Он из Одессы, здрасьте! Хотя родился Эммануил Виторган в Баку. Он не может равнодушно смотреть на нелепую цифру 75 и нервничает по этому поводу. Хотя природный оптимизм при нем: «Все мои родственники жили долго». Но он знает точно, как продлить эту свою буйную творческую молодость. Играючи, конечно! Завтра в честь своего юбилея в филиале Театра Маяковского на Сретенке он устроит предпремьерный показ для друзей музыкального киноспектакля «Король треф — карта любви». А в новом году уже на большой сцене состоится премьера. Только так, и никак иначе!
«За Ириной я как за каменной стеной»
— Сейчас в стране так называемый кризис. Вы лично на своем бюджете, на своей жизни уже его почувствовали?
— Безусловно, это ощущается. Город повысил арендную плату за наш центр, а это очень болезненно. Как это преодолеть, пока еще никак не можем сообразить. Мэрия предлагает выкупить дом, но цифру называют такую, что я не могу даже ее озвучить. В этом смысле мы просто в панике.
— А вы лично, ваш семейный бюджет? Вы знаете вообще, что продукты дорожают?
— Вся штука в том, что всеми хозяйственными делами занимается моя супруга. Она меня отделила от всего, сказала: пожалуйста, занимайся только своей профессией, а я уже буду делать все остальное.
— Да, за Ириной вы как за каменной стеной. Она такая практичная, деловая…
— Она очень деловой человек, несмотря на то, что альтистка по образованию. Ну вот такая в ней есть замечательная черта — бизнесвумен. Она не только занимается хозяйственными делами, она занимается всем. Уделяет колоссальнейшее внимание и моим родным, и своим. Она очень близка и всегда стоит рядышком, чтобы помочь всем нашим друзьям.
— Это стереотип, конечно, но обычно женщина мечтает быть за мужчиной как за каменной стеной. Хотя сейчас всё наоборот: столько уже вижу творческих пар, где именно она берет всё в оборот. Вот у Юрия Петровича Любимова было именно так. Хотя иногда это сулит какие-то конфликты вокруг… Но, кажется, это не ваш случай.
— Точно! Кроме благодарности, к нам никто не испытывает никаких других чувств. Я очень надеюсь, что даже втайне этого не существует, потому что отношения Ирины ко всему, что она делает, искреннее, непритворное, не для того, чтобы что-то поиметь. Наоборот, все, что возможно, мы отдаем.
— Она у вас такая реактивная, с ней, наверное, я бы не смог так посидеть, как с вами.
— Она работает очень много. Мы ложимся спать обычно где-то в районе трех часов ночи или даже позже. Потому что Ира уходит с работы поздно, позже всех сотрудников. Это ежедневно, еженощно. Я уже даже говорю: ну хватит, ну сколько можно. А она: ну как хватит, еще же не все сделано. Вообще, должен вам сказать, что вы видите перед собой везучего человека, потому что рядом со мной всегда были женщины, я имею в виду жены, которые потрясающе ко мне относились.
— Но они же все были разные… Алла Балтер замечательная… Но у нее же не было такой деловой хватки. Вы с ней на двоих разделяли вначале почти что бедность.
— Мы с Ириной отмечаем день рождения Аллочки и день ее ухода. Еще и еще раз, чтобы вспомнить о ней. Мы прожили с Аллочкой более тридцати лет вместе. Никогда не повысили друг на друга голос. Если и были какие-то конфликты, то только во время репетиций, но дома — никогда. Более того, Аллочка отказывалась от фильмов, которые ей предлагали, только для того, чтобы быть рядышком с сыном, с Максимом. Для нее наиважнейшим было сын, театр — это святое. Ну и я, конечно. Видите, как мне повезло с женщинами. Я мог бы окончательно разлениться, вообще ничего не делать, потому что со мной всегда находились женщины, колоссально заботившиеся о рядом сидящем, лежащем, идущем.
— Но у вас же еще была и первая супруга, Тамара, дочка…
— Там другая история, мы вместе еще со студенческих лет. Никаких претензий в адрес своей первой семьи у меня не было. Я обожал дочку. Никогда не было тоже никаких конфликтов, никогда. Но, когда я встретил Аллочку, понял, что такое любовь. В той, первой семье была привычка, были теплые отношения, но я решил уйти из семьи, потому что чувствовал, что супруга и маленькая дочь понимали, что со мной происходит. А я понял, что не имею права их обманывать. Это было очень болезненно, очень. И Аллочка мне говорила, что я не должен уходить из семьи. Но я все-таки решился.
«Актриса!!! Нет, всё, конец»
— Потом вы очень долго не общались с дочерью… То есть такой на душе был камень всегда?
— Огромнейший камень. Я пытался это делать, но семья моей дочки была категорически против наших встреч. Более того, то, что я сегодня нахожусь в Москве, это тоже благодаря им. Они попросили, чтобы я уехал из Ленинграда. Потому что дочь видела меня на экране, по телевизору, слышала по радио… И мы решили уехать. Нас никто не увольнял, наоборот, все сожалели, что мы уходим из Театра Ленинского комсомола. Когда мы уезжали, об этом узнал Георгий Александрович Товстоногов. Он ставил у нас в театре спектакль «Вестсайдская история», первый мюзикл в СССР. Очереди стояли бесконечные. Товстоногов очень хорошо ко мне относился, и к Аллочке тоже. Он попросил, чтобы мы к нему приехали. Встретил — и сразу: оставайтесь у меня. Мы ему объясняем: вот такая ситуация семейная… Он говорит: «Ну хорошо, а куда вы, в Москву? Я могу вам дать рекомендацию в любой театр». И написал прекрасное послание Завадскому в Театр Моссовета. Но Завадский был болен, и мы оказались в Театре им. Станиславского. Там и провели 11 лет.
— Но вы еще служили два года на Таганке.
— Это после того, как произошел скандал в Театре Станиславского. Тогда ушли замечательные артисты: Жора Бурков, Лиза Никищихина, Вася Бочкарев…
— Вы пришли на Таганку в 82-м. И как влились в эту «банду»?
— С нами ушел и режиссер Анатолий Васильев. Он категорически возражал, чтобы мы с Аллочкой принимали участие в спектаклях Таганки. Конечно, Любимову это не очень понравилось. Хотя мы все-таки иногда репетировали с труппой. Когда он вернулся из-за границы после очередной своей постановки, то увидел те наши репетиции. Потом вдруг ребята меня подзывают: посмотри там, на доске. Я подхожу, смотрю: там приказ о том, что Любимов выписывает мне премию за репетиции. Мы очень тепло общались с ним до самого последнего момента. А в конфликты я никакие не влезал. Дальше нас пригласил к себе Гончаров, в Театр Маяковского. Вернее, поначалу ему нужен был мужчина-артист. Посоветовали меня. Я пришел, мы познакомились, замечательно поговорили. Он спрашивает: «Есть жена? А кто она?» — «Актриса». — «Актриса! — закричал Гончаров. — Нет, всё, конец. Меня замучили эти пары». Ну да, там же у Наташи Гундаревой в театре был муж, Немоляева с Лазаревым… И я ушел. Потом уходит из театра Татьяна Доронина, и на ее место нужна была актриса. Предложили Аллочку. Аллочка приходит, и Гончаров ей сразу: «А кто муж?» — «Артист». — «Кто???» — «Виторган». И тогда он говорит: ну ладно, хорошо. Потом мы славно работали 20 с лишним лет в Театре Маяковского, прекрасно общались с Андреем Александровичем.
— Вы не приукрашиваете? Известен же его взрывной характер. Гончаров на всех кричал на репетициях, кроме Гундаревой и Джигарханяна.
— Только вы не назвали еще одного человека, на которого он никогда не повышал голос. Это я.
— А на Аллу Балтер?
— Позволял, иногда бывали и слезы. А Немоляева однажды была доведена до такого состояния Андреем Александровичем, что решила просто уйти из театра. Тогда я пришел к ней в гримерную и стал по этому поводу с ней разговаривать, стал успокаивать, убеждать, рассказывать, что такое Гончаров. У меня от Гончарова осталась очень теплая память. Он просто внешне был таким крикливым, а по сути мудрым, добрейшим человеком. Помню, я репетировал Беню Крика в «Закате» по Бабелю. Народу много, и все время в зале кто-то разговаривает. Я терпел-терпел и не выдержал: «Андрей Александрович, кто там болтает в зале?» Вдруг слышу, он орёт: «Вера, выйдите из зала!» Я не знал, спрашиваю: кто такая Вера? «Жена», — отвечают мне.
«Ксюшей я просто восхищаюсь»
— Понимаю, память об Алле Балтер для вас святое. Но был же момент, когда вы разошлись со своим сыном Максимом. Он сначала не принял ваш брак с Ириной?
— Вся штука в том, что Максим обожал маму. Она была всегда рядом с ним. Максимка до сих пор похож на маму — по внутреннему содержанию. Он очень много читает, очень много смотрит. В отличие от меня. Я всегда был очень занят, снимался в трех фильмах в год и по 20 с лишним спектаклей в месяц в театре играл. Мотался, как сумасшедший, по всему Союзу. Поэтому временем, чтобы побыть поближе с Максимкой, был ограничен. Иногда Аллочка с Максимкой приезжали ко мне на съемки в то время, когда был отпуск в театре. А что касается Ирины…
Я все понимал и ничуть не обиделся, ни в коей мере. Я понимал, что для него непонятно: как на то место, которое занимала мама, вдруг пришла какая-то другая женщина. Но должен вам сказать, что сегодня Максим разговаривает с Ириной даже больше, чем со мной, у них очень теплые взаимоотношения. А то, что было тогда, можно понять.
— И вы понимали, что время все поставит на свои места?
— Безусловно. Ира была очень терпелива, не обидчива, во всяком случае внешне. Внутри, конечно, она переживала, но никогда не показывала этого. Она была мудра, и эта мудрость сказывается до сих пор. Мы оба очень любим Максима. Больше того, Ириша бывает на кладбище у Аллы даже чаще, чем я. Как-то она мне в первый раз сказала: «Я была у Аллочки. Мы хорошо с ней поговорили».
— Но у Максима личная жизнь тоже изменилась. Этот брак с Ксенией Собчак, о котором столько говорилось... Сейчас все тихо, и это здорово. Как вы приняли этот выбор Максима, как познакомились с Ксенией? Что вы думали о ней раньше, а сейчас, может, переменили мнение?
— С этой семьей я был очень давно знаком, еще в Ленинграде. И мама, и папа, и Ксения, вот такая маленькая девочка, приходили на спектакли в Театр Ленинского комсомола. А как познакомился? Около часа ночи вдруг позвонил телефон. Ириша взяла трубку. Звонил Максим: «Можно я заеду к вам? Только я не один приеду. Я хотел бы вас познакомить…» Ну и приехал… с Ксенией.
— То есть для вас это был полный сюрприз?
— Абсолютно. Мы, конечно, знали, что они встречались где-то, но я даже не представлял, что они уже вместе. Нам очень нравится их стиль общения, отношение друг к другу, к окружающим, та безусловная честность, которая есть и в том, и в другом.
— Они же познакомились на митинге, на проспекте Сахарова оба выступали.
— Я даже предположить не мог, что Максим пойдет митинговать. Наверное, в моем поколении до сих пор осталось, что надо быть как-то поосторожнее.
— Да, вы человек осторожный.
— Потому что знаю, чем это кончается. У нас есть масса примеров. Не хочу сказать, что я труслив в этом смысле, но мне кажется, что надо быть разумнее, сдержаннее. Мне всегда хочется, чтобы конфликтные ситуации заканчивались благополучно. Понимаете, я прожил такое огромное количество жизней на экране и на сцене, где проявлялось всё.
— Значит, невесткой своей вы довольны?
— Доволен. Мы довольны и предыдущей женой Максима, Викторией Верберг, у которой двое детей замечательных, наших внуков. Мне очень приятно смотреть на Максима и Ксюшу, очень приятно их слушать. Они прекрасно говорят, и их точка зрения на любую ситуацию для меня очень важна.
— Смотрите, они вас еще сагитируют пойти на митинг!
— Нет, они молодцы, очень тактичны и не настаивают, что их мнение самое правильное. Я тоже такой, не люблю никому навязываться. Но Ксюшей мы просто восхищаемся. Она мудрый человек. Конечно, все идет от ее папы с мамой. Как любой из нас, она может в чем-то ошибаться, безусловно, но то, что ей хочется, чтобы было лучше, — это несомненно. А в обычной жизни она нежная, теплая, прекрасная… Она слушается Максима, внимательно слушает то, что он говорит, никогда его не перебивает.
— Но народ вас видел в ток-шоу и по другому поводу. Из-за скандала с Маратом Башаровым.
— Да, его жена — моя племянница, ее папа — мой троюродный брат, с которым мы очень дружны. А этот поступок, который был совершен моим коллегой, еще прибавил большую боль для меня. Это же мой коллега, к которому я относился очень тепло. Даже если кто-то говорит, что она сама виновата, это неважно. Она может быть виновата, но есть иной подход, чтобы объясниться. Но поднимать руку на женщину…
— Он же извинился публично недавно. Вы его простили?
— Нет, я не намерен по этому поводу с ним общаться. Да мы и раньше-то не так активно общались, так получалось, что встречались крайне редко. Нет, для меня мужчина подобного рода вне моей программы. Я даже испытываю стыд какой-то.
— А вы, когда выпьете, каким становитесь?
— Еще мягче делаюсь, расслабляюсь абсолютно. Но никогда никакой агрессии. Хотя я переиграл кучу всяких мерзавцев, стрелял, сам трижды лежал в гробу в кино. Но в жизни, в быту я никогда не позволю себе поднять руку на человека. Да и на меня крайне редко кто-то покушался. Помню, один только раз было. Молодой человек какой-то замахнулся, а я ему: «Только не по лицу». Он: «Чего?» — «Только не по лицу!» Он был так ошарашен и сказал: «Пойдем выпьем». Мы пошли и выпили
