После окончания Великой отечественной, летом 1945 года в пригороде Берлина Потсдаме состоялась мирная конференция. На ней страны-союзники (в первую очередь СССР, США и Великобритания) решали судьбы послевоенной Европы. Нужно было договориться о новых границах государств после разгрома Германии, определить судьбу захваченного военного имущества и флота, согласовать сколько будут получать победители от Германии в качестве репараций.
Конференция длилась почти месяц и была крайне тяжелой. Советскому руководству и дипломатам приходилось нелегко в отстаивании интересов Советского союза. Товарищ Сталин в своей коронной манере часто разряжал ситуацию уместной шуткой. Вот о них и вспомним.
1. В самом начале конференции союзники поставили ключевой вопрос - как определить Германию? Еще до обсуждения всех других вопросов. Германия в границах начала века? Германия в границах 1937 года? Разгромленная Германия 1945 года? Вопрос был не праздный. Целый ряд территорий по итогам войны оказались от Германии отторгнуты.
Например, если бы приняли британскую версию (границы 1937 года), то пришлось бы вернуть Германии большие части Польши, Чехословакии, Восточную Пруссию. Сталин неоднократно указывал, что война многое изменила и нужно ориентироваться на послевоенные границы. Но союзники стояли на своём.
Наконец, от выбора этого определения прямо зависело кому отойдет часть Восточной Пруссии с городом Кёнигсбергом. По факту эта территория была занята советскими войсками, а как бы в историческом плане у Германии явно были более весомые права.
Когда накал обсуждения достиг абсолютно абсурдного уровня товарищ Сталин взял слово:
- Господа! Советский союз, пожалуй, готов поддержать Ваше предложение о границах 1937 года. Формально. Вы даже можете направить в ратушу Кёнигсберга немецкую администрацию. Но мы ее прогоним. Непременно прогоним!
Высокие договаривающиеся стороны дружно заулыбались. Так Кёнигсберг стал самой западной частью Союза - советским городом Калининградом.
2. На конференции президент США Гарри Трумэн перед обсуждением очередного горячего вопроса попытался как-то расположить к себе Сталина, сбить с переговорного накала. Кроме того, он старался в общественном мнении показать Советский союз как алчного оккупанта, делящего захваченную Германию (что было очевидно не так). При этом большая часть заседаний была открытой и шла под непрерывный скрип ручек в блокнотах западных журналистов. Трумэн громко и ядовито обратился к Сталину:
- Должно быть, Вам сейчас бальзамом на душу делить проигравшую Германию? Ведь Гитлер не дошел до Москвы сколько - всего километров двадцать, я верно помню?
Сталин сделал вид, что это замечание совершенно его не задевает и мечтательно глядя в потолок, проговорил:
- Наполеон, вот, до Москвы дошел. А через два года маршал Мармон сдал Париж царю Александру Первому. Как сказал этот маршал - к вечеру не узнали бы место, где была столица Франции. До Парижа еще далеко...
Больше такие заходы в адрес Сталина американский президент делать побаивался.
