Новый учебник литературы называется «Литературная матрица». В нем нет ни одного контрольного задания, зато написали его сразу 36 авторов. По нему вряд ли можно подготовиться к ЕГЭ, зато возможно узнать, что Чацкий — панк, из Чернышевского получился бы классный блоггер, а «падонковский» язык изобрел Достоевский. И все потому, что авторы книги — не историки литературы и не методисты, а современные отечественные писатели.
«Неохота учить этого дурацкого Пушкина»
«Такая фраза была типичной для моих одноклассников, когда я учился в школе... Для поколения читателей, рожденного в восьмидесятых, литература как бы началась с чистого листа. С одной стороны, многие из них знают новых авторов. С другой — в большинстве своем младочитателям совершенно наплевать на ту литературу, которой их загружали в школе. Возможно, ЭТО ПРАВИЛЬНО. Какой идиот придумал, будто классику можно полюбить насильно?.. Действительность слишком круто поменялась. И если даже я уже не могу с удовольствием читать Толстого, то моему среднестатистическому сверстнику вообще наплевать, что „напридумывали эти придурки в прошлые века“ (так выражается один мой знакомый)».
Это написал несколько лет назад один совсем юный литератор, в то время или вчерашний школьник, или вообще, кажется, еще старшеклассник. Как всякий талантливый подросток, он прежде всего хотел шокировать читателя. И как у всякого подростка, который хочет кого-то чем-то шокировать, у него это плохо получилось. «Нашел чем удивить!» — скажет про себя едва ли не каждый учитель литературы, особенно учитель литературы со стажем, которому такие откровения приходится выслушивать несколько десятилетий подряд.
Впрочем, если современных аргументов мало, можно покопаться в архивах и исследованиях историков и обнаружить нечто, скажем, такое: «ученики не заучивают уроков и, вместо учебников или книг, слишком много занимаются чтением повестей и журналов», «также гимназисты пренебрегают сочинениями Пушкина и Жуковского, увлекаясь сочинениями Некрасова и других авторов, подвергающих критике современное общество». Это из докладной записки инспекторов по результатам ревизии Министерства народного просвещения, 1865 год... Впечатляться относительно массовой политизации гимназистов особо не стоит: журнал «Современник» и стихи Некрасова в XIX веке, с точки зрения школьника, — примерно то же самое, что онлайн-игры и зависание в социальных сетях в начале века нашего. То есть в первую очередь нечто интересное, что не поощряется взрослыми.
Русская литература: «проды» не будет?
В любом случае цитата в начале нашего разговора приведена вовсе не для того, чтобы присоединиться к рыданиям и стонам культурной общественности: ах, школьники не читают классику!
И школьники бывают разные, и читают они разное, и вообще читать и чувствовать высокую словесность дано далеко не всем. Как и создавать настоящие художественные тексты.
Здесь и говорить было бы не о чем, если бы автор этих вполне банальных строк к тому времени не был поименован писателем, как и многие его сверстники, приглашаемые на форумы молодых писателей. То есть если бы он уже всерьез себя писателем не осознавал. А в таком случае с человека спрос совсем другой.
Потому что если ты так назвался, то «дурацкого Пушкина» и «всех этих придурков из прошлых веков» ты можешь любить или ненавидеть, сбрасывать хоть с парохода, хоть с космического корабля, боготворить или дружески похлопывать по плечу, всю жизнь бороться с ними или им завидовать, но это теперь твоя семья. Даже если ты ее воспринимаешь как семейку Адамс. В любом случае твоя принадлежность к цеху, твоя избранность определяется только через эту способность выяснять отношения с предшественниками, слышать их живые голоса. И рассказывать другим об услышанном так, чтобы тебе поверили. Не слышишь, не видишь, у тебя в ушах чистый плейлист — тогда тебе не сюда. Отправляйся на какой-нибудь любительский сайт, где два десятка постоянных читателей будут тебе регулярно посылать смайлики и спрашивать — «аффтар, когда же прода?!» Прода — в смысле продолжение, если кто не в теме.
Конец литературы, конец музыки, конец искусства вообще — сегодня такое же модное настроение, как в начале века прошлого — закат Европы и «сумерки богов». Поэтому когда от новых писательских поколений приходит вот такое послание, волей-неволей задумываешься: неужели и правда это вот они и есть — закат и сумерки?
Где кнопка «enter» и как ее нажать
Слава Богу, русская литература живет и здравствует и будет жить еще очень долго. Об этом можно узнать, например, из новой книги, которая называется «Литературная матрица. Учебник, написанный писателями». Это двухтомник, в целом — более 1200 страниц, подготовленный и выпущенный издательством «Лимбус-пресс» при участии филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Авторы — 36 современных писателей, принадлежащих к самым разным поколениям и направлениям — от Андрея Битова и Людмилы Петрушевской до Натальи Курчатовой и Сергея Шаргунова. Каждый из авторов рассказывает об одном из писателей, изучаемых в школе. Впрочем, это для нас — изучаемых. Для авторов книги они — живые собеседники и предмет для самых злободневных рассуждений. Так что это верный знак того, что с современной словесностью все хорошо.
Задачу книги филолог Светлана Друговейко-Должанская и писатели Вадим Левенталь и Павел Крусанов видят в том, «чтобы тот, кто прочтет из нее хоть несколько статей, почувствовал необходимость заглянуть в тексты произведений русской литературы, входящих в „школьную программу“. Чтобы он читал эти тексты так, как читают их авторы этой книги, — не сдерживая слез, сжимая кулаки, хохоча и замирая от восторга, гневаясь и сходя с ума. Потому что школьная программа по литературе — это на самом-то деле программа для активации человеческого в человеке, и надо только понять, где тут кнопка „enter“ и как ее нажать».
Собственно, сама книга так и читается, как написана: с восторгом, гневом и пристрастием. Редкий учебник читать не скучно, а здесь получилось не просто не скучно, а захватывающе. Ни в одном учебнике не прочтешь о Некрасове — литературном коммерсанте и гении масскульта, каким его увидела Майя Кучерская. Хрестоматийные стихи Тютчева читаются совершенно иначе с комментариями Елены Шварц. Островский Татьяны Москвиной кажется пряничным, а Лесков Ильи Бояшова — лубочным, но и это не в упрек, а в похвалу. По статьям Михаила Шишкина о Гончарове и Алексея Евдокимова о Салтыкове-Щедрине (на мой взгляд и вкус — лучшая глава учебника), а еще Владимира Шарова — о Платонове, Дмитрия Быкова — о Горьком, Александра Кабакова — о Бунине вполне можно в школе детей учить, как по главам из «нормального» учебника.
Хотя здесь в том-то и дело, что никто никого не поучает. В «Литературной матрице» отсутствует традиционный научно-методический аппарат — все эти набившие оскомину вопросы и задания после очередной темы с их вечным повелительным наклонением: «проанализируйте», «законспектируйте», «найдите». Книга вообще получилась без императива: читателя не принуждают заучивать приведенные точки зрения, считать, что правильно — это «как в учебнике». Авторы оставляют за ним драгоценное право быть несогласным, и это имеет самое непосредственное отношение к той самой кнопке «enter», но...
Читатель как Другой и читатель для внутреннего пользования
Помимо свободы искомое «человеческое» имеет и другое важное измерение — ответственность. Особенно когда речь идет об ответственности взрослых перед детьми, старших перед младшими. А дети — подростки, старшеклассники вместе со студентами, а также всеми интересующимися — целевая аудитория книги, как заявлено в аннотации. Ну в конце-то концов, учебник же перед нами!
Оказавшись на минимально близком расстоянии от классики, собственно — на расстоянии кальки от чертежа, современная литература — разнообразная, глубокая, умная — обнаружила главную свою проблему: она практически не видит читателя, кроме того, который, условно говоря, предназначен «для внутреннего пользования», то есть когда читатели — это сами писатели, критики, литературоведы. Как только понадобилось выйти за пределы этого уютного круга — а сам жанр учебника заставил авторов это сделать, — выяснилось, что далеко не все в состоянии отважиться на такой шаг. Так что опыт появления этой книги стал своего рода уроком для самих современных писателей.
Матрица и крылья жука Грегора
При этом авторы, конечно, мастера смелых ассоциаций. Когда читаешь о том, что Чацкий — панк, Чернышевский сегодня мог бы стать одним из ведущих блоггеров, а Достоевский с его ехидным словцом «абличительная», которым клеймил демократическую публицистику, — вообще едва ли не родоначальник «падонковского» языка, догадываешься, что все это делается не ради дешевого заигрывания с тем самым другим, странным, непонятным читателем. Прежде всего каждый из авторов книги что-то чрезвычайно важное понимает о нашем времени для себя. С собой разговаривает, заклинает свои собственные страхи. Потому и книга получилась несмотря ни на что очень живой.
Но общая идея складывается примерно такая: если так все узнаваемо в текстах, созданных двести, сто пятьдесят, сто, шестьдесят (и так далее по убывающей) лет назад, значит, и вправду ничего не меняется в отечественной действительности, главное отличие которой — дурная цикличность.
Кстати, это объясняет, почему книга названа именно так, хотя есть и отечественное слово «классика», и модное заграничное «канон», а для большинства молодых читателей слово «матрица» значит не образец и не основу, а напоминает о том, что «the matrix has you».
Все мы увязли в матрице. В данном случае — в кругах «замкнутой, циклической русской истории». Цитирую свою любимую главу из книги — Алексея Евдокимова о Салтыкове-Щедрине. И вовсе не к тому, чтобы сказать, что автор не прав и было бы лучше рассказывать новому поколению сказки о счастливом («модернизированном»!) настоящем и будущем.
Но как-то сами собой вспоминаются жуки, нарисованные Владимиром Набоковым в черновиках лекции о Кафке. Наверное, это его «тонкое», как самокритично выразился сам лектор, наблюдение принадлежит к числу самых фантастических трактовок «Превращения»: «Любопытно, что жук Грегор так и не узнал, что под жестким покровом на спине у него есть крылья». Судя по всему, Набокова искренне заботило, что «некоторые Грегоры, некоторые Джоны и Дженни не знают, что у них есть крылья». Великий эстет, не терпевший морализаторства, не забывал при случае напомнить своим студентам о том, что безвыходных ситуаций нет, просто мы не подозреваем о выходе. Верил ли он в это сам — вопрос к исследователям биографии и творчества, но есть определенная обязанность старших по отношению к младшим — всегда оставлять младшим если не шанс, то хотя бы право на него. Трудно сказать, принадлежит ли эта истина к числу тех, которые обязательно должны быть прописаны в учебниках или лекционных курсах, но честное слово, она того стоит.
Ольга Лебедушкина
