Некоторые мои коллеги, работающие со старшеклассниками в профильных классах школ или на подготовительных курсах, говорят, что начинают любить ЕГЭ по русскому языку. Ведь никогда прежде не было так удобно натаскивать детей перед экзаменами. Вопросы — более или менее одинаковые. Правильный ответ на каждый из них — всегда один. Сочинение проверяется по четко сформулированным критериям, все оценивается в баллах — сиди себе, суммируй.
И с учениками стало на удивление легко объясняться. Не спрашивай, почему именно такая оценка, — смотри критерии на сайте. А с меня и взятки гладки. Особенно же радостно, что не приходится больше отбиваться от школьников, а иногда и от родителей, изводивших нас раньше вопросами о том, зачем, например, Тане, собирающейся в медицинский, или Пете, поступающему в инженерный вуз, вникать, что там в словосочетании — согласование, управление или примыкание. Больше им таких тонкостей точно знать не надо. Все это осталось, как страшный сон, в 8–9-м классах. Теперь у нас ничего лишнего — сплошной ЕГЭ.
Но лично мне никак не удается порадоваться отказу от так называемых «лишних» тем. Ведь желательно, чтобы и медик Таня, и инженер Петя, и все остальные были людьми грамотными. Чтобы числительные склоняли как следует и запятые ставили перед «то есть», а не после. Но чтобы всему этому научить, нужен хотя бы минимальный терминологический аппарат. И никому вроде бы не нужные согласование, управление и примыкание очень даже пригождаются, когда говоришь с учениками о правилах склонения количественных числительных. Они у нас, в русском языке, очень привередливые и в исходной форме существительным управляют, а в косвенных падежах — с ним согласуются. Но для человека, прошедшего через ЕГЭ, последнее сообщение — просто информационный шум. И тот, кто с облегчением забыл сразу после 9-го класса, что такое сложное предложение и как оно устроено, вряд ли будет удовлетворен моим объяснением того, почему не надо ставить вторую запятую после «то есть»: не следует возводить между двумя дачными участками два забора — правильно будет ограничиться одним. Но аналогия с участками и забором понятна только тому, кто представляет себе устройство сложного предложения и даже умеет строить его схему.
Да и правильна ли вообще идея освобождения от «лишних» знаний? Не странно ли, что такие понятия, как, например, модальность или альтернативный вопрос, приходится объяснять, опираясь на школьный курс английского языка? Как будто в русском ничего этого нет — только несколько отдельно взятых правил орфографии и пунктуации, не включенных ни в какую общую систему…
«Но зато теперь, — говорят энтузиасты ЕГЭ, — тестовые задания по русскому языку включают в себя элементы речеведения. А это гораздо ближе к интересам среднестатистического абитуриента, чем ваши грамматические абстракции». Ну да, ну да… «Найдите предложение, которое связано с предыдущим при помощи союза, указательного местоимения и лексического повтора». Кто бы объяснил мне, почему виды грамматической связи в словосочетании знать не надо, а средства связи предложений в тексте — обязательно! И как при общем пренебрежении к системе частей речи научить школьника опознавать конкретно указательное местоимение. И главное — не является ли поиск предложения, связанного с предыдущим именно так (и не дай бог как-нибудь по-другому!), значительно более начетническим видом деятельности, чем забытое нынче построение схемы сложного предложения?
Впрочем, мне могут возразить: никто не мешает хорошему учителю давать старшеклассникам грамматику в прежнем объеме. И никакая форма экзамена не способна помешать человеку стать образованным. С первым тезисом я в целом согласна, хотя и понимаю, как трудно учителю требовать от учеников чего-либо сверх «джентльменского набора» ЕГЭ. А вот насчет второго у меня остаются сомнения. Причем дело не столько в тестовой части, сколько в венчающем ЕГЭ по русскому языку сочинении-эссе.
Помнится, когда-то, в другом веке и другой жизни, я была решительной противницей классического «литературного» сочинения. Ну, того, что про «типичных представителей» и «образ лишнего человека». Раздражала его заидеологизированность, пугала готовность школьников заучивать и воспроизводить ничего для них лично не значащие «правильные» формулировки типа «Евгений Онегин» — энциклопедия русской жизни». Но тогдашний детский конформизм, как оказалось, ни в какое сравнение не шел с пугающим догматизмом современных старшеклассников.
Школа много лет учит их, что надо писать сочинение, собираемое, как фигурка из деталей конструктора: «В предложенном для анализа тексте ставится проблема…», «Главная мысль писателя состоит в том, что…», «Нельзя не согласиться с автором…», «В подтверждение своих слов могу привести два примера из художественной литературы…» Приблизительно так же должны бы были, по-моему, писать сочинения деревянные солдаты Урфина Джюса из сказки Волкова.
В результате умные, веселые, раскованные современные юноши и девушки ко всему этому экзамену относятся как к бреду. Потому что их заставляют высказывать «свою точку зрения» по вопросам, по которым у них чаще всего нет никакой точки зрения. Повторяющийся из года в год набор «проблем»: защита природы, любовь к малой родине, смысл писательского труда и так далее — находится за пределами интересов большей части сегодняшних школьников. И примеры они почти всегда приводят не из прочитанного (по крайней мере — прочитанного добровольно), а из трех-четырех произведений, навязанных и досконально разобранных школьной учительницей, педагогом на курсах или дорогим-предорогим репетитором. И как их родители делали вид, что анализируют образ Онегина, так они притворяются, будто вдумываются в смысл предложенного текста и размышляют над авторской идеей. Годы летят, а мы все играем в те же игры, ставка в которых — оценка в аттестате и поступление в институт.
На ранних этапах внедрения системы ЕГЭ общественность была обеспокоена тем, что тексты, предлагавшиеся школьникам для анализа, часто были написаны неизвестно кем. Теперь эта проблема решена. Среди авторов включенных в материалы ЕГЭ фрагментов — Гоголь и Толстой, Пастернак и Солженицын, Бердяев и Франк. Но — о ужас! — представленная в виде специально подобранных и отредактированных отрывков, русская литература вместе с философией и публицистикой начала выглядеть однообразно назидательной, мучительно скучной и, главное, какой-то безнадежно одинаковой.
Ладно, понятно: в составление тестов и подбор текстов для эссе вложены огромные деньги. Эту странную, но в целом работающую систему обслуживает огромный аппарат, состоящий из методистов, педагогов, чиновников и даже тех же дорогущих репетиторов. Удивительно ли, что в начале 2000-х остановить триумфальное шествие ЕГЭ по стране не смогли ни школьные учителя, ни вузовские преподаватели, ни родители, которым затея изначально не нравилась. Сейчас же и вовсе поздно кидаться под этот паровоз.
Что же остается делать нам, патриархально и наивно любящим русский язык? Важнее всего, по-моему, объяснить ученикам, что экзамен — это одно, а жизнь языка, его законы, наука о нем — совершенно другое. Что изучение грамматики — не отмененная добрыми людьми каторга, а увлекательнейшее занятие. Что сочинения можно и нужно писать на интересные темы и в свободной форме, ни в коем случае не считая слова и абзацы. Что экзаменом жизнь, слава богу, не заканчивается, и после него надо как раз начинать с удовольствием читать хорошие тексты. Ну а ЕГЭ, условно называемый экзаменом по русскому языку, а на самом деле представляющий собой хорошо организованную проверку лояльности, надо просто сдать. Сдать и забыть. Как когда-то бабушки и дедушки сдали и забыли историю КПСС и политэкономию социализма.
Автор: Евгения Басовская, заведующая кафедрой медиаречи РГГУ
