— Не хочу, чтобы папа уходил! — разрыдался Младший. Мы шли из школы, и я сказала, собравшись с духом, вывалила на детей новости, которые мы с их отцом уже давно обсудили. Я тоже не хотела, чтоб он уходил. Но тут уж нечего было поделать.
Обида, оскорбленные чувства, разрушение мира — все это требовало выхода. Максимально разрушительного выхода. Я хотела симметричного ответа, хотела причинить мужу боль не меньшую, чем он причинил мне: запретить ему общаться с детьми, например. Мне бы стало легче. Но он сделал вид, что не услышал. Зато в ближайший выходной приехал и весь день занимался с сыновьями, а потом сказал, что в среду я могу по дороге из музыкальной школы забросить мальчиков к нему на работу, благо это близко, и идти по своим делам.
Полтора года, предшествующих нашему разрыву, он очень поздно приходил с работы: дети уже спали. А в выходные, если не ехал на работу (ну, или я думала, что на работу), то спал сам. Целый день спал, просыпался с мигренью и спал снова. Гулять по выходным и праздникам мы с детьми ходили сами или с моей подругой. А вот к свекрови ездили с отцом детей, но и там он сразу ложился спать, предоставляя мне общаться с его матерью. В общем, папа был фигурой едва ли не виртуальной.
А тут — как штык: утром в субботу он у нас. Вечером в среду он забирает детей из музыкалки — и снова у нас. Каждый день звонит сначала Старшему, потом Младшему. Или наоборот. Интересуется их делами. Помогает. Регулярно приносит деньги — кажется, даже больше, чем прежде. Взял отпуск и купил путевку в пансионат, чтобы провести весенние каникулы вместе с мальчиками.
— Я рад, что папа больше с нами не живет, — сказал Младший через пару месяцев. — По крайней мере теперь мы его чаще видим.
Новый год отец тоже праздновал с нами.
После разрыва возникла еще одна проблема: активизировалась свекровь, деятельная женщина. Пару раз она сказала, что, если бы знала, что у нас не все ладно, то починила бы наш брак. Мы даже не стали рассеивать ее заблуждение: человек, привыкший рулить, часто считает, что может разрулить все, что угодно. Но потом свекровь перешла в наступление. Она звонила каждый день и рассказывала, как мне тяжело с двумя детьми — а вот если я отдам ей Старшенького, то она его «поднимет». Вскоре я начала прятаться, а к телефону подходила мама. Она была выдержана и даже любезна, насколько можно быть любезной в такой ситуации, но это была та самая любезность, от которой лучше всего бежать в бомбоубежище. Свекровь была настойчива. Мама — любезна. Как же мне хотелось секвестировать «ту бабушку»! Но дети не заслуживали того, чтоб лишить их любимой и любящей родственницы.
У меня всю жизнь была только одна бабушка, потому что у мамы не сложились отношения с ее свекровью, и не скажу, чтоб это меня радовало. Поскольку папины родители жили в другом городе, маме удавалось ловко уклоняться от визитов. Единственная встреча с папиной матерью, когда мне было уже четырнадцать, оставила странное впечатление: тягостную смесь непонимания, жалости (бабушка была тогда в последний раз больна) и ощущения упущенных возможностей. Нехорошо. В общем, секвестр пришлось заменить на редкие короткие визиты в моем присутствии, а ночевки у бабушки прекратить вовсе.
Сначала было трудно. Накопленные обиды требовали выхода. Привычные модели поведения требовали реализации, и следовать им было проще, чем выстраивать что-то новое. Я очень старалась. Следила за языком, контролировала эмоции, отстранялась. Но эмоции захлестывали и мою маму, ведь в ней тоже копились обиды на бывшего зятя и сватью. Помню, как я рыдала на кухне и просила маму не делиться со мной своими чувствами, потому что я чувствую и вижу то же самое, но должна абстрагироваться, если хочу сохранить детям родственников. Надо сказать, что мама с этой позицией соглашалась и тоже старалась сдерживаться. Удавалось не всегда.
После каждого даже небольшого, но неизбежного, конфликта я снова думала, на фига мне все это нужно? Зачем мне эта вот свекровь, которая беззастенчиво лезла в мою жизнь все годы нашего с ней знакомства? Почему я регулярно терплю в своем доме мужчину, после брака с которым мне пришлось восстанавливать всю свою жизнь, как-то незаметно рассыпавшуюся за десять лет? Я чувствовала себя несчастной. Зато дети, похоже, были вполне довольны: у Старшего даже пошли на убыль давние невротические проявления.
Во всей этой ситуации очень неловко было живущей по соседству сестре моего бывшего мужа: она не знала, как себя вести, пряталась и робела. Но уж если кто и был здесь действительно ни при чем — то это она. К тому же, ее дочь была и остается ближайшей подругой моего Младшенького. Так что мне пришлось самой сказать, что мужья приходят и уходят, а родственники остаются. «Между нами нет ничего, что помешало бы общению», — сказала я.
Если честно, в этот момент я чувствовала себя героиней какой-нибудь душещипательной книжки и немножко дурой.
Потом, конечно, все как-то наладилось. С момента нашего с отцом детей расставания прошло уже больше времени, чем мы прожили вместе. Дети выросли при полном комплекте любящих родственников.
Свекровь успокоилась. Мальчики ее периодически навещают: и самостоятельно, и вместе со мной. Мне ее немного жаль: деятельная женщина сейчас почти не у дел. Она живет вдвоем с кошкой в большой квартире, заставленной фотографиями детей и внуков. Она давно никем не рулит.
Отец проводит с сыновьями много времени, ходит в походы и вообще поддерживает их, да и меня тоже. В качестве бывшего мужа он просто идеален. На него во многом можно положиться, с ним можно о многом говорить.
Думаю, нам наконец-то удалось стать настоящей семьей.
В Новый год, который он встречает по-прежнему с нами, мы пьем за четыре правильных решения: пожениться, родить Старшего, родить Младшего и расстаться.
Особенно за «расстаться», да.
Источник: Букник-младший
