Синатра, герой и голос сильной, белозубой, уверенной в себе, носящей пиджаки и спецовки, ездящей на огромных созданиях детройтского автопрома Америки. Безупречный голос, знакомая всей стране улыбка, черная бабочка, расстегнутый пиджак, очарование мужчины в расцвете лет, сил и чувств. «Костюм, шляпа, хорошая работа и одинокое пьянство по выходным — вот что украшает мужчину». Таким он был, этот сын докера и политической активистки, муж кинозвезды Авы Гарднер, житель американского ТВ и обитатель сцены Лас-Вегаса.
Дилан, молодой поэт, гонявший старую покрышку по улицам Бруклина, был далек от глянцевого мира Синатры. Он был далек от консервативной американской эстрады не только потертой кожаной курткой, небритыми скулами, ревущей в руках гитарой, но и всем складом своей одинокой души и странной жизни, в которой были катастрофы и провалы, погружения в темную воду и отрыв сознания от тела. Дилан, бренчавший на гитаре на кухнях Гринич-Виллиджа и уносившийся на мотоцикле к своей очередной катастрофе, был далек от общепризнанного классика Синатры, как улица окраины далека от дворца и нервный, дерганый, хриплый рок-н-ролл далек от чинной эстрады с ее позолотой и блестками.
Дилану понадобилось прожить десятилетия, сменить тягучий, отдающий в нос голос любимца богемы на хриплый голос алкоголика, исчерпать себя в 35 напетых, наигранных, сделанных из осипших горловых связок и мрака в глазах альбомах, чтобы в конце концов вытащить из кармана ковбойки трамвайный билет детства и признаться в тайной любви к идеальному голосу и облику Фрэнка Синатры.
Альбом Shadows In The Night, вышедший в свет в феврале, содержит 10 песен Синатры, спетых Бобом Диланом в студии B комплекса Capital Studios, где когда-то записывался тот, кого звали «лучшим певцом Америки». Дилан сам отобрал эти 10 песен, и вот что важно: все они спеты Синатрой в конце 50-х и в ранние 60-е, в то наивное время, когда не было еще никакого рок-н-ролла и длинных волос, силуэт мужчины отличался от силуэта женщины, артисты обязаны были аккуратно одеваться и стричься, в жизни положено было иметь цель и смысл, а работа была долгом мужчины. Дилан, в середине 60-х певший перед огромными собраниями длинноволосого и босого пипла, пославшего работу в гроб, а власть в ад, — был когда-то тем человеком, который взорвал упорядоченный ход жизни с ее правилами поведения и приличия. Но теперь он возвращается туда, в тот давний мир, который кажется таким привлекательным и почти идеальным в своем достоинстве.
Дилан давно уже перешел в свою собственную, персональную вечность. Он безусловно тут, и даже иногда ходит по улицам Нью-Йорка в соломенной шляпе, но он уже там, где можно беседовать с Джойсом о потоке сознания и c радостным смехом обниматься при встрече с Дженис Джоплин. Этот житель двух миров по-прежнему ездит в концертные туры по городам и странам, но те, кто ходит на его концерты, замечают отрешение и какую-то презрительную мрачность в поведении этого человека, который поет небрежно и которому явно все равно, есть ли люди в зале и как они себя ведут. Спев, он тут же уходит. Он давно уже вышел вон из всех правил ремесла, которое превратилось в хайтековский промысел на компьютерах, и ходит с допотопной акустической гитарой под мышкой, как в свои молодые годы. И тут тоже он просто пришел в студию, где когда-то пел Синатра, сел в круг со своими пятью музыкантами и не смастерил в бесчисленных дублях, а с ходу сыграл те 10 песен, которые, как оказывается, с юных лет жили в его душе. Сыграл, встал и ушел. Вы там что-то записали на свои цифровые магнитофоны, ребята? Ну и молодцы.
В голосе его растворена грусть. Гитара трогательна и наивна. Эта медленная музыка не знает спешки ни в одном движении. Мягкие переливы оркестра на заднем плане напоминают о солнечном свете над горизонтом. Это музыка о любви, эта музыка и есть любовь с привкусом грусти и горечи, музыка весенних свиданий и осенних листьев, музыка утреннего кофе и коньяка на ночь, музыка холодного стекла, к которому так хорошо прикоснуться лбом, и черных луж, в которых кусками отражается небо.
