Про эту коварную штуку можно писать методом потока сознания, будто в книгах Маркеса. Можно снимать фильмы как фон Триер, перемежая отстраненные аскетичные кадры со сценами, наполненными отчаянием, стыдом и жалостью к себе. А можно просто не писать, потому что выносить что-то за пределы чересчур интроспективного Я совсем не хочется. Чем дальше ты погружаешься в зыбучие пески своего сознания, тем искуснее оно тебя обманывает, подсовывая субъективную оценку реальности и своих ощущений от жизни вместо конкретного, критического мышления.
И тем более ты убеждаешь себя в то, что эта оценка правдива, и тем быстрее сей снежный ком вбирает в себя массы снега и катится по склону с высочайшей скоростью. И вот ты уже веришь в то, что падение в ледяную бездну неизбежно.
Unsplash
Если сравнивать депрессивный разум с царством вечных холодов, скажем, — с фотографией Исландии из интернета — может показаться, что человек в таком состоянии катится в самый разлом, туда, куда нечаянно попадало много исследователей и туристов. И там он будет пребывать в виде безжизненного снега тысячи и тысячи лет, пока северная земля не растает под давлением климатических передряг.
Но, может быть, в тот самый момент, когда кажется, что спуск в тьму не остановить, ведь ты уже летишь вниз, стоит задаться вопросом:
«Я же лечу, я же двигаюсь, так откуда у меня силы на это движение?».
Может быть, у тебя действительно есть силы, раз ты куда-то устремился, пускай даже в неверном направлении?
В таком случае это противоречит основному тезису «когда я в депрессии, у меня нет сил» и, если повезет, ты сам уткнешься носом в свое же заблуждение. Движению жизни невозможно противостоять, его нельзя игнорировать.
Можно лишь сделать вид, водя себя за нос, возможно, долгие годы и даже десятилетия, что жизнь вокруг и внутри тебя остановилась и своими действиями или бездействием добавлять сему аргументу подтверждения.
Можно создать вокруг себя картинку безутешного мироздания, в котором все мертво, и кривиться всякий раз, когда кто-то улыбается тебе утром просто от того, что светит солнце и начался новый день.
... Надеюсь, вы уже успели нарисовать себе несколько картинок в голове, пока читали этот текст.
Edward Honaker
А как вам такая картинка, тождественная изображению депрессии в кино и сериалах: герой просыпается под вечер, одетый в те же грязные шорты, что и вчера, с контейнерами из-под еды прямо под боком на кровати?
Эта прекрасная живительная картина виднелась мне всякий раз когда я, открывая утром (на самом деле, иногда в четыре часа ночи) глаза, пыталась как бы отделиться от себя и взглянуть со стороны. Я будто стояла над этим царским ложем с замызганными простынями, кричащими о том, что нашу хозяйку пора бы пробудить от вечного сна, и не могла ничего сделать. Я стояла и наблюдала за этим практически год и не могла ничего поделать, будто бы я уже вечность смотрю кошмарный сон, но не настолько пугающий, чтобы я с криком проснулась.
В киноленте «Виды доброты» Йоргоса Лантимоса таковым предстал перед зрителем главный герой после того, как его жизнь круто повернулась и оказалось, что вся она — вранье. Его работа — не настоящая, жена и машина — тоже, да и он сам — в широком смысле — никто. Но (следуем логике нашего рассказа) этот персонаж очнулся от выдумки и, погрузившись в депрессивный сон... опять начал выдумывать, полагая, что с ситуацией уже ничего не поделаешь? Отчасти так и есть, потому единственным «выходом» из ситуации для героя стало вернуться к прежнему образу жизни, в мир спокойствия и всегда хорошего сна.
Но выход ли это?
Когда я пыталась найти червоточину, корень проблемы, который привел меня к пессимистичному взгляду на мир, я нашла некую закономерность.
Выяснилось, что эпизоды депрессии, поглощавшие меня всецело и очень глобально, повторялись каждые 4 года.
К резкому упадку меня, к моему удивлению, еще с отроческих лет приводил всегда один и тот же сценарий. В какой-то момент жизни я начинала загонять себя, делать не то, что хотелось, но то, что я считала нужным (но кому?).
Период первичного благоденствия сменялся непонятными фазами, основу которых закладывали некая дереализация и ощущение расхождения с собственным я, которые я на протяжении примерно пары лет устойчиво игнорировала.
В процессе, порой, у меня выходило выныривать, глотнуть свежего воздуха в дни путешествий, осознания новой любви или во время лицезрения успехов на работе.
Но со временем я начинала смотреть больше вниз, под ноги, а не на небо.
Мой отец часто говорил: «Счастливые люди всегда смотрят на небо».
За опустевающим и отдаляющимся взглядом, не находящим на грязных тротуарах ничего прекрасного, начинала сгорбливаться спина и опускаться руки. И так я попадала в невесомость, окруженную тотальным непониманием, что же я делаю не так, в которой я бродила с видом отрешенной старушки.
Таковой я была уже во время подросткового возраста, когда впервые злой Мефистофель вскарабкивался по моим опускающимся плечам все выше над прекрасным детским лицом.
Осознание цикличности периодов неважного самочувствия дало мне небольшую надежду на то, что порочный круг можно порвать и, сделав всего один поворот по неизвестной темной улочке, вывернуть, наконец, на длинную широкую, освещенную дневным светом, автостраду.
Я поняла, что если мне перестать пользоваться тактикой «переждать» или, наоборот, тактикой «принудить себя с головой уйти в хоть какую-то работу, в хоть какие-то отношения или в очередной раз сменить город», — возможно, выход станет намного ближе.
Коварный хоровод вел меня по кругу столько лет, как будто моя жизнь являла собой действо компьютерной игры про выживание в секте. Новые ее участники, обряды, а главное, непоколебимая убежденность в том, кто я есть, — все это бесновало мою истощенную душу и в процессе вращения уводило от сути, заставляло отлынивать от признания фактов.
А факты оказались такими: надстроенные над моей личностью характеристики, приманки и обманки заставляли меня постоянно забывать о реальной себе и придумывать десятки способов, как обойти гору, а не планомерно на нее взбираться.
С самого детства я всегда знала, что хочу покорить эту вершину и что она обязательно покорится, но мысль о подъеме и небольших проблемах, которые бы доставило кислородное голодание на высоте, заставляла меня верить в то, что страх этот непреодолим и я слишком слаба, чтобы с ним справиться.
Но как перестать болеть, как не придумывать себе все новые и новые личности и отговорки, как продолжить подъем, когда во время привала ты уже слишком замерз, как в фильме «Эверест»?..
Алиса Силенок
