Как же чешется лоб! Я лежу спиной на разложенном диване, стоя ногами на полу, и нахожусь всё ещё в верхней зимней одежде, распаренный от получасовой ходьбы от детского садика до дома, да потом ещё по лестнице на девятый этаж из-за неработающего по неизвестной мне причине лифта.
Мы с мамой только переступили порог квартиры, как я снял тёплую, зимнюю обувь и, не раздеваясь, зашёл в комнату. Я скинул с себя шапку и повалился на диван, чтобы перевести дух и расчесать свой лоб, который, как мне казалось, никогда не перестанет чесаться. Это как с комариным укусом: чешешь место укуса, и каким-то странным образом сначала получаешь от этой процедуры непередаваемое, даже нестерпимое наслаждение, как будто с каждым проведением ногтями по месту укуса удовольствие только увеличивается, и кажется, ещё чуть-чуть, и дальше уже некуда. Но на смену наслаждению приходит лёгкая боль от усердного расчёсывания кожи. И дальше некоторое время ничего не чешется. Вот так же и с детской зимней шапкой-ушанкой. Каждый раз возвращаясь домой с зимней прогулки или из детского садика, особенно когда голова хотя бы немного вспотела, лоб так сильно чесался от этой шапки, что казалось, я могу протереть свою голову прямо до мозгов.
Судя по рассказам моей мамы, в сад я ходил недолго. Я не знаю, сколько длилось это «недолго», но в моей памяти кое-что отложилось на этот счёт.
***
Мой детский садик находился примерно в получасе ходьбы от нашего дома. Не могу сказать, что мне нравилось туда ходить, но не стану обижать воспитателей. Уверен, это нелёгкая работа.
В садике мы гуляли на улице, ели, спали, играли, занимались физкультурой и проводили утренники.
События из садика я помню фрагментами. Помню удар коленом мне между ногами. Это сделала девочка. Не помню зачем. Но я плакал от боли. Ко мне подошла воспитательница и спросила, в чём дело. Сквозь слёзы я ответил, что она (девочка) ударила меня в живот. Я уже тогда понимал, что мне было как-то стыдно говорить воспитательнице про то место, куда меня ударила та девочка.
Сейчас я свою обидчицу даже и не помню.
***
Ещё у меня был мой лучший детсадовский друг. Его звали Женька Кружков. От него я узнал свой первый в жизни анекдот. Он был про крокодила Гену и Чебурашку. И звучал он так.
Чебурашка встречает крокодила Гену. У Гены в руках кулёк с мармеладом. Чебурашка спрашивает:
— Гена, а что это у тебя?
— Мармелад.
Чебурашка побежал в магазин за мармеладом. Вдруг он спотыкается и падает. Чебурашка вспоминает:
— Что мне надо купить-то? А, мармыло.
Чебурашка приходит в хозяйственный магазин и говорит продавцу:
— Дайте мне мармыло.
Продавцу послышалось «мыло». Он и приносит Чебурашке мыло. Через какое-то время Чебурашка встречает Гену и говорит ему:
— Гена, мне твоё мармыло всю ж...пу промыло.
Вот таким был первый в моей жизни анекдот.
***
Детский садик хорошо мне запомнился запахом картошки пюре и свежего огурчика. Наверняка нас кормили чем-то ещё. Просто я не помню. Зато я помню эти маленькие столики с такими же миниатюрными стульями, за которые мы усаживались перед приёмом пищи. И вот мы садимся, а передо мной стоит тарелка с картофельным пюре и несколькими кусочками нарезанного кружочками свежего огурца. Этот аппетитный запах я запомнил навсегда. Да, это всего лишь картошка с огурцом. Но когда я, уже будучи взрослым, чувствую аромат этого блюда, то невольно возвращаюсь в свой детский садик, и именно за тот столик, на котором стояла та тарелка с картофельным пюре и огурчиком.
Вспоминая свой садик, я начинаю как-то проникаться к детям, любить их что ли, хоть сам пока детей и не имею. Ведь они такие беспомощные, маленькие и любопытные. Иногда я замечал, что с интересом наблюдаю, как, производя неловкие движения и строя зачастую не соответствующие текущей ситуации гримасы, они пытаются самостоятельно познавать мир. Они бегают, смеются своими задорными, тоненькими голосами, и их почему-то так жалко. По-хорошему жалко. Я думаю, чтобы работать воспитателем, нужно обязательно детей любить. Обязательно! Нужно иметь стойкость перед их капризами, быть с ними в меру строгим, но сначала детей нужно любить. Быть воспитателем надо по любви, а не по расчёту. В идеале это условие должно касаться любого труда. Но дети в садике, школе, пациенты в больнице, да везде, где требуется уход за человеком, нужно иметь хотя бы малую частичку любви к тем, для кого ты всё это делаешь. Я не помню лиц моих воспитателей, но верю, что они были к нам добры.
По дороге домой из садика мы с мамой иногда заходили в кондитерский магазин и покупали там что-нибудь вкусненькое. В основном это были эклеры и торты. Я до сих пор их люблю.
Мама приходила за мной с работы, подходя к садику всегда по одному и тому же пути. Помню, на улице тепло, и я стою и жду маму во дворе садика, возле забора, всматриваясь между пятиэтажками, точно туда, откуда она должна появиться. И вот я вижу маму. Я выхожу за калитку, и теперь мама тоже меня видит. Воспитательница всегда следила за нами. Надеюсь, я был в её поле зрения, когда вышел за территорию сада.
Я вижу, как мама улыбается мне и что-то несёт, держа руку перед собой, как будто это цветок. Но, подойдя ближе, я увидел, что это был не цветок. Я не знал, что это, и спросил у мамы. И мама сказала, что это эскимо. Я ещё не знал такого слова и никогда не видел эскимо. И мама, конечно, об этом знала. Она наклонилась ко мне и предложила откусить. Она поднесла к моему лицу мороженое, и тут я смог и разглядеть что это за эскимо такое, и даже его попробовать.
Помню, мама решила записать меня в какую-нибудь секцию. И выбор пал на удобно расположенное на пути от детского сада до дома место. Это были бальные танцы. Мне кажется, я посетил только одно занятие. И я его помню. Группа проводила уже не первый урок, и ребята имели уже какую-то подготовку. А занимались там одни девочки. Я помню, как мне было больно. И это не оттого, что я был в группе одним мальчиком. Мне было больно оттого, как мне растягивали ноги, чтобы в скором времени посадить на шпагат. Больше я не хотел посещать бальные танцы. А вообще, думаю, у меня в танцах могло бы что-нибудь получиться. Я люблю танцевать и в свои сорок лет могу с удовольствием покривляться ради какой-нибудь шутки.
Вспоминая своё раннее детство, я вижу себя играющим в песочнице во дворе дома тёплым ранним утром под ясным, голубым небом и палящим солнцем. Возле дома нет припаркованных автомобилей, и вокруг никого. И только где-то в сторонке стоит моя мама. Я её не вижу, но знаю, что она рядом. И спустя несколько десятков лет, я иногда представляю, как нахожусь в нашей с мамой однокомнатной квартире на девятом этаже и слышу, как где-то снизу до открытой форточки моего окна доносится голос ребёнка. Это мальчик. Он маленький, ему не больше пяти лет. И он играет в песочнице, а вокруг никого. И только раннее летнее утро бережно хранит его детство. А солнце ярко освещает всё, что попадает в его горячие руки...
Лев Ашов
Фото: Unsplash by Jason Dent
