...В воскресенье скончался Юрий Мамлеев — автор романов «Шатуны», «Мир и хохот», «Другой»; вот он как раз и свой и другой — философ, мистик, личность. Со стороны писательского цеха оценка его творчества (причем разных периодов — советского, американского, парижского) всегда разнилась, но все безоговорочно признавали за Мамлеевым огромный центр притяжения и влияния, из которого вышла целая плеяда талантливых авторов. Он зажигал в людях огонь. В конце августа Сергей Шаргунов бросил клич о сборе средств для тяжело больного друга, но, видимо, уже тогда счет шел на недели...
— Мамлеев был самым влиятельным московским эзотериком, — говорит «МК» писатель Дмитрий Быков, — хотя это странно звучит, поскольку «влиятельный эзотерик» — сочетание почти оксюморонное. В «Московском гамбите» у него довольно подробно описаны те времена, когда формировался кружок Южинского переулка, из которого, так или иначе, вышли и Дугин, и Джемаль, и в огромной степени Головин, — то есть люди, олицетворявшие московское мистическое подполье. Как бы мы ни относились к его методу творческому, к его текстам, Мамлеев для очень многих стал тем окном, через которое удалось заглянуть в совершенно другую культуру. Отчасти культуру Серебряного века, в мир невидимых сущностей.
— Причем эту культуру в большей степени нес он сам, нежели его книги?
— Знаете, всегда, когда я с ним общался, это действительно было ощущение, что через него говорит нечто гораздо большее. Можно верить в мистику или не верить, это ведь тоже опасный инструмент (иные сходят от этого с ума), но в любом случае как инструмент личностного роста этот кружок Мамлеева был великолепен. И в подпольной, страшно насыщенной удивительными средами Москве 70-х годов Юрий Витальевич был очень мощным явлением. И мне-то как раз кажется, что этот его вклад даже больше литературного.
— То есть стоило с ним соприкоснуться...
— Это удивительная вещь: любой человек, с Мамлеевым соприкасавшийся, начинал реализовываться по полному максимуму, это чудо. И очень горько, что многие люди вышли из этого кружка, вооруженные только мамлеевским безумием, но совершенно не его ума. И эти люди поймут, что я имею в виду. А про его прозу пусть вам расскажет кто-то другой. «Шатуны» я читать не могу, но при этом признаю — Мамлеев был очень интересным и хорошим человеком. И его «Россия вечная» — это одно из лучших эссе об образе России в культуре, которые когда-либо вообще появлялись...
— У Мамлеева в учениках огромное количество писателей разных взглядов, — говорит Шаргунов, — от постмодерниста Владимира Сорокина до консерватора Александра Дугина или до Михаила Елизарова. Мамлеев — это, конечно, философ, но в первую очередь прекрасный писатель, продолживший линию Достоевского, поиска глубин человеческого духа и тайн людской природы. В этом поиске — все его знаменитые рассказы, легендарный роман «Шатуны» — все это стало новейшей классикой русской литературы. Когда-то он сказал мне: образ идет дальше, чем мысль. Это правда. И в этом — одна из загадок русской литературы. Мамлеев знает тайны языка, что делает его оригинальнейшим автором. Он один такой. И при этом влияние его на культурную среду огромно: достаточно вспомнить о количестве переведенных книг и о том, что он пользуется большим успехом в Европе.
Увы, теперь «пространственный коридор Мамлеева» отчасти сохранится только в его учениках, и то, если сохранится. Ну а его произведения, конечно, со временем, приобретут совершенно иной подтекст — заряженные энергией и соединяющие между собой огромные культурные пласты.
