Дебют без права на проигрыш
Действие первое
1960–1971*
ИТАК, все началось с телефонного звонка в моей коммуналке на Лесной в студеном январе 1960-го. Звонили с кафедры партийно-советской печати нашего журфака: «Хотите работать в «Известиях»?». Вроде не апрель: что за шутки? А голос продолжал вполне серьезно: «Завтра группа старшекурсников приглашается в редакцию на Пушкинскую площадь. Вы — в группе. Дерзайте, ваша судьба в ваших руках. И ногах».
Ноги были ватные, когда мы переступали порог знаменитого дома с иллюминаторами на шестом этаже. Мы уже знали, что за стенами этого здания вершится газетная революция под началом человека с боевой фамилией — Аджубей. Знали — и робели...
Нас, человек двадцать, встретил строгий сотрудник отдела информации с соответствующей фамилией — Олег Строганов — и сказал: «По распоряжению нашего главного редактора мы создаем внештатный отдел. Газете нужна свежая кровь. Ждем от вас сенсаций. Вперед! Репортера ноги кормят». Опять — про ноги...
И мы разбежались по Москве в поисках «фитилей». Стали приносить многословную «нетленку», из которой на полосу попадали пятнадцать — двадцать строк без подписи. А мы все равно гордились и надеялись. Но не все. Через месяц нас осталось с десяток, еще через месяц — пятеро. Под руководством нашего факультетского наставника Семена Моисеевича Гуревича мы подготовили целевую полосу в «Известиях». Возможно, это все и решило. В конце апреля, когда на факультете началось распределение, из «Известий» пришел запрос на Григория Водолазова (сегодняшнего профессора, одного из крупнейших политологов страны), Виктора Веселовского (через несколько лет он откроет Клуб «12 стульев» на страницах «Литературной газеты») и меня, автора книги, которая у вас в руках.
1960
Первая публикация в «Известиях»
В старинный особняк на Пречистенке (а в ту пору Кропоткинской) меня привело короткое тассовское сообщение о создании музея А. С. Пушкина. Так из далекого прошлого любимый поэт словно благословил меня на «журналистский постриг».
В большом зале, заваленном документами, книгами, рукописями, всякой старинной утварью, меня встретил Александр Зиновьевич Крейн, директор еще несуществующего музея (он откроется через полтора года). Мы проговорили часа полтора. И когда я попросил показать самый примечательный экспонат, он протянул мне неказистый конверт с письмом и фотографиями...
ФОТОСНИМОК ПОД ОГНЕМ ПРОТИВНИКА
Хутор, каких на Украине тысячи, заснул. И только одному его жителю, старому фронтовику, не спится. Бывает так: перед сном придет на память какой-нибудь случай, потом другой, и вдруг захватят воспоминания, перевернут душу, до самого утра не отпустят. Может быть, именно в такую ночь Владимир Климович Плавко из Кролевецкого района Сумской области вспомнил об одном эпизоде своей военной жизни.
...Недавно в адрес создаваемого в Москве музея А. С. Пушкина пришло письмо от В. К. Плавко, жителя украинского хутора Ретик. В конверт были вложены три небольших фотоснимка, составляющие панораму пушкинской усадьбы в селе Михайловском под Псковом.
На переднем плане фотоснимков отчетливо выступают проволочные заграждения — нейтральная линия, а в письме по этому поводу коротко сообщается: «В момент, когда я фотографировал, там, в доме восседали фашисты»...
Зима 1941–1942 годов. Военному фоторазведчику Владимиру Плавко дано задание снять панораму усадьбы, занятой фашистами. Снимать можно в лучшем случае утром, когда уже будет светло. А на любое движение на передовой гитлеровцы отвечают смертельным огнем.
Лаконичные строки письма не дают нам картины дальнейших событий. «В тот раз, как и всегда, задание было выполнено. Один из снимков панорамы пушкинского дома я оставил себе на память. Очень бережно хранил и любил его, как люблю гениальные творения поэта. И все же пришел к выводу: дорог он мне, но он у меня одного — надо передать в музей. Этим я достигну и еще одной цели: возможно, откликнутся, если остались в живых, однополчане, с которыми мне пришлось выполнять это задание».
С большим волнением работники музея рассматривали этот дар. Сколько в нем любви к родине, сколько гордости за одного из великих ее сынов!
20 января
PS На следующий день после публикации в редакции раздался телефонный звонок, и А. З. Крейн сердито попенял неопытному «юнкору» за какие-то неточности. Перечитал заметку — ошибок вроде бы не было. Лишь спустя какое-то время я понял свою оплошность, может быть, даже бестактность: в тексте я не назвал имени этого замечательного пушкиниста-подвижника, потратившего на меня полтора часа своего бесценного времени. Это был хороший урок на всю жизнь...
Недавно, через 55 лет после той встречи, я зашел в музей, мысленно извинился перед Александром Зиновьевичем (он скончался в 2000 году) и попросил руководителя пресс-службы музея Веронику Кирсанову попробовать найти в архиве следы того письма. И поразительно: оно нашлось!
Продолжение следует
