Что получается, когда меня не слушают

У меня всегда получается что-то сделать, если точно следовать разработанному плану.

Естественно, я привлекаю к решению своих проблем и других людей. И вот здесь — поразительная закономерность. Если мои помощники делают точно, как мы договорились, — то всё получается. Если начинаются отступления от плана — дела валятся.

Это относится и к просьбам других людей. Просит меня человек помочь ему с решением своих проблем — я соглашаюсь, но при этом выдвигаю условие: делать всё, как мы договоримся. Человек обычно соглашается. Если скрупулезно следует нашей договорённости — всё получается. А если что-то не выполняет — добиться результата трудно, а порой и невозможно.

Поясню. Например, посылаю я сотрудника в Департамент рекламы Москвы и говорю:

— Вам надо подняться на 24-й этаж, пройти во вторую комнату (это приёмная) и сказать дословно следующее: «Я от Владимира Владимировича Шахиджаняна. Мне нужно поговорить с Владимиром Петровичем Макаровым и передать ему этот пакет лично в руки». Если в приёмной скажут: «Оставьте пакет» — не оставлять, а добиваться своего. Понятно? При возникновении нештатных ситуаций звонить мне на мобильный. Ясно?

— Ясно, — отвечает наш сотрудник.

Но делает всё по-своему.

Приезжает в этот департамент, забывает сказать, что от меня, просит Владимира Петровича Макарова. Ему отвечают, что Владимир Петрович занят на совещании, и спрашивают, что нужно. «Да вот, пакет надо передать». Секретарь забирает пакет и обещает его отдать Владимиру Петровичу.

И, конечно, всё идёт наперекосяк. Секретарь вскрывает пакет, видит письмо на имя Макарова В. П. и сама решает, что лучше моё послание передать в отдел. Зачем, мол, загружать шефа…

А какой результат? Не будет обновления рекламы «СОЛО» на улицах Москвы.

Вот и сегодня… Я попросил Романа Владимировича Колотеева взять такси или «левака» и через пять минут быть (езды всего две минуты!) около Управления метрополитена на проспекте Мира. А Роман Владимирович решил пойти пешком — ходьбы от нашего офиса пятнадцать минут.

Нервно хожу я в приёмной Дмитрия Владимировича Гаева (наконец-то он меня принял). Мне срочно нужны бумаги, которые я и попросил доставить Романа Владимировича…

Секретарь начальника Московского метрополитена просит меня пройти в кабинет. Как быть? У меня нет нужных бумаг и книг! Я нервничаю и вхожу к Гаеву Д. В.

Он принимает меня довольно радушно. Выслушивает, обещает рассмотреть мою просьбу о презентации «СОЛО на клавиатуре» на одной из станций метрополитена…

После короткого разговора я выхожу на улицу — и наконец вижу приближающегося Романа Владимировича.

— Ну что ж вы так долго?! Тут же езды пять минут! Я же просил взять такси или «левака»!

— Но ведь здесь ходьбы всего пятнадцать минут…

Я забираю пакет у Колотеева и снова возвращаюсь к Дмитрию Владимировичу Гаеву…

Плохо это, плохо! Всё скомкано.

Естественно, Дмитрий Владимирович чуть раздражён. Вот ведь — только что у него был и тут же возвращаюсь. А он в этот момент разговаривает с художником Сергеем Андриякой. Они оба на меня смотрят с недовольством.

— Дмитрий Владимирович, вот книги, о которых я говорил, вот программа, которую стоит установить для сотрудников метрополитена, и вот письмо от одного из руководителей города о том, что он меня поддерживает.

— Не надо мне письма. У себя в метро я сам могу со всем разобраться и всё решить. Тут не всё так просто, — мимоходом бросает Дмитрий Владимирович. — А за книги спасибо, посмотрю. Недели через две звоните — будем думать, как решить ваш вопрос.

После встречи с начальником метрополитена я вернулся в офис. Общался с новыми дизайнерами. Договорились встретиться ещё раз, когда они сделают предварительные эскизы.

Долго беседовал с одной девушкой, проявившей желание работать у нас секретарём. Восемь раз ей объяснил, что секретари нам не требуются, а она всё настаивала на своём.

Потом провёл разговор с одним из кандидатов на должность менеджера в нашем офисе. Объяснил человеку, что скорее всего мы не сможем его принять. Почему? Причин несколько.

Юноша не умеет слушать и слышать других — часто перебивает. Разбросан. Не умеет сосредотачиваться на чём-то одном. Кроме того, он учится на дневном отделении и, судя по всему, не сумеет при своей разбросанности сочетать учёбу и работу: или в институте возникнут проблемы, или у нас. Мне не понравилось и то, как он проходил «СОЛО на клавиатуре» — слишком долго.

У парня завышенная самооценка; для кого-то это хорошо, для нас — плохо. Будет браться за многое (всё готов делать!), а вот сможет ли довести начатое до конца — тут большие сомнения. А раз есть сомнения — лучше человека на работу не брать.

— Я советую вам подумать о другой работе. Нам вы вряд ли подойдёте, — сказал я уклончиво.

Общался с Азатом Лаисовичем Разетдиновым. Просил его посмотреть приходящие к нам анкеты, которые заполняют наши солисты. Раньше все электронные адреса в этих файлах выглядели ссылками: нажмёшь на адрес — и сразу можно написать письмо. Теперь адреса в анкетах почему-то выглядят обычным текстом, и чтобы отправить человеку ответ, нужно его адрес копировать, вставлять… Это отнимает время. Азат Лаисович обещал разобраться.

День пролетел незаметно.

Встреча с Гаевым Д. В.

Беседа с тремя сотрудниками.

Знакомство с двумя претендентами на работу в нашем офисе.

Сорок ответов на письма.

Разговор по телефону с председателем городской Думы Владимиром Михайловичем Платоновым.

Общение с Меньшиковым М. А. по плану дальнейших действий.

Вот, собственно, и все дела.

Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян

P.S. Для всех сотрудников я отменил обязательные занятия по курсу «Учимся говорить публично». Но от Дмитрия Юрьевича Митрофанова и Максима Андреевича Меньшикова буду этого требовать. И если они не начнут заниматься и серьёзно не продвинутся по курсу, не исключаю, что мне придётся принять серьёзные меры. Очень серьёзные. Не хочется, но придётся.

«…нам и в самом деле трудно определить, что именно из наших речей и действий замечают окружающие… мы воображаем, будто все, что не является самым существенным в наших движениях, не без труда проникает в сознание тех, с кем мы разговариваем, и уж конечно, не задерживается в их памяти». Марсель Пруст