Оккупированная на протяжении десятков лет Газа останется величайшей открытой тюрьмой в мире.
В США убийства чернокожих руками полиции продолжатся с прежней силой, и тюремно-промышленный комплекс, выросший на плантационном рабстве и законах Джима Кроу, пополнится сотнями тысяч узников.
Европа будет и дальше медленно погружаться в либеральный авторитаризм или, если использовать выражение теоретика культурных исследований Стюарта Холла, авторитарный популизм. Вопреки комплексным соглашениям на международных форумах, экологическое уничтожение Земли продолжится, а война с террором будет все больше перерастать в войну на уничтожение между разными формами нигилизма.
Продолжит расти неравенство во всем мире. Но оно вовсе не вызовет новый цикл классовой борьбы, социальные конфликты все чаще будут принимать форму расизма, ультранационализма, сексизма, этнических и религиозных бунтов, ксенофобии, гомофобии и прочих смертоносных эмоций.
Упадок таких добродетелей, как забота, сочувствие и доброта, будет идти рука об руку с представлением, особенно распространенным среди бедных, что важна только победа, и прав только тот, кто победил — причем неважно, какими средствами.
С триумфом неодарвинистского восприятия истории и ее движущих сил будет реставрирован под разными масками старый хорошо забытый апартеид. Реставрация апартеида проложит путь к новым вспышкам сепаратизма, к возведению новых стен, к дальнейшей милитаризации границ, к смертоносным формам полицейского контроля, к еще более асимметричным войнам, распадающимся альянсам и бесконечным внутренним распрям, в том числе в уже сложившихся демократиях.
Во всем этот нет ничего неожиданного. Это ни что иное, как симптом структурных сдвигов, которые будут становиться все очевиднее. Мира, каким мы его знали в послевоенную эпоху деколонизации, Холодной войны и поражения коммунизма, больше нет.
Началась другая игра, долгая и более смертоносная. Основным конфликтом первой половины 21 века будет не столкновение религий и цивилизаций, а столкновение либеральной демократии и неолиберального капитализма, власти финансов и власти людей, гуманизма и нигилизма.
Капитализм и либеральная демократия восторжествовали над фашизмом в 1945 и над коммунизмом в начале 90-х, когда погиб Советский Союз. С распадом СССР и наступлением глобализации дороги капитализма и либеральной демократии начали расходиться. Все более серьезное расхождение демократии и капитала — новая угроза для цивилизации.
Финансовый капитал, подстегиваемый технологической и военной мощью, достиг мировой гегемонии, овладев сердцевиной человеческих желаний и в итоге превратившись в первую глобальную светскую теологию. Совмещая свойства технологии и религии, он опирался на непререкаемые догмы, которые капитализм в его современных формах вынужден был в послевоенный период делить с демократией — индивидуальную свободу, рыночную конкуренцию, власть товара и собственности, культ науки, технологии и разума.
Теперь каждый из этих символов веры находится под ударом. В своей сердцевине либеральная демократия несовместима с внутренней логикой финансового капитализма. Конфликт между этими двумя идеями и принципами, вероятно, станет самым значимым событием политического ландшафта первой половины 21 века — ландшафта, формируемого не столько властью разума, сколько общим высвобождением страстей, эмоций и аффектов.
В этом новом ландшафте знание будет рассматриваться с точки зрения рыночной пользы. Сам рынок будет переосмыслен как первостепенный механизм подтверждения истины.
Подобно тому, как рынки все больше превращаются в алгоритмические структуры и технологии, единственным полезным знанием станет знание алгоритмическое.
Вместо людей, имеющих тело, историю и плоть, будут учитываться только статистические выводы. Статистика и другие большие данные будут в основном происходить из вычислений.
В результате слияния знания, технологии и рынков презрение будет вызывать всякий, кому нечего продать.
Гуманистическое и Просвещенческое представление о рациональном субъекте, способном на самосознание и выбор, будет вытеснено сознающим себя и делающим выбор потребителем.
Продолжится триумфальное становление человека нового типа. Это уже не либеральный индивид, который, как еще недавно казалось, способен быть субъектом демократии. Новый человек будет формироваться посредством и в рамках цифровых технологий и компьютерных медиа.
В компьютерный век — век Фейсбука, Инстаграма, Твиттера — доминирует представление о том, что подсознание есть чистый лист. Новые формы медиа не просто сорвали покров, наброшенный на подсознание в прежние культурные эпохи. Эти формы стали новой инфраструктурой подсознания.
Еще недавно социальность человека подразумевала контроль за подсознанием. Чтобы реализовываться в социуме, человек должен был контролировать себя, либо делегировать это право специальным инстанциям.
Это называлось репрессией.
Основная функция репрессии состояла в создании условий для сублимации. Не все желания стоит реализовывать. Не все стоит говорить или воплощать в действии. Способность ограничивать себя была сутью свободы индивида и общей свободы.
Отчасти благодаря новым формам медиа и пост-репрессивной эре, которую они открыли, подсознание вышло на свободу. Сублимация теперь необязательна.
Язык потерял свое место. Содержание заключается в форме, а форма оказывается за пределами содержания или становится больше его.
Все это подводит нас к мысли, что посредничество уже необязательно.
Отсюда популярность антигуманистического мировоззрения, идущая рука об руку с общим отторжением демократии. Характеристика этой фазы нашей истории как фашистской могла бы сбить с толку, если не понимать под фашизмом нормализацию войны как состояния общества.
Такое состояние само по себе парадоксально, ведь война ведет к распаду социальной ткани. Но в условиях неолиберального капитализма политика становится слегка сублимированной войной. Нас ждет классовая война, отрицающая собственную природу — война против бедных, расовая война против меньшинств, гендерная война против женщин, религиозная война против мусульман, война против немощных.
Неолиберальный капитализм оставил после себя множество разрушенных субъектов, многие из которых глубоко убеждены, что в ближайшем будущем они будут постоянно подвергаться опасности насилия и экзистенциальной угрозе.
Они искренне хотят вернуть себе некоторое чувство уверенности, нечто священное, иерархию, религию и традицию. Они считают, что нации стали походить на болота, которые нужно осушать, и что с таким миром должно быть покончено. Для этого необходима тотальная чистка. Они убеждены, что спастись можно только в жестокой борьбе за обретение маскулинности, в утрате которой они винят слабейших в своей среде, тех, в кого ни за что не хотят превращаться сами.
Наиболее успешными политическими предпринимателями в этой ситуации станут те, кто способен убедительно разговаривать с неудачниками, с мужчинами и женщинами, сломанными глобализацией, и с их распавшимися идентичностями.
Политика уйдет в уличные стычки, разум утратит свое значение. Как и факты. Политика превратится в брутальную борьбу за выживание с сверхконкурентной среде.
Трудно сказать, каковы в этих условиях перспективы прогрессивной и ориентированной в будущее массовой левой политики.
В мире, который объективирует все и вся во имя прибыли, реальная угроза состоит в поглощении политики капиталом. Превращение политики в бизнес чревато исключением самой возможности политики.
Сможет ли цивилизация в принципе породить какую-либо форму политической жизни — вопрос 21 века.
Ахилле Мбембе
перевод Кирилла Медведева
