Вы взялись за Розова, чтобы что? Открыть по-новому, переосмыслить, спародировать, поиздеваться? На сцене семейный стол - как президиум, по обеим сторонам красные ковровые дорожки, персонажи поначалу как марионетки...
Марфа Горвиц: Только не поиздеваться. Мне интересно осмыслить розовское время. Но для этого нужно отстраниться от текста. Поэтому из бытовой пьесы мы сделали небытовой спектакль - чтобы понять, чем жили эти люди на фоне идеологии, требующей от жителей страны быть героями, а не просто человеками, с их слабостями, страстями, мечтаниями, разочарованиями. Мне хотелось проработать миф о стране, в которой жили мои родители. В каком-то смысле "С вечера до полудня" - это осмысление наших общих корней.
На прогоне спектакля был забавный момент, когда наша прекрасная актриса Елена Калинина, которая играет главную роль, надев очки и парик, вышла на сцену. И все мы - я, художник Дмитрий Разумов и хореограф Александр Любашин, - вдруг увидели в ней своих мам. Вот это ощущение некоей преемственности мы испытывали, работая над Розовым.
А марионеточность в пластике персонажей идет от моего личного ощущения. Прихожу в театр с головой, забитой проблемами, мыслями о делах, а тут надо включиться в историю 40-летней давности. Это вызывает отторжение - я не поверю ни одному произнесенному на сцене слову, меня здесь ничего не зацепит, не тронет. А вот через иронию возникает симпатия: смеюсь, значит, уже сопереживаю персонажам.
Вы ведь уже ставили эту пьесу в Москве, в лаборатории "Мастерская на Беговой".
Марфа Горвиц: Тогда был всего лишь один лабораторный показ, и мне хотелось, чтобы то, что меня беспокоило и нравилось, воплотилось в полноценный спектакль и он бы жил, развивался.
Розов написал немало пьес, но вы выбрали не мелодраму "В день свадьбы", не молодежную "В добрый час!", а именно "С вечера до полудня". Вас не пугает советская идеология?
Марфа Горвиц: Я абсолютный продукт советского детства. Первые восемь лет своей жизни я прожила в Советском Союзе, мой класс был последний, кого принимали в октябрята.
Но что вы помните из советского прошлого? Вы даже не были в пионерах! Не пели "Взвейтесь кострами, синие ночи", не сидели на политинформациях. Идеология вас не успела коснуться.
Марфа Горвиц: Она меня еще как коснулась! Потому что носителем идеологии является мой собственный отец. Он живет с идеологией - может, например, в метро начать рассуждать, куда идет страна. И это яростное, гиперактивное выражение гражданской позиции меня угнетало с детства. Мне было 8 лет, когда рухнул Союз, но ощущение, что мы на баррикадах - до сих пор.
Марфа Горвиц: Да! У нас все бесконечная война, бесконечная борьба! "Наши" - "не наши"! В результате я выросла в протесте к любой идеологии. Мне просто хочется, чтобы каждый занимался своим делом.
Теперь понятно, почему вы посвятили этот спектакль своему отцу.
Марфа Горвиц: Это моя мечта о папе - чтобы он избавился от всего этого идеологического, которым занята его голова, и просто с моими детьми, своими внуками сходил в зоопарк, поиграл с ними в шахматы, попил чай. Позвонил бы просто так, а не чтобы вновь высказать свою позицию по тому или иному поводу.
Розов закончил свою пьесу хеппи-эндом, вы же решили добавить постскриптум, из которого мы узнаем, как сложилась судьба всех героев. И от хеппи-энда ничего не осталось.
Марфа Горвиц: Мне важно было сказать, что никто из нас не вытащит счастливый билет, что все мы в одной лодке. Я не верю в то, во что верил Розов: в удачников и неудачников. С каждым из нас может произойти любое несчастье. Как это случилось в метро на Сенной. Я не выношу эти причитания "слава богу, меня там не было!" Что значит "слава богу!"? Да, вас не было, а другие там были. Этот финал, где я рассказываю, что одна из героинь - успешная женщина, казалось бы, схватившая удачу за хвост, - трагически погибает в авиакатастрофе, был написан до взрыва в метро. И произошедшая трагедия подтвердила мою мысль: никто не застрахован. И мы можем лишь одно - помогать друг другу, если у нас есть такая возможность. Милосердие - вот единственная нормальная идеология.
Вы собираетесь ставить "Осенний марафон" Володина, до этого был чудный спектакль "Сказки из маминой сумки". Вы словно сторонитесь современной драматургии.
Марфа Горвиц: Нет, я в поиске. Хожу на всевозможные лаборатории, фестивали, читки. Но моя драматургия - чеховская. Браться за самого Чехова не хочется, когда в городе идет 12 "Чаек" или 15 "Дядь Вань". Поэтому я ищу постчеховские пьесы. Но современную пьесу нельзя ставить так, как она написана, в отличие от драматургии Розова или Володина. К ней надо находить свой ключ. А для этого мне пока не хватает опыта, знаний. Так что мне есть куда расти.
Елена Боброва
