Максим Диденко вместе с актерами "Мастерской Дмитрия Брусникина" поставил в театре "Практика" спектакль "Чапаев и Пустота" по одноименному роману Виктора Пелевина.
В юности режиссер занимался мистериальным театром, но в какой-то момент отошел от него - пришел к выводу, что эзотерические практики слишком тоталитарны и с искусством несовместимы. А сейчас понял, что "Чапаев и Пустота" - ровно тот материал, который позволяет свести их воедино.
С чьим бы текстом ни работал Диденко, он от него только отталкивается и всегда создает свою "Внутреннюю Монголию". Вот и здесь - перекроил карту, нанес на нее всего три условных эпизода. Причем каждый из них разный по форме: первый акт музыкальный - это концерт, где рок-команда в эффектном гриме поет песни на стихи Петра Пустоты. Второй - драматический, в котором герои оказываются в лесу в состоянии психоделического трипа. Третий акт пластический - группа в бассейне миксует йогу с ритуальными танцами.
Максим Диденко отказался от пелевинского нарратива, в том числе и потому, что в своих спектаклях часто практикует словесную аскезу. Перекодирует текст на визуальном уровне. Предельно сжав литературную основу, он сохранил главное - базовую структуру романа, его цикличность и его двойственность.
Герои одновременно говорят и на сакральном, и на публичном языках и живут сразу в двух реальностях. Причем ни одна из них не претендует на звание истинной, обе равнозначны - и психиатрическая больница, и дивизия Василия Чапаева.
Сценографическое решение тоже аскетично и тоже двойственно. Сцена в каждом акте подсвечивается главными буддийскими цветами (красный, белый, желтый, зеленый, синий) и обита серым акустическим поролоном.
Начинается действие, как и у Пелевина, в литературном кабаре "Музыкальная табакерка" и маленькая сцена театра "Практика" действительно похожа на шкатулку. И одновременно - на студию звукозаписи с шумоизолирующим покрытием. Но в сцене коллективного психоанализа она выглядит и как изолятор в психбольнице с мягкими стенами.
Атмосфера сумасшедшего дома сохраняется, но приобретает параллельные смыслы - в третьем акте клеточки работают, как кафельная плитка в бассейне.
А во втором - пирамидки поролона выглядят как острые шляпки галлюциногенных грибов. Та же история и с реквизитом - персонажи почти во тьме торжественно несут три щита на коротких шестах - то ли парад с плакатами, то ли крестный ход с иконами. Когда подходят ближе, становится видно, что на каждом написана одна буква. Вместе они образуют слово "Бог".
Буквы красные и плакатные, а фон темно-золотой, как на старых иконах. В другой сцене световые мечи работают и как психиатрические электрошокеры, а прозрачные шарики для сухих бассейнов, которые имитируют реку, ассоциируются с буддийской "Жемчужиной Лотоса".
С костюмами та же история. Во время употребления галлюциногенных грибов герои одеты в белые олимпийки и длинные юбки с обручами снизу - одновременно похожи и на белых монахов, и на бледные поганки. А полосатые мужские купальники с шапочками отсылают к тюремной робе, ведь каждый персонаж пребывает в своей тюрьме.
Но Максим Диденко успел поиграть со смыслами не только на визуальном уровне, но и на словесном. Например, герои в бассейне, который постепенно превращается в пелевинскую "условную реку абсолютной любви" поют "Ой, то не вечер, то не вечер". Только вместо "ой" издают звук "ом", превращая песню в мантру. Не повторять ее про себя невозможно и это вводит в гипнотическое состояние. А в акте про психоделический трип режиссер вообще звуками и светом добивается "гудящего" сознания, почти транса.
В конце Максим Диденко, как и Виктор Пелевин, кольцует событийный ряд. Петр Пустота буднично одевается, как будто в раздевалке бассейна, и в этой,
уже совершенно мирской одежде выходит из зала, уводя за собой зрителей. Как физическое тело он исчезает, но материализуется в другом измерении - на нескольких экранах, висящих в фойе. Тех самых, на которых перед спектаклем и в антрактах шли лекции для публики - о пустоте, грибах и смерти.
С этих экранов все началось, ими и закончилось. Только теперь в каждом Петр Пустота читает свое стихотворение под названием "Вечное невозвращение". Декламирует на красном фоне и в микрофон визуальный повтор первого акта с рок-концертом. Потом Пустота уходит из кадра, но изображение остается.
Получается финал с двойным дном - вроде и можно в этот "открытый микрофон" что-то сказать, но не получится - зритель ведь находится по эту сторону экрана, а не по ту. Опять две реальности.
Зоя Апостольская
