Продолжаем публикацию беседы Владимира Владимировича Шахиджаняна с режиссёром Сергеем Михайловичем Артимовичем: о доходах, скромности, любви к актёрам.
Видеоверсию можно посмотреть здесь.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Владимир Владимирович Шахиджанян: — Какой из фильмов, созданных вами, на ваш взгляд, лучше?
Сергей Михайлович Артимович: — Мне очень трудно сказать, они разные, я их все люблю, но у меня особняком стоит фильм, один из моих любимых…
— «Эффект домино»?
— «Эффект домино», да, который мне удалось переписать сценарий, на меня вообще не было никакого продюсерского воздействия, я был абсолютно свободен, то есть оно было, но такое, товарищеское, я, в принципе, сделал всё, что хотел, в этом фильме, и он жанрово стоит особняком, потому что это такая драма, это даже не мелодрама, это не романтическая комедия, которую я тоже когда-то снимал. Я вообще люблю все жанры, и так получилось, что я снимал всё больше полицейские боевики, это самый востребованный сейчас жанр, и я их просто делал, делал, делал, делал…
Кадр из фильма «Эффект домино»
— Но вы их пекли, как блинчики…
— Да. И когда я почувствовал, что я их действительно начал печь, как блинчики, я это прекратил, вот уже почти год я пытаюсь как-то из этой колеи выскочить куда-то. Наверное, придётся скоро возвращаться в колею, потому что надо на что-то жить. И вот этот «Эффект домино», он для меня интересен тем, что это была совершенно другая история. В этом фильме у меня снимались три замечательных актёра: Анна Банщикова, Ирина Апексимова и Андрей Соколов, главная мужская роль, вокруг которого всё вертится. И мне очень понравилось, что, может быть, я тоже неадекватно это воспринимаю, но мне кажется, те роли, которые они у меня сыграли, они немножко особняком в их образах стоят. Потому что ведь все актёры, как и режиссёры, как и все мы, мы в плену своих уже штампов, своих наработанных образов. И актёров приглашают по вот этим, уже сложившимся каким-то, уже сыгранным ролям. А то, что они у меня сыграли, может быть, я ошибаюсь и льщу себе такой надеждой, что всё-таки чуть-чуть их из этого образа выбил. И была очень приятная, хорошая работа, интересная, о том, что счастье невозможно, о том, что любовь — это несчастье, и о том, что, не приведи Господь, когда человек влюбляется, пусть даже, как и в нашей истории, влюбился в свою прежнюю жену, и жизнь его, в общем-то, готова разорваться, и человек пытается жить за пределами уже нашей истории, понимая, что он будет жить прежней своей жизнью, и он будет всегда сожалеть о том, что не произошло. Мне кажется, это интересно.
— Есть вещи или поступки, которыми вы могли бы гордиться?
— У меня таких много, что с удовольствием я могу вспомнить…
— Вспомните.
— Я не люблю такие вещи… Надо сказать, что это был один из вопросов, когда мы поступали на Высшие режиссёрские курсы. Мы сидели…
— Кто задавал?
— Преподаватели наши, мастера уже, на финальном этапе, по-моему, Меньшов это спросил, чем мы гордимся. Я помню, Саша Аравин, который режиссёр сейчас успешный, тогда он рассказал, как он служил в армии, пришла ему новость, как у него родилась дочка, и он объявил тревогу, построение на плацу. Пока там все строились, он засадил стакан водки, вышел, всех поздравил, долго кричали: «Ура! Ура!», потом расходились спать, а я рассказал какую-то историю, которая тоже запомнилась у нас на курсах, как во время операции, простая операция, имплантация кардиостимулятора, у нас вырубилось электричество в корпусе всём, и медленно гас аппарат этот, электронно-оптический преобразователь, рентгеновский аппарат с таким монитором. И там он гас, и секунды три он гас, и за это время, когда грохнуло это железо, вырубились лампы и начал гаснуть экран, я смог в два движения загнать в верхушку сердца, электрод поставить, и всё работало. Я тогда об этом вспомнил… Ну, говорить о том, что чем-то я горжусь… Что-то вспоминаю с удовольствием, что-то больше получилось, что-то — меньше. Я рад, что мне удалось сделать этот шаг, вообще сменить профессию, это было сложно, это было нелегко, удалось и получилось, самое главное, потому что могло ещё ничего и не получиться. Мы всегда можем сломать, а построить — не всегда. Причём часто от нас это не зависит. Мне повезло в этом отношении — я занимаюсь любимым делом, я занимаюсь любимой профессией, и мне много чего ещё хочется здесь, в этой профессии. Делать в кино хочется по собственным замыслам — вот это то, чем я сейчас больше всего занимаюсь. Я сейчас пишу заявки, я сейчас пытаюсь их показывать продюсерам, но какие-то есть уже предложения, которые мне придётся принимать, не имеющие отношения к моим заявкам. Есть заинтересованность в моих заявках…
— Есть уже предложения?
— Да, есть.
— Просто мы с вами говорили две недели назад, не было ещё предложений.
— Есть, есть. И есть заинтересованность в моих каких-то заявках, но это будет через какое-то время, если всё срастётся. Это надо сесть, написать какие-то вещи, то есть много, чем есть заниматься. Я надеюсь, что много ещё удастся сделать. Мне хочется… Я построил дом…
— Где?
— Я построил дом в деревне. Девяносто километров от МКАД, в умирающей деревеньке, превратившейся в такой полупризрачный дачный посёлок, как подмосковные деревни превращаются, там живут какие-то уже племянники и внуки летом, а зимой там живёт двое-трое пенсионеров. И в такой деревне я построил дом…
— Какой дом? Двухэтажный?
— Двухэтажный большой дом, там большой участок, на шестьдесят соток…
— О! Да вы просто помещик!
— Соседи у меня — кинематографисты, озеро выкопал в прошлом году, хочу вот это всё сделать, чтобы это было такое место, куда потом будет приезжать много поколений моих… Вот такая ещё амбиция у меня есть, хочется сделать такую, как это называется, тару, или как это называлось в «Унесённых ветром»… Землю родную. Вот это интересно. Хочется написать несколько сценариев, хочется написать… Вот сценарии, пожалуй, хочется писать. И снимать, конечно, хочется снимать… Потому что съёмки и монтаж в последние годы — это просто физическое удовольствие, которое…
— С одной стороны, убавляет здоровье и гробит его, с другой стороны — молодит.
— Нет, прибавляет, прибавляет здоровье.
— Потому что даёт мотор, даёт энергию…
— И вообще, хорошая группа, хорошая творческая работа — это ни с чем не сравнимое удовольствие, кино — это такая коллективная деятельность, искусство это, не искусство, это продукция, это рынок, это всё сразу. И очень дорогого стоит, когда на площадке рядом с тобой друзья, это ощущение я знаю, у меня на площадке всегда в последние годы больше либо меньше, но есть какое-то количество друзей. А после завершения проекта друзей становится всё больше, и это очень здорово, я очень этим дорожу.
— Вы могли бы дать советы очаровательным девушкам, не менее очаровательным юношам, которые приезжают в Москву с чемоданчиками из провинции, из других республик и хотят, хотят (? неразборчиво 8:15-8:20, одно слово) сериалы, они способные, интересные, тут рядом с нами общежитие ГИТИСа, они туда поступают, не поступают, заканчивают… Как пробиться на экран? Как сделать, чтобы меня Артимович и иже с ним увидели, заметили, позвали? Как, как, как? Ходить в Дом кино? Нет. Писать письма? Ну, сценарий — легко, вы написали сценарий, всем посылаете, все, конечно, выкидывают «самотёк», но вдруг повезёт рано или поздно. Ходить куда-то в кафе, на какие-то тусовки? Ну, как, вы, кстати, не ощущали, когда вы бываете на каком-нибудь мероприятии, что какая-нибудь юная особа или симпатичный, милый молодой человек просто заглядывает вам в глаза, и в них читается: «Возьми меня, возьми меня, возьми! Я — талант»?
— Да, это нормально, это бывает, это в нашу профессию входит, на страницу в «Facebook» какие-то незнакомые тебе люди начинают обращаться, что-то там предлагать, и я это прекрасно понимаю, это нормально совершенно в нашей профессии. А если говорить о том, что сказать, какие слова людям, которые размышляют о выборе профессии и думают о том, не стать ли им актёрами…
— Нет, они уже стали актёрами, они хотят…
— А, уже стали…
— Как актёрами стать — понятно. Поступать в театральные институты, идти иногда в самодеятельность, принимать участие в каких-то событиях, расти, читать… Актёры… А дальше-то? Есть же мнение, что это всё коррумпировано, всё закрыто, только свои, свои, свои… А я, может быть, Раневская будущая, Ахеджакова? А вы меня не видите и не видите… Веселовская там, ныне забытая, Нифонтова, ну, и так далее, и так далее…
— Ну, во-первых, если есть возможность, лучше актёром не становиться, конечно. Это ужасная профессия. Я, например, своим детям, которые блистали в актёрской среде в студенчестве и в школьные годы, у меня и сын, и дочь были «звёздами» самодеятельности в своё время, просто запретил, хотя я дочку маленькую снимал в кино, и потом снимал дочку во многих своих проектах, почти во всех, в маленьких ролях. Мне просто кажется это забавным. Но я им не то, что запретил, я им отсоветовал и никогда об этом не жалел. Актёрская профессия — она ужасная. Она очень зависимая, актёрская профессия вообще не имеет алгоритмов, мне кажется, она полностью зависит от везения. Просто везение — это главный параметр актёра. Вот если тебе повезёт — да, если тебе не повезёт — ты можешь просто сгинуть, кем бы ты ни был. Это первый параметр. Можно только пожелать везения, его нельзя сделать. Но везения мало. Ужасно другое — люди, ставшие актёрами и уже пришедшие к нам на работу, поражают часто отвратительным отношением к своей профессии. Они непрофессиональны, уже будучи с дипломами, закончив какие-то вузы. Они не умеют учить текст, они не умеют двигаться, они не понимают и не запоминают то, что им говоришь на площадке. Я понимаю, приходит… У нас, к сожалению, очень мало, где учат поведению актёров в кино. Вот именно киноремеслу многие театральные вузы не учат, они приходят к нам, даже иногда, когда мы сталкиваемся с актёрами не из московских театров, мы иногда работаем в экспедиции и приглашаем к нам сниматься актёров из ближайших периферийных театров. Периферийных не в плохом смысле слова — просто потому, что они от нас на каком-то расстоянии. Когда мы работали в Рыбинске либо в Брянске, у нас снималось много актёров из местных театров, блестящих, кстати, актёров часто. И часто мы сталкивались с тем, что эти актёры вообще не понимают, что такое кино. Они никогда с этим не сталкивались. Он блистает у себя на сцене, а в кино не понимает, как себя вести по отношению к камере, как себя вести по отношению к свету, к партнёру. Они не понимают, что, если он определённым образом стоит, а камеру он не видит, то и камера его не видит. И то, что он играет, просто проходит мимо объектива. Приходится останавливать, объяснять это актёру, и часто актёр тебя не хочет слышать, он раздражается, говорит: «Так я же играю! Что ты меня дёргаешь? Переставьте камеру. Мне же так удобнее!» А удобство актёра не первично на киноплощадке, как, кстати, и в театре. Удобно должно быть только зрителю. И вот эта вот готовность учиться, она часто отсутствует у актёров начинающих. Вот это поражает. Например, такая милая вещь для актёра, когда актёр должен абсолютно одинаково, из дубля в дубль, повторять одно и то же движение. Вообще одно и то же говорить и одно и то же делать — это для кино совершенно очевидная вещь, потому что разведена мизансцена, актёры играют, а камера снимает их всё время по-разному. И потом это всё срастётся в живую сцену, в которой один раз это движение для зрителя будет продемонстрировано. Чтобы оно один раз было продемонстрировано, его снять надо бывает двадцать раз. И я сталкивался с актёрами, которые этого не делают. Я спрашиваю: «А почему?» «А как же творчество?» — они мне говорят. Мол, я же не деревянный — одно и то же повторять. Что вы меня чморите, как художника? И скандалят даже. Понимаете? То есть это неумение учиться кино, неумение и нежелание учиться профессии. Когда актёр любит себя в профессии, а не профессию в себе… Хорошо сказал, да? Надо запомнить, афоризм прямо родился…
— Станиславский…
— Ну, не знаю… И вот эти вещи, эти вещи очень важны. Каждому улыбается удача. Не бывает, чтобы человеку не везло никогда. Шанс появиться на площадку будет у любого, кто этого хочет. Но, придя на площадку, воспользуйся этим шансом, учись, не скандаль, выучи текст, приди готовым, приди со своими предложениями для режиссёра, это всегда приятно, если ты приходишь к режиссёру и говоришь: «А давайте сделаем так-то». И все понимают, что не халтурщик пришёл, а человек, который уже что-то для себя придумал. И будь готов, что это не примут, то, что ты сказал. Будь готов услышать замечание режиссёра, который сделает не так, как ты хочешь. Будь гибок. Вот что необходимо для молодых артистов. А все успешные актёры — они все такие. Они все гибкие, они все профессиональные, они никогда не опаздывают, они всегда готовы работать. Сидит какой-нибудь, я не знаю, Булдаков в уголочке и разгадывает кроссвордики целый день. И вот его вызвали к восьми утра, а его позвали в кадр в шесть часов вечера. Непрофессиональный какой-нибудь актёр, которых мы, режиссёры, не любим, он пойдёт скандалить: «Почему меня вызвали с утра? Я, такой-сякой…» А вот профессиональный, Алексей Иванович, вот он готов всегда. Значит, так получилось на площадке. Меня позвали — они же не хотели меня обидеть. Все это понимают. Ну, вот солнце уходит, кто-то заболел, а я посижу, какая разница, у меня оплачиваемая смена. Я вот сижу и решаю кроссвордик. Это профессионализм — сидеть, не мешать никому и быть готовым работать, понимаете? В кино это важно, кино — это огромная сложная индустрия. Будь готов в любой момент получить свой шанс и будь готов этот шанс реализовать на сто процентов. Вот это то, что очень важно. А как этот шанс получить? Заглядывать в глаза режиссёру? Ну, может быть, это и вариант, но главные люди, которые приводят актёров режиссёрам — это специалисты по кастингу. Вот актёрские агентства и директора кастингов, их какое-то количество в Москве, больше, меньше, я не знаю, есть несколько десятков очень авторитетных людей, с которыми любят работать режиссёры, которые работают в серьёзных крупных компаниях, с ними надо пересекаться, их надо приглашать на свои спектакли, ты приехал на гастроли в Москву из какого-то города — найди этих людей, подумай заранее об этом, позови их на свой спектакль. Ты заканчиваешь учёбу, дипломный спектакль — позови всех специалистов по кастингу, покажи им это, позови их, с каждым созвонись, каждого спроси, понравилось или не понравилось, встреть, проводи, посади, покажи своё уважение, запомнись. Самое главное для актёра — запомниться, потому что актёров очень много, сливается эта рябь людская, из этого ряда надо запомниться не наглостью, не назойливостью, а готовностью к работе и умением. Покажи то лучшее, что ты можешь сделать, покажи… Если у тебя нет спектакля, допустим, покажи какой-то фрагмент, принеси диск со своей записью какой-нибудь, попроси, чтобы посмотрели, короче, шевелись и будь готов. Киношная среда для актёра очень некомфортная, для театрального, тем более для циркового актёра. Потому что трудно играть кусочками, трудно играть, не имея зрителей, потому что видишь вокруг себя абсолютно равнодушные физиономии, «светик» смотрит на свой прибор, оператор смотрит в свой глазок, режиссёр смотрит либо в монитор, либо в текст, все заняты какими-то своими делами…
— Всем на тебя плевать!
— И кажется, что тебе не на кого опереться. А театральный актёр — он же опирается всегда на публику, он ждёт какого-то импульса ответного. Ну, вот такая специфика у нас, надо научиться так играть. А как играют вообще всё современное кино? Там разыгрываются Бог знает, какие вещи, на фоне зелёной тряпки, которая потом станет луной, горами или бездной какой-то подводной, и так далее. И это входит в профессию. Это всё дело наживное, это всё не важно. Если ты готов учиться, готов запоминать, готов слушать режиссёра, всё придёт.
— Но вы готовы такого актёра понять, готовы его учить?
— Конечно, у меня таких было множество случаев. Это у нас сплошь и рядом, это нормально. Но если ты начинаешь в это время быковать, психовать и не в состоянии справиться со всеми этими делами, тогда ты вызываешь только раздражение.
— Ой, как быстро, быковать, психовать, всё сразу в одно…
— А в жизни это всё ещё быстрее бывает…
— Ужас, ужас…
Продолжение следует...
