмы о Второй мировой, но неплохо знаю советскую классику. Например, мой любимый «Отец солдата» Резо Чхеидзе, который, думаю, мог бы вообще быть последним фильмом о войне, настолько масштабный он по замыслу и исполнению. Мне же давно хотелось снять камерный фильм, который так же закрыл бы тему войны — но уже лично для меня.
— Как возникла идея этой картины?
— Сначала идея была общая, умозрительная — снять фильм, который говорил бы о каком-то большом событии, но в очень ограниченном пространстве, минимальными средствами. Это была одна из десятка, наверное, сформулированных целей, к списку которых я время от времени возвращаюсь.
— О, у вас есть прямо свой список режиссерских «вызовов»?
— Да, какая-то мысль приходит — и я ее записываю, чтобы не забыть. И вот одной из идей было снять фильм в замкнутом пространстве. У меня раньше была клаустрофобия, я как-то с ней боролся и на самом деле поборол, но в процессе борьбы посмотрел много фильмов, снятых в замкнутых пространствах — в гробу, в лифте, в телефонной будке.
— Это был такой способ преодоления собственных страхов?
— Наверное, хотя я об этом так не думал. Мне скорее нравится, как строится визуальная драматургия в таких фильмах. И, в общем, какую-то такую историю я искал и случайно нашел в интернете, в «Живом журнале», рассказ про девочку, которая два года пряталась в немецкой комендатуре на Западной Украине.
— Это реальная история, вы ее проверяли?
— Нет, не проверял. Но мы же и не говорим, что фильм основан на реальных событиях. В такой проверке не было художественной необходимости — меня зацепила сама история.
— Не страшно было браться за тему Холокоста, которая, кажется, «закрыта» не одним великим фильмом?
— Я и сам уже снимал о Холокосте. Мой дебютный документальный фильм «Давид», снятый в 2001 году,— это кино о еврейском мальчике, история документальная, но настолько невероятная, что смотрится как игровая. Меня тогда, помню, отговаривали как раз потому, что сюжет связан с Холокостом, а это, мол, одна из самых заштампованных тем в кино. Но я все равно стал ее снимать и тоже, кстати, самыми минимальными средствами, интервью и хроника — ничего больше. И чем проще — тем страшнее и величественнее получалась картина. То же самое было и с «Войной Анны». Поэтому я вообще ничего не боялся и даже, честно сказать, вообще не думал про Холокост.
— И про «Дневник Анны Франк» тоже не вспоминали?
— Как ни странно, нет. Имя Анна возникло как бы совершенно случайно. Героиню рассказа звали Ада, но мне почему-то показалось, что это слишком роковое имя, и в синопсисе я назвал ее Анной. Потом хотел выбрать другое имя и перебрал, наверное, сотню имен, но Марта уже стала Анной — и никакие другие еврейские, русские и украинские имена ей не подходили. Так у нас и осталось «Война Анны», а о «Дневнике Анны Франк» я вспомнил только накануне премьеры в Роттердаме — когда понял, что еду в страну, где он, собственно, и был написан и меня наверняка будут об этом спрашивать. Так и случилось. То есть, конечно, я многое читал и знал, и все это так или иначе держал в голове во время работы над картиной. Но я не собирался играть в аллюзии, и мне совсем не важны были художественные параллели — они все, если и есть здесь, то неосознанные. История выживания одной маленькой девочки была для меня важнее, чем вся история и историография Второй мировой войны. И мне кажется, что только так и можно снимать сегодня фильмы о войне — вглядываясь в судьбу конкретного человека.
— Патриотическое кино настаивает на том, что в войне главное — победа. В «Войне Анны» есть победители и побежденные?
— Я снимал фильм про девочку, которая победила во Второй мировой войне.
— Мне-то казалось, что война в вашем фильме — скорее состояние мира, чем событие.
— Это правда. Но если бы я не придумал финал, то не стал бы снимать это кино. Мне кажется, что в последней сцене, где Анна выходит из убежища и как бы перестает быть невидимой, фильм выходит на другой уровень обобщения.
— Этот финал — он появился сразу?
— Нет, все происходило постепенно. Сначала у меня была, скажем так, формальная идея про съемки в замкнутом пространстве. Потом я нашел саму историю, но из-за того, что в ней чего-то не хватало, я ее отложил. Потом придумал начало и финал и понял, что у меня уже есть кино. Но все равно сомневался, так как не знал, смогу ли найти героиню — для этого фильма задача казалось невыполнимой. Пока случайно не увидел фотографию Марты, и тогда замысел оформился окончательно.
— Кажется, что в «Войне Анны» не одна героиня, а две — и второй является камера Алишера Хамидходжаева.
— Контакт оператора с героиней был, действительно, очень важен, и Алишер находился с ней лицом к лицу много дней. Иногда Марта часами сидела в камине, а он стоял с камерой и ловил один какой-то ее взгляд или движение руки. Я думаю, что не камера, а время — герой этого фильма. Очень важный герой. Хронометраж-то у нас небольшой, всего 70 минут. И чтобы передать томительные дни и недели этого жуткого ожидания, конечно, нужно было вымучить и девочку, и себя.
— С детьми-актерами часто возникает этическая проблема — после того как съемки и суета с премьерными показами заканчиваются, им бывает сложно вернуться к обычной жизни. Вы чувствуете какую-то ответственность за то, что Марта оказалась в центре внимания?
— Мне кажется, Марта — крепкий, сложившийся человек. Она, конечно, любит получать призы и расстраивается, когда их не получает. Но это не является, по-моему, главным содержанием ее жизни. Это все есть, но я не скажу, что она этим живет. Поэтому я не очень беспокоюсь за то, что съемки и награды нанесли ей какую-то психологическую травму.
— Наталию Мещанинову вы взяли в соавторы сценария к «Войне Анны», потому что прочитали ее прозу?
— Я вообще люблю современную литературу и много ее читаю. И при выборе литературной основы для фильма мне важна не только история, но и литературный язык. Отталкиваясь от слова, можно создать на экране мир, которого не было и который бы отличается от всего, что было создано до тебя. Так мы сделали несколько картин с Денисом Осокиным («Овсянки», «Небесные жены луговых мари», «Ангелы революции».— W). А в «Войне Анны» мне был нужен женский взгляд на эту историю, и поэтому я стал искать нового соавтора. И случайно столкнулся с прозой Наташи — это были еще даже не рассказы, а просто ее посты в фейсбуке. Мы познакомились, я рассказал идею фильма, которая ей очень понравилась, но работать с ней она отказалась. Сказала, что ничего не понимает в войне, это не ее тема. Я ждал ее целый год. Я знал, что она мне перезвонит, и так и произошло — через год она позвонила и сказала: я готова.
— И многое у вас в режиме такого волевого ожидания происходит?
— Достаточно. Обычно я работаю сразу над несколькими сценариями и стараюсь, чтобы сценарный портфель был все время полон. После «Войны Анны», например, я уже снял два фильма: полнометражный документальный «Кино эпохи перемен» про российскую кинематографию 90-х на примере Свердловской киностудии — я же начинал там как замдиректора по экономике — и полнометражный игровой «Последняя милая Болгария» по прозе Зощенко. А к съемкам третьего фильма я сейчас готовлюсь — это будет кино о взаимоотношениях России и Кавказа, называется «Большие змеи Улли-Кале» — это наш сценарий с Лидой Канашовой. Так что в некоторых случаях я могу позволить себе отложить работу над замыслом и подождать, если чувствую, что это необходимо для фильма,— мне всегда есть чем заняться.
Константин Шавловский
