— Всё, засыпай.
Я никак не мог понять, чего хотел от меня отец. Нет, это не мешало мне уснуть. Я лежал с закрытыми глазами на кровати в темной спальне, слегка освещённой ночной луной через не прикрытое шторами окно, и, ещё не успев провалиться в сон, представлял, как стою перед кассой магазина такой маленький, и всё вокруг выше меня. А с противоположной стороны прилавка высокая женщина-продавец в белом халате и колпаке, стоя возле больших синих треугольных весов, пересыпала куда-то крупу из бумажного кулька серого цвета.
— Что засыпать-то? — недоумевал я. — И зачем?
Меня зовут Лев, и так я впервые услышал слово «засыпай». Ну, или просто провёл анализ значения этого слова, что вряд ли. В три-четыре года-то.
***
Своего отца я совсем не помню. Разве что размытыми фрагментами, изредка проявляющимися в моей памяти. Они с мамой развелись, когда мне было четыре года. С тех пор моя мама замуж так и не выйдет. Зато у меня будет отчим Виктор. И я даже стану называть его папой. Но это несколькими годами позже. А пока мне около четырёх лет, и мы с мамой и папой живём в комнате квартиры моей бабушки по отцовской линии. Эту бабушку я совсем не помню.
Зато я помню папин КамАЗ! Точнее, помню вид из его кабины. Помню, что это было высоко и очень интересно. Отец иногда брал меня с собой на работу. Он был водителем и возил какие-то камни с карьера.
Помню, сидим мы с ним в кабине КамАЗа, а вдалеке на фоне огромного песчаного карьера маленький экскаватор что-то грузит в кузов маленькой грузовой машины. И я с удовольствием наблюдаю за этим. Я смотрю на линию горизонта и вижу, как из-за неё появляется что-то похожее на клубок дыма. Немного позже я разглядываю, как по пустынной, пыльной дороге в нашу сторону медленно едет самосвал. Он движется не торопясь и увеличиваясь в размерах по мере приближения к нам.
Поравнявшись с нашей машиной, я впервые увидел самый огромный в моей, на тот момент ещё короткой, жизни самосвал. И это был БелАЗ. Он был невероятно огромен. Это зрелище настолько меня поразило, что на всю жизнь отложилось в моей памяти. Больше я никогда не видел БелАЗ. Только по телевизору.
***
Ещё помню, как хлебнул уксуса. Мы с мамой гостили у моих бабушки с дедушкой в маленьком городке в области. Это были родители мамы: бабушка Вера и дедушка Коля. Дедушка в тот момент ремонтировал в ванной смеситель. Я проходил мимо, увидел дедушку и подошёл к нему. Оглядевшись, в моё поле зрения попала стоящая рядом со стиральной машинкой небольшая открытая бутылка с прозрачной жидкостью. И тут же я проявил интерес не к занятию дедушки, а к содержимому этой злосчастной бутылки. Я присосался к ней, сделав, наверное, один хороший глоток.
Нет, то был не звоночек.
Мне сейчас сорок лет и я не стал алкоголиком. Я был обычным четырёхлетним любопытным ребёнком.
***
Не помню, как я плакал. Помню, меня держали на руках, и какая-то приглашённая в нашу квартиру женщина, вероятно, знакомая моих бабушки с дедушкой медработница, осматривала моё горло, надавливая на корень моего языка рукояткой столовой ложки.
Потом я лежал в больнице. Мама лежала вместе со мной, но я этого не помню. Однако я хорошо запомнил, как мне промывали желудок.
Я сидел в процедурном кабинете на кушетке. Мамы рядом не было. Наверное, она была на работе. Ко мне подошла медсестра и попросила открыть рот. Выполнив её просьбу, я широко раскрыл свой рот и так и остался неподвижно сидеть на кушетке, беспомощно наблюдая за тем, как умелые руки медсестры перебирали тонкую резиновую трубку, проталкивая её в моё горло до самого желудка.
Неприятное ощущение.
Не помню его отчётливо, но точно уверен, оно мне не понравилось. Затем какое-то время я так и сидел на кушетке в ожидании своего освобождения от этой верёвки, пока та же медсестра выкачивала из моего желудка жидкость присоединённым к трубке шприцем. Эта жидкость всегда была жёлтого цвета, и это, видимо, не устраивало медсестру, потому что день за днём мне приходилось снова и снова глотать эту трубку. Потом медсестра сказала мне самому вынимать трубку изо рта, стоя возле раковины.
Эта процедура всегда вызывала у меня рвотный рефлекс, что мне так же не нравилось.
Как-то перед очередной процедурой медсестра снова усадила меня на кушетку и попросила открыть рот. Наученный горьким опытом, я отказался это сделать, и на все увещевания медсестры я только отрицательно мотал головой. Но смекалистая медработница сумела выйти из положения. Наверное, опыт сыграл свою роль.
— Скажи «а», — смотря мне прямо в глаза, сказала она, спрятав руки с трубкой у себя за спиной. На что я отрицательно помотал головой.
— Ну скажи «а», — снова повторила она.
— А, — произнёс я протяжно, раскрыв свой рот.
— А вот тебе и «б», а вот тебе и «б», — так же протяжно произнося букву «б», медсестра второпях и с довольным видом словно заклинание повторяла эту фразу, проталкивая мне в глотку свою резиновую трубку, по которой я пока ещё не успел соскучиться.
Через несколько дней моих «глубоководных» процедур я заметил, что удаляемая из моего желудка жидкость стала прозрачной, и меня выписали из больницы.
***
Ещё я помню, как мы с мамой гуляли по центральному парку областного центра. В этот город, как окажется немного позже, мы переедем из нашего посёлка Сентябрьский, в котором я прожил чуть больше четырёх лет с момента своего рождения. Я хорошо помню, как мы катались на колесе обозрения, и мама боялась высоты, а я совсем не боялся. Может, не понимал. Но высоты я не боюсь и по сей день. Но боюсь большой, амплитудной раскачки, когда «дух захватывает». Не обычные качели, нет. А если и качели, то очень большие. Например, какие-нибудь раскачивающие аттракционы в том же парке. Вот это вообще не моё. Боюсь, в общем.
И помню в том же парке свой колючий шерстяной свитер. Это были муки. Неужели мама надела мне его на голое тело? Не может быть. Наверное, он был надет поверх майки и довольно неприятно покалывал мои руки и плечи. Я помню тот день. У меня даже есть цветная фотка. Это был 1989 год. И мне всё ещё четыре годика.
***
Хорошо помню наш новый девятиэтажный дом, который в свои пять лет я увидел впервые. Таких высоких домов я ещё не встречал. В тот год мы переехали из посёлка в областной центр.
Это было лето. Было тёплое, ясное, летнее утро. Мы с дедушкой Колей подъехали на его «копейке» к этому дому. Мы вышли из машины, и здесь начался один из эпизодов моего раннего детства, который я до сих пор с теплом вспоминаю.
Я стою на улице перед этим домом. Народу вокруг никого. Думаю, это потому, что район отстроили всего несколько лет назад. Наверное, к тому времени ещё немногие заселились. Да и скорее всего это было утро выходного дня. Пускай оно так и было.
И вот я стою перед домом и слышу откуда-то издалека зовущий меня по имени женский голос «Лев, Лев». Я оборачиваюсь то в одну сторону, то в другую, но не пойму, откуда крик, и снова слышу протяжное «Лев». Тут я понимаю, что этот голос исходит откуда-то сверху. Я поднимаю голову и вижу на неостеклённом, как и все остальные на тот момент, балконе девятого этажа свою маму, зовущую меня по имени и махающую мне рукой. Мне помнится так, будто я даже увидел её улыбку. Моей маме тогда было всего лишь двадцать восемь лет. Такая молодая и красивая.
А мне сейчас сорок. Вот так.
***
Мы заходим с дедушкой в подъезд и поднимаемся по лестнице. Я помню кругом розовые стены, и всё вокруг как будто мутное. Хочется сказать, что всё было мутное потому, что это «всё» было только что отстроено. Но скорее всего, эта муть — есть пелена моих воспоминаний, сквозь которую в моей памяти вырисовываются те значимые для меня события, о которых я хотел бы рассказывать своим будущим детям и которые хотел бы помнить до конца своих дней. Ведь это был маленький Лев. Это был я. Надеюсь, что и мой «маленький Лев» когда-нибудь появится на свет и так же будет шаг за шагом познавать этот мир. А может, и не «Лев», а «Львица». Поживём — увидим.
Помню, как, поднимаясь со своим дедушкой в нашу с мамой новую однокомнатную квартиру, я на каждом этаже всё порывался заглянуть направо, где располагалась стена с каким-то углублением. Но я никак не мог разглядеть в стене это углубление: то ли побаивался подойти ближе, то ли мы с дедушкой быстро поднимались, а я не хотел от него отставать. Я не помню.
— Дедуль, а что это там? — спросил я дедушку, испытывая жуткий интерес, что же это за углубление такое.
Дедушка увидел моё любопытство и сказал:
— Это лев.
Да, я так и запомнил — лев. Я даже не подумал о том, что меня тоже зовут Лев. В тот момент я представил царя зверей, и мне стало совсем непонятно откуда там лев.
Дедушка сказал «лифт», а не «лев». Я не помню, как узнал об этом. Наверное, после моих расспросов про животных Африки мне всё-таки объяснили, что там за лев такой. Просто тогда я впервые узнал это слово — «лифт». И услышал я его так, как мне позволило это сделать моё воображение.
Вот так я переехал в дом, в котором на протяжении следующих двадцати лет я стану проживать своё детство и юность. Дом, из которого я буду ходить в свой детский садик, школу и университет.
Лев Ашов
Фото: Unsplash by Michael Förtsch
