Джентльмены в камзолах и прелестные селянки на фоне живописных развалин; музицирующие дамы с высокими прическами и романтичная природа под пасмурным небом… Ретроспектива одного из крупнейших британских художников XVIII века, Томаса Гейнсборо, открывшаяся в ГМИИ имени Пушкина, становится путешествием в прекрасную гармоничную эпоху, где аристократичны были не только люди, но даже собаки и быки.
Экспозиция занимает основное выставочное пространство музея — анфиладу вдоль центральной лестницы, Белый зал и зону над входом в здание. Однако картин самого Гейнсборо здесь не так много: в общей сложности 35 работ маслом на холсте. Еще примерно столько же произведений графики: это и рисунки мелом, и весьма редкие офорты, и всевозможные наброски, интересные, скорее, не сами по себе, а как возможность проникнуть в творческую лабораторию мастера.
Это монографическое собрание расширено точечными вкраплениями живописи современников и предшественников британца — по одному произведению Ван Дейка, Лоуренса, Ланкре, Ван Рейсдала. Есть даже небольшой Рубенс из собрания Эрмитажа: эскиз на дереве «Снятие с креста» (1611–1612) демонстрируется в паре с тем же сюжетом в исполнении Гейнсборо, который, в свою очередь, копирует более известную картину Рубенса — центральную часть алтарного триптиха в Антверпене.
Гейнсборо прилежно учится у гениев прошлого, но берет у них только то, что нужно ему. Особенность рубенсовской копии в том, что тщательно прорисованная фигура Христа здесь резко контрастирует с остальными персонажами, набросанными лишь условно. Нечто подобное мастер будет практиковать и в собственных композициях: широкие, вольные мазки в изображении фона во многих картинах, особенно поздних, рождают ощущение почти импрессионистической свободы, но облик и одежда портретируемого при этом проработаны во всех нюансах.
Например, рисуя детские лица (целый раздел выставки посвящен этой теме), Гейнсборо добивается исключительной естественности оттенков кожи, будь то едва заметный румянец или, напротив, природная бледность. А главное — маленькие модели у него никогда не выглядят как куклы или миниатюрные взрослые. Формально не выходя за рамки жанра парадного портрета, Гейнсборо передает непосредственность, хрупкость своих героев.
Таково, например, прекрасное изображение собственной дочери художника — Маргарет. На картине она предстает в образе крестьянки со снопом колосьев. И хотя живописно спадающие складки одежды выдают руку, набитую на заказах для аристократов, трогательный взгляд и робкий полунаклон головы девочки убирают даже намеки на официозность. Что и говорить о фоне, предвосхищающем чуть ли не Тёрнера.
Гейнсборо вообще опередил свое время. Не дожив 12 лет до XIX столетия, он заглядывает в романтизм, его пейзажи с неизменно драматичным небом немного нереальны (почти никогда он не изображал природу с натуры) и лишены классицистской сдержанности. И всё же это еще мир гармоничный, прекрасный во всех проявлениях, а не раздираемый внутренними противоречиями, как в более позднюю эпоху.
Пейзажей на выставке не меньше, чем портретов, и они разные: с людьми и без, с быками и собаками (прелестная сценка с двумя шпицами), дневные и ночные. Пример последнего — редчайшая картина 1781–1782 годов на стеклянной пластине. Художник экспериментировал с различными техниками, в том числе и пробовал писать на нестандартных материалах. Всего сохранилось около десятка работ Гейнсборо на стекле, в Москву приехали две.
Особенно впечатляет вышеупомянутый ноктюрн. При взгляде на луну, отражающуюся в водной глади озера, сразу вспоминаешь о главном шедевре Куинджи, но в случае с Гейнсборо эффект свечения красок усилен реальной подсветкой: картины демонстрируются в лайтбоксах. Идея подсказана самим автором, только он ставил за картинами свечу.
Дополняют экспозицию предметы, имеющие отношение к Гейнсборо-человеку: шпага, расписки в получении денег за картины и даже прядь его волос. На первый взгляд это лишнее. Но, впрочем, стремление кураторов сделать образ художника максимально осязаемым и объемным для зрителя — вполне себе гейнсборовское.
Сергей Уваров
