В прокат вышел призер Берлинского кинофестиваля — фильм Клаудио Джованнези «Пираньи Неаполя», история о неблагополучных подростках, вырастающих в профессиональных бандитов, одним из соавторов которой стал Роберто Савиано. В отличие от прославившей его злой, живой и страшной «Гоморры», «Пираньи» слишком предсказуемы и кажутся частью нескончаемой пацанской киносаги
Тревожную ауру фильму Клаудио Джованнези придает не столько криминальный сюжет, сколько личность ведущего из трех сценаристов. Роберто Савиано находится под круглосуточной полицейской охраной с 2006 года — с тех пор как его роман-репортаж «Гоморра», экранизированный Маттео Гарроне, привел в бешенство заправил каморры, неаполитанской мафии. Поэтому непросто рассудить, что означает приз за лучший сценарий, которым «Пираний Неаполя» наградили в феврале на Берлинском кинофестивале. Беспристрастная ли это оценка достоинств сценария или акт моральной поддержки Савиано. Ведь мировой фестивальный тренд последних лет заключается в поощрении не столько фильмов, сколько их преследуемых авторов.
Узкие улочки, мальчишки на скутерах, белье на веревках — неаполитанская фактура опознается мгновенно. В наши дни она безусловно ассоциируется с именем Савиано, хотя «город миллионеров» живописал еще Эдуардо Де Филиппо (1950), город черного рынка и послевоенной беспризорности — Роберто Росселлини («Пайза», 1946), а город строительной мафии и тотальной коррупции — Франческо Рози («Руки над городом», 1964). Только вот в героях ничего сугубо неаполитанского нет: в любом городе мира они чувствовали бы себя как пираньи в воде. В Риме 1960-х, повзрослев, звались бы «аккатоне» — «нищие»,— как герои Пазолини. В Нью-Йорке бродили бы по «злым улицам» Скорсезе. В Рио были бы «генералами песчаных карьеров», в Мексике — «ольвидадос» («забытыми») из шедевра Бунюэля. В СССР — «пацанами», как неблагополучные подростки Динары Асановой. В Белоруссии — «парнями с Вагонки», как «волчата» из перестроечного хита «Меня зовут Арлекино». В общем, те самые подростки, которые сдают экзамен на аттестат уголовной зрелости раньше, чем зрелости половой. И, независимо от национальной прописки, все они несчастливы одинаково в той мере, в какой одинаковы — с поправкой на уровень общей нищеты — условия их существования.
Пролог вселяет надежды на то, что Савиано и Джованнези немного, но все же отклонятся от интернационального жанрового канона, условно говоря, еще неореалистического толка и что вновь, как в «Гоморре», с экрана повеет злым, варварским воздухом. Не беспризорные, но безнадзорные дети не трущоб, а самого-самого нижнего «среднего класса» врываются в собор, опрокидывают огромную рождественскую елку, пускаются, полуголые, в дикарскую пляску вокруг костра, сложенного из подручного хлама. Но злая энергия в одночасье улетучивается, и начинается очередная — имя им легион — «история жестокой юности», как назывался фильм японца Осимы. Кино слишком часто рассказывало подобные истории, чтобы «Пираньи» не оказались удручающе предсказуемы.
Предел желаний симпатичных хулиганов без каких бы то ни было социальных перспектив понятен без слов: закадрить клевую телку и попасть на дискуху, где заказ столика обходится в полтыщи евро. Увидеть краешком глаза апартаменты покойного дона Тонино с умопомрачительной люстрой или лицезреть живьем самого толстяка Урагана и даже Дикого Тодори — уже из области волшебных сказок. Еще хорошо бы сделать как-нибудь так, чтобы злые парни не отбирали жалкий бизнес у родителей, которым просто не под силу платить вымогателям. Ну и по мелочи: купить еще молодой маме новую мебель, а себе — новые портки.
Само собой разумеется, что единственный в этих краях образец для подражания — бандиты, а единственный социальный лифт предлагает каморра. Вот в этот лифт герои с мальчишеской наглостью и прыгают. И стремительно вырастают в званиях: от уличных пушеров до мелких боевиков. Мечты сбываются с лихвой. Не просто новые штаны — а костюмы с бабочками. Не просто телка — а чуть ли не «мисс квартал». Не просто брошенные взгляды из-за кулис на чужой праздник жизни — а право присутствовать на свадьбе бандита высокого полета с бонусом в качестве полицейской облавы.
Так же разумеется, что добром эта карусель кончиться не может: кино об аморальном мире предполагает морализаторство. Но финальную мораль авторы проборматывают скороговоркой, словно отбывая жанровую повинность. Что самое удивительное, на самих пацанах криминал специфического отпечатка так и не оставит. Они могут сколько угодно жечь и стрелять, но остаются теми же мальчишками, что и в начале. Их естественная реакция на подарок от добрых «крестных» (баул автоматов): «какие огромные, ой, какие тяжелые!». Даже переход от травки к кокаину не меняет — что было бы естественно — их психофизику.
Авторы в который раз поведали миру о том, как плохо в нем жить, словно мир сам об этом не догадывался. И в который раз подытожили: no future. Эх, жаль, что нет в Неаполе своего чекиста Николая Ивановича с улыбкой Николая Баталова из «Путевки в жизнь»: у него бы эти «пираньи» на счет раз-два-три стали бы травоядными. А больше, если припомнить все главы пацанской киносаги за сто лет, помочь им некому.
Михаил Трофименков
