С одной стороны, в глобальном мире профессия переводчика крайне востребована. Но в то же время зачем учить другой язык, если существует универсальный английский, на котором так или иначе пытаются говорить все? И потом, конкуренция в профессии очень высока, а технологии машинного перевода активно развиваются. T&P узнали у пяти молодых переводчиков, каково это — постоянно быть посредником между разными культурами и как в жизни помогает еще одна языковая субличность, а также о радостях удачной формулировки и социальной значимости их дела.
Анастасия Позгорева
переводчик с английского
«Ты не просто переводишь, а воссоздаешь текст автора на другом языке»
В работе с английским я перепробовала массу разных форматов и тем и в итоге нашла свою нишу — специализируюсь на обратном переводе. Конечно, с английского я тоже перевожу, профессиональная традиция сложилась так, что обычно человек переводит на свой родной язык, но любой навык можно развить на практике. Огромный бонус работы с самым распространенным в мире языком — это возможность выбирать любую тематику. Я ни за что бы не взялась переводить что-то медицинское, зато с удовольствием работаю с музейно-выставочным комплексом «Институт русского реалистического искусства», перевожу для них каталоги выставок и подписи к экспонатам, потому что мне это очень близко.
Не думаю, что в письменном переводе машина когда-нибудь заменит человека. С другой стороны, сейчас уже практически нет рынка устного перевода с английского. Мне больше всего нравилось переводить на переговорах и встречах, но спрос на это сейчас практически ушел. Скорее всего, теперь крупный работодатель просто не будет брать сотрудников, которые не владеют языком. Хорошо знать язык как дополнение к еще какой-то профессии. Мне тоже по ходу пришлось переквалифицироваться и заняться еще менеджментом, маркетингом и онлайн-продажами. Я координирую работу переводческой службы глобальной компании: большой организации нужны маркетинговые материалы на 35 языках. Как переводчик я работаю по рекомендациям, искать работу мне никогда не приходилось.
В последнее время люди вокруг стали заметно лучше владеть английским, но это скорее достижение не государственной системы образования, а интернета и возможности путешествовать. Английский все-таки сравнительно несложный. Я вот чувствую себя вполне уверенно в любой работе с английским, хотя я и не носитель языка. Сложность для неносителя представляют в основном артикли и запятые, в правильном употреблении которых мы никогда не можем быть уверены на сто процентов. Эти нюансы лучше просить вычитать редактора-носителя.
Люди, с которыми я встречалась в индустрии перевода с английского, как правило, сильно старше меня, им примерно за сорок, они посвятили этому делу всю жизнь и, наверное, уже не готовы что-то менять. Совсем молодые люди работают с переводами около года, а после хотят двигаться в другую область. Все-таки письменный перевод — достаточно монотонная работа, которая требует усидчивости. Темп жизни ускорился: люди хотят за короткое время познать как можно больше, а не фокусироваться на одной задаче.
Работать синхронистом с английского способен вообще не каждый — даже при наличии соответствующего образования. Здесь нужны особые личные и когнитивные качества. Я иногда ради интереса делаю синхрон, но мне было бы очень тяжело заниматься этим как основной деятельностью.
Специфика перевода с русского на английский для меня состоит в том, что очень много культурологических и прочих реалий приходится давать транслитерацией или описательно. При письменном переводе самый главный навык — хорошо чувствовать стиль и делать транскреацию (transcreation = creative translation). Например, однажды «водителя маршрутки» в контексте пришлось переводить как «водителя-камикадзе». Транскреация требует большого количества времени и сил: нельзя переводить прямо, все время нужно осмыслять текст и что-то переделывать. Но по итогам работы мне особенно дорого чувство сопричастности. Ты чувствуешь себя коллегой человека, который написал книгу. Ведь ты не просто переводишь, а воссоздаешь текст автора на другом языке.
Заказчики очень часто не понимают, сколько времени уходит на перевод. По условной норме одна страница, 1 800 знаков, переводится за час. Но если переводчик подходит к своей работе ответственно, он обязательно будет разбираться в терминологии, вычитывать и редактировать. При таком подходе временную норму соблюсти сложно. А еще часто не понимают, что перевод — это в принципе сложно. Подумаешь: взял, перевел, тем более с английского. Вообще длительная коммуникация на любом иностранном языке — это большая нагрузка на мозг, от этого устаешь физически и морально.
Соня Григорьева
переводчик с немецкого
«На другом языке ты просто другой человек»
Я училась на международной журналистике в МГИМО и буквально только в прошлом году окончила магистратуру. На последнем курсе бакалавриата я начала переводить с немецкого и на немецкий в театре. 2012 год был Годом Германии в России, тогда я поработала на фестивале «Новый европейский театр» (New European Theatre — NET), который был целиком посвящен Германии. Было так круто, что я начала думать об этом как о возможной будущей профессиональной деятельности. С тех пор я и работаю переводчиком — в основном в театре. Это могут быть гастроли, когда немецкие труппы приезжают, например, на Чеховский фестиваль. Или совместные постановки, скажем, в Большом театре, когда приезжает немецкий солист, сценограф или дирижер. Реже я работаю с драматическими спектаклями, но это очень интересно, мне повезло переводить в «Практике» и на лаборатории МХТ им. Чехова и Гете-института. А еще я перевожу всякие нормальные вещи, не связанные с театром, и работаю над культурными проектами в Гете-институте.
В общем, если ты хочешь или тебе надо много работать, это не проблема, возможностей очень много. Главное — понять, чем именно ты хочешь заниматься, выработать свою структуру. Моя ситуация кажется мне идеальной. Возможно, это потому, что я в переводе еще не 10 лет — не чувствую усталости от однообразия. На самом же деле эта работа очень разнообразная и по содержанию, и по ритму. Бывает день, когда ты работаешь 10 часов подряд: ты один переводчик, и ты устал. А на следующий день может выпасть лишь пара технических моментов.
Как известно, в МГИМО ты учишь тот язык, на который тебя распределили (поскольку институт связан с министерством иностранных дел, которому нужны специалисты по всем языкам). Я даже не помню точно, что я указывала при поступлении, но мне достался немецкий. Я этот выбор приняла, и все у нас с ним очень хорошо сложилось. Говорят, что, когда ты выучиваешь еще один язык до определенный степени, ты словно приобретаешь еще одну душу. Мне кажется это абсолютно верным. Я много раз видела это у друзей. На другом языке ты просто другой человек.
В Германии и в немецкой среде мне очень комфортно. Мне радостно, что никто никогда не может определить, какой у меня акцент, а значит, меня не воспринимают как какой-то чужеродный элемент. Когда я работаю с немцами здесь в России, тоже не могу сказать, что вижу в них представителей какой-то совсем иной культуры. Да, они всегда выключают свет, когда выходят из комнаты, стараются не использовать пластиковые пакеты, говорят, что у нас слишком тепло и мы совсем не экономим электроэнергию, но это скорее мелочи.
Перевод переводу рознь, все очень зависит от обстановки. Я переводила на церемонии вручения премии «Золотая маска», когда нужно выйти на сцену Большого театра или театра Станиславского и переводить перед большой аудиторией. Это совсем другое ощущение себя и языка, чем когда ты переводишь тех же важных людей, но в рамках кабинетных переговоров.
Очень сложно переводить с ходу без подготовки, но и такое бывает. Однажды я переводила почти экспромтом на лекции в Музее военной формы. Обычно есть возможность подготовиться, заранее посмотреть терминологию и специальную лексику. А тут мы с лектором и аудиторией практически играли в игру «угадай слово по описанию», я переводила детали военной формы описательно, а мне говорили правильные названия. Особый случай — когда надо переводить на репетициях комментарии режиссера. Тут важно очень точно передать зачастую очень сложные философские концепты, чтобы был понятен замысел и интерпретация. Недавно в Большом была опера Шостаковича «Катерина Измайлова», ставил ее Римас Туминас, и нужно было переводить немецкой солистке про «сознание». По-немецки это более составное понятие, связанное с «совестью» («Bewußtsein»), и такие абстрактные явления сложнее передать, чем технические моменты.
Большинство актеров и режиссеров, с которыми я работаю, знают английский, но на уровне, которого достаточно для базовой повседневной коммуникации. Для настоящего рабочего процесса и репетиций нужен переводчик. С одной стороны, это дополнительное промежуточное звено в общении, с другой — это гарантия более полного понимания, а переводчик должен чувствовать, когда ему из разговора устраниться, а когда, наоборот, помочь и пояснить.
Мне кажется, вообще не стоит преувеличивать всемогущество английского. В профессиональной сфере всегда наступает момент, когда человек должен говорить на своем родном языке, чтобы сказать именно то, что он хочет. К тому же у меня был интересный опыт работы с молодыми актерами: казалось бы, люди нашего поколения, которые должны знать английский свободно, потому что вокруг все фильмы и сериалы и так транслируют эту языковую реальность. Но то время, когда можно было заниматься языком, они полностью тратили на свою карьеру, поэтому в свои 25–26 лет они не могут свободно работать с английским, перевод все равно необходим. Если бы у меня была еще одна жизнь, наверное, я бы попробовала сделать что-то свое в театре. Наверное, поэтому так много критиков в какой-то момент пробуют себя в качестве творцов в сфере своего интереса, но часто выходит так себе. Так что пока мне очень нравится за этим миром наблюдать, театральная среда невероятно обогащает и развивает.
Денис Вирен
переводчик с польского
«У нас с поляками намного больше общего, чем может показаться»
С переводом и польским языком у меня все сложилось довольно случайно. Я учился во ВГИКе на киноведа и думал, что буду использовать польский в своих исследованиях, а потом пару раз поработал переводчиком на Московском кинофестивале и после этого начал браться за самые разные заказы.
Когда я только учил польский, у меня было ощущение, что это редкий язык (например, в издательствах у польского остается такой статус). Но со временем я обнаружил, что это скорее заблуждение. Во-первых, достаточно много людей учат польский просто для себя. Во-вторых, оказалось, что и переводчиков с польского довольно много, а на них, в свою очередь, есть вполне высокий спрос. Казалось бы, кому нужен польский язык? Многие поляки старшего и среднего поколения еще знают русский, а если у них бизнес с Россией, то, как правило, они тем более говорят по-русски. Молодежь, скорее всего, знает английский, и им переводчик с польского не нужен. Выяснилось, что это не так и перевод действительно нужен. Я больше знаю про сферу культуры, где регулярно устраиваются крупные события. Например, театральный фестиваль детских спектаклей «Гаврош», где в прошлом году главным гостем была Польша. Так что о конкуренции в моем деле говорить сложно. На самом деле существует очень много ниш, и каждый может найти свою.
У нас с поляками намного больше общего, чем может показаться. Польша позиционирует себя как страну, которая больше стремится к Западу. Это, безусловно, так, но при этом географический и исторический аспект все равно дают о себе знать, никуда от этого не денешься. Польша где-то между Востоком и Западом, и это одна из основных причин ее специфичности и того, что это очень интересная страна со многих точек зрения, в том числе с культурной. На недавних деловых переговорах я обратил внимание на различие польской и русской ментальности — на то, что, например, поляки, которые занимаются бизнесом, — люди очень конкретные. Это очень ощущается по их манере речи: они знают, что хотят сказать. У наших бизнесменов больше сумбура, хаоса, поэтому разговор часто — это некий поток сознания. Думаю, это связано с тем, что мыслительный процесс продолжается во время говорения, а полякам больше свойственно все продумывать заранее.
Я часто слышу опасения, что из-за английского как языка международного общения локальные языки вроде польского не будут востребованы. Но практика показывает обратное. Нередко бывает так, что люди, которые даже хорошо знают английский, говорят: «Нет, я хочу говорить на своем родном языке. Зачем, если есть переводчик с моего родного языка, я буду выражать свои мысли не так полно и не так ярко, как мог бы?»
Переводчик — это всегда больше, чем просто машина по переложению с одного языка на другой. Тут очень важен человеческий фактор. Возникает совершенно особая связь с тем, кого ты переводишь, особенно когда вы долго работаете вместе. С другой стороны, человеческий фактор может и осложнять работу. Вот у заказчиков есть странное представление о переводчиках как о людях, которые, во-первых, должны быть все время доступны, а во-вторых, настолько любят свои языки, что могут работать просто потому, что им это приятно. Первый пункт я еще могу понять: видимо, это такие издержки профессии. Второй пункт представляется мне совершенно неправильным, и, по моим ощущениям, такое положение дел стало немного меняться. Появляются уважение и понимание, что это трудная работа, местами физически тяжелая.
Роман Бондаренко
переводчик с японского
«В русской повседневной жизни я со своей японской субличностью не сталкиваюсь»
Мне очень понравилось звучание слова «аригато», и я решил учить японский. Я отучился в ИСАА на кафедре истории и культуры Японии, так что язык и технику перевода мне было положено изучать в полном объеме. Это была достаточно жесткая тренировка и очень полезная.
В 2014 году я попал переводчиком на Байконур. Так получилось, что для запуска японского спутника искали переводчиков-трилингвов с русским, английским и японским. Наша кафедра выдала некий список специалистов, где я шел после преподавателей, но они все в тот момент уехали работать на Олимпиаду в Сочи. Сейчас я еще работаю с французским и подтягиваю до рабочего состояния испанский, так что даже не знаю, как я должен называться. Квинтилингв, наверное. По моим ощущениям, знание японского само по себе вызывает уважение. Люди почему-то считают, что выучить японский очень сложно.
Часть японской картины мира мне очень доходчиво объяснили в институте, а часть я имел возможность испытать на себе. Что касается финансовой отдачи от работы переводчиком, скажу, что места знать надо. Есть много сайтов, которые пестрят даже не то чтобы объявлениями, а скорее требованиями вроде «нам нужен идеальный специалист, уже вчера и за тысячу рублей в день». Работать на таких условиях просто нереально, но, видимо, все равно есть люди, которым нужен опыт или очень нужны деньги — только этим я могу объяснить, что такие объявления появляются постоянно.
Переводчик — это человек, который призван обеспечить взаимодействие двух сторон, фактически живой интерфейс. Я почти уверен, что он в какой-то момент сможет быть заменен на механический примерно в 90% случаев. Квалифицированный переводчик — это гарантия того, что люди друг друга поймут и им не надо будет учитывать риск, что загруженный руководитель со знанием английского языка не понял загруженного руководителя со знанием японского. Это возможность делегировать гарантию взаимопонимания человеческому интерфейсу.
По интересности с работой на Байконуре может сравниться разве что мой опыт работы переводчиком на сборах каратистов в России. Приезжал сихан, мастер 9-го дана (выше, чем сэнсэй). Я никогда не занимался карате, и мне хотелось за минимальное количество времени разобраться в незнакомой обстановке, освоить терминологию и мимикрировать под одного из них. Помню, что на одном из сборов ко мне в перерыве подошел один из заслуженных сэнсэев с российской стороны и попросил не кричать. А мы находимся в зале, где тренируются одновременно 200–300 человек, я перевожу команды, и произносить их надо громко, в том числе фразы вроде «Так, черные пояса после тренировки сдайте мне, я их увезу в Японию и вышлю вам взамен коричневые» (что означает понижение в уровне). Не могу же я мямлить такие фразы! Нет, я передаю при переводе ту же эмоцию. Вот так я покричал, будучи в полном праве, на 300 человек, которые представляют собой достаточно грозную боевую силу.
Я слышал теорию, что при каждом выученном до определенного уровня языке в человеке развивается отдельная языковая субличность, которая несет характеристики менталитета того народа, который на этом языке говорит. Это может быть обусловлено грамматическими структурами, как, например, доминирование глаголов в испанском. У меня есть достаточно мощная японская субличность, так что, когда я говорю по-японски, я совсем другой человек. Но в своей русской повседневной жизни я с японской субличностью особенно не сталкиваюсь. Есть какие-то концепты японского мировоззрения, которые меня очень привлекают. Например, «икигай». Приблизительно его можно перевести как «смысл жизни», но точнее это что-то вроде «цели», «направления», «пути». Японцы гораздо меньше думают абстрактными терминами, у них все куда более конкретно. Поэтому поэзия хайку — как увеличительное стекло на каком-то конкретном моменте. В наблюдении японцы очень сильны, в отличие от теоретизирования.
Александра Бибикова
переводчик с итальянского
«Меня очень часто спрашивают: „Ты так хорошо знаешь итальянский, почему не уезжаешь?„»
Мой выбор профессии начался с довольно смутного желания стать то ли устным переводчиком, то ли письменным. Просто меня всегда вдохновляло то, что перевод нужен для облегчения понимания между людьми. Мы часто и на одном языке друг друга не понимаем, а на разных — тем более. Я училась на филфаке МГУ и итальянский выбрала просто потому, что влюбилась в Италию, в язык и культуру. Помню один из своих первых опытов устного перевода: я помогала итальянскому режиссеру, который приехал в Россию снимать фильм об иконах. Его интересовал Спас Нерукотворный, так как в Италии этот жанр гораздо меньше распространен. Было одновременно очень интересно и сложно — специфическая тематика.
В конце концов я поняла, что мне нравится и устный, и письменный перевод, самое главное — что переводить, тема. Меня, допустим, не очень вдохновляет рутинная работа над документами или переговоры нефтяников. Я готова браться за что-то подобное, но мне важна социальная значимость моей работы. Например, сейчас часто требуется помощь переводчика для оформления документов на усыновление или для медицинского сопровождения.
Я бы сказала, что переводчик — это абсолютно неблагодарная профессия в том смысле, что те, кто может заплатить за эту работу, обычно не рассматривают его как стоящего человека. Часто заказчик хочет заплатить поменьше или не всегда относится уважительно. Так что переводчик далеко не самая прибыльная и уважаемая профессия. Но все же могу сказать, что в Москве много выпускников так или иначе работают по профессии, в частности с итальянским языком. И тут, как и много где, важно быть быстрым, уметь проникнуть в профессиональную среду, важен сам навык общения и умение завязывать знакомства, поддерживать связи. В самой работе очень важно понимание жизненных реалий страны, языком которой ты занимаешься.
Меня очень часто спрашивают: «Ты так хорошо знаешь итальянский, почему не уезжаешь?» В солнечной, беспечной, приветливой Италии сейчас очень сложно найти работу как итальянцам, так и приезжим. Так что профессионально работать с итальянским языком, мне кажется, в России, в Москве, проще, чем там. В итальянском масса подводных камней. Ты никогда не перестанешь совершенствоваться.
Моя работа — это постоянный компромисс между тем, что я хочу делать, и тем, за что мне платят деньги. Бывает достаточно муторно, приходится сидеть ночами с несколькими заказами сразу. Как бы хорошо ты ни сделал свою работу, все равно бывают недовольные клиенты, а что-то приходится переделывать, переоформлять. Но если ты занимаешься переводом не только ради денег или похвалы, тебя ждет много вдохновения и удовольствия. Вызов в работе переводчика есть всегда. Для меня таким вызовом было переводить итальянскую поэзию. Когда мы с коллегами работали над книгой стихов Коррадо Калабро, предполагалось, что я сделаю подстрочник, а затем поэт переработает мой материал в стихотворный — таким образом у нас будет такой совместный перевод. В итоге опубликовали мои подстрочники как то, что ближе к автору.
В переводе поэзии сложнее всего было передать на русский реалии итальянской жизни. Например, было стихотворение под названием «A targhe alterne», а такого понятия в русском языке просто не существует. Targhe alterne — это такой итальянский закон, он направлен на ограничение потока машин в центре города. По этому закону по четным дням можно въезжать в центр только на машине с четными номерами, и наоборот. Конечно, итальянцы найдут, как обойти почти любой закон, и почти в каждой семье есть две машины: одна с четными номерами, другая — с нечетными. Но тем не менее такое ограничение существует, и оно хорошо понятно любому итальянцу. Стихотворение заканчивалось фразой «наша жизнь несправедлива, как targhe alterne». В итоге мы перевели название как «Рулетка» и дали сноску с объяснениями.
Источник: Теории и практики
Маруся Горина
