Обложка «Случайной вакансии» (М.: Иностранка, Азбука, 2013) едина во всех странах — по требованию автора. Обложка в цветах уровней тревоги: желтый и красный, причем красного больше. Единственный символ на ней — размашистый черный крест: иероглиф современного мира, крестик в избирательном бюллетене. Зато на обороте — идиллический силуэт городка: колокольня, крыши, холмы, звезды. Где рай земной? Конечно, в Британии.
Роулинг написала о своей стране роман почти безнадежный — и почти беспощадный. И подтвердила им глубокое уважение к себе, которое сформировали «старшие тома» эпопеи о мальчике-со-шрамом (начиная — уж по самым жестким понятиям — с «Ордена Феникса»).
…Так вот: городок Пэгфорд в юго-западной Англии. Руины аббатства ХII века на холме. Чуть ли не старейший в Британии паб «Черная пушка». Зеленые поля для гольфа и крикета. Таунхаусы и коттеджи. Пестрое пыланье готических витражей в соборе Михаила Архангела и Всех Святых.
Вот только, увы, в городской черте Пэгфорда оказался район муниципальной застройки Филдс.
Уже в коридорах Хогвартса взрослому поттероману легко было разглядеть тень Диккенса. В «Случайной вакансии» Ч.Д. и не прячется: эта пылкая суровая проза прямого действия на сердца сограждан — заставляет вспоминать то «Тяжелые времена», то лондонского уличного мальчишку Джо («Холодный дом»), никогда не слыхавшего «Отче наш», то нищие чердаки «Рождественских повестей». Впрочем, есть разница, и существенная. Бедняки Диккенса стыдятся приходской благотворительности. Никогда не отдают детей в приюты. Работают до последнего вздоха.
А вот в районе муниципальной застройки Филдс на пособие живут по три поколения семей.
Зоркость и здравый смысл сказочницы рождают странные сближения между ее романом и прогнозами самых трезвых аналитиков экономики. Говорили: вывод промышленности из Европы во второй половине XX века приведет к оползню и распаду человеческого капитала. Вот и в Пэгфорде полвека назад закрыли сталелитейный завод… Кто-то сохранил амбиции и хребет. Кто-то полетел вниз, но государство всеобщего благоденствия не могло его оставить без парашюта.
Квартал Филдс образца 2012 года стал пределом падения для сотен семей. И все тут свои.
«Виадуки над магистралью Пэгфорд-Ярвил из конца в конец испещрили граффити; автобусные остановки были варварски разгромлены; хулиганы из Филдса били фонари, швыряли пивные бутылки на игровые площадки. …У фасада громоздилась куча мусора, выросшая до самых окон: набитые отбросами магазинные пакеты перемежались тряпьем и грязными подгузниками. Отбросы частично просыпались — или были выброшены — на неопрятную лужайку, посреди которой красовалась лысая автомобильная покрышка».
Инспектор социальной службы Кей Боден, переехавшая в Пэгфорд из Лондона, не видит ни в виадуках Филдса, ни в доме наркоманки Терри Уидон и ее детей ничего нового. «Видала она и похуже: рубцы и язвы, порезы и ожоги, черные синяки, чесотку, вшивость, грудничков, валявшихся на полу в собачьем дерьме, малышей с переломанными конечностями». Трехлетний Робби Уидон, с трудом выговаривающий слова, и его шестнадцатилетняя сестра Кристал, с трудом читающая вывески, — часть профессиональных будней инспектора. Часть реальности Европы.
Только в Лондоне городское гетто многонационально. А в Филдсе — все «коренные».
…Трудный подросток Кристал — хулиганка, дубина стоеросовая с зычным рыком и отменным запасом брани, позор школы «Уинтердаун», мелкая клептоманка, классная давалка, плоть от плоти квартала Филдс — не хочет отдавать малыша Робби ни в приют, ни в приемную семью. И цепляется за него, и трясется над матерью, все-таки перелезшей с героина на лечебный метадон. И пытается наводить порядок, распугивая тараканов отбеливателем (прочая химия закончилась).
Ее агрессия — попытка обороны от мира. Ее дислексия, копящееся год от года отставание от сверстников во всем явно обрекают ее на Филдс, на грязную и привычную социальную нору.
Кристал и ее мать Терри, их дом и почти бессловесный Робби написаны так объемно и глубоко, как в эпоху «Гарри Поттера» Роулинг еще, похоже, просто не умела. Теперь умеет. При этом — пугающе честна и строга, как профессор Макгонагалл. Видимо, работа фонда «Люмос», созданного Роулинг для помощи детям из бедных семей, — дала и ей экспириенс по части синяков и чесотки, пьяных инцестов, торчков, детсадовцев, имитирующих в играх все, чего навидались дома.
Посвящен роман мужу Роулинг — детскому врачу. Какая часть его опыта отдана инспектору Кей?
...Контрапунктом, вспышкой Кристал и Терри вспоминают считанные минуты нормального детства, которые у них были. В кои-то веки позвали на день рождения. Дали погладить лошадь.
И тут читатель вздрагивает от яростного, как материнский вопль, месседжа автора: они — люди! И в их судьбах, в их душах затоптан мир столь же драгоценный, как у любой Алисы и Гермионы.
Беспощадность и безнадежность «Случайной вакансии» не сводятся к теме Уидонов. Весь роман — гибкая система семей подростков-одноклассников. Снимая крыши с лучших домов Пэгфорда, Роулинг видит: мира нет нигде. Насилие и равнодушие, комплексы одиноких матерей и синдром отличников в семье блестящих врачей-сикхов, входящих в британское общество (у-у, как аукнутся энергия и честолюбие этой семьи неуклюжей дочери, не отвечающей их стандартам!). А супружества! А безрадостные романы! А отношения взрослых детей с родителями! А беглые и точные портреты (в Пэгфорде почти нет красивых людей). И в каждом шкафу — свои скелеты.
«Гарри Поттер» укреплял легенду Британии каждым абзацем. Каждым пудингом Молли Уизли, каждой усмешкой Дамблдора, каждой статуей полузабытого мага (так похожей на статуи реальной Ватерлоо-плейс), каждой витриной Хогсмида и Косого переулка. Рукой Роулинг-реалистки в «Случайной вакансии» ведет та же любовь, лишь усиленная страхом распада.
«Легко ли узнать, какие звезды уже мертвы?.. Кто выдюжит, узнав, что они все мертвы?» — думает одна из героинь. Свет мертвых звезд доходит до земли несколько веков. В романе Роулинг вглядывается в ценности любимого старого мира — от витражей церкви Михаила Архангела до школ, от труда до деятельного милосердия. Испытывая взглядом: какие еще живы?
…И все же дает нескольким из этих полубезумных семей, нескольким из изломанных подростков просвет в финале, тень домашнего тепла, новое самоощущение. Надежду на выход.
Русский перевод Елены Петровой очень хорош. Диву даешься: как много у нас привычного, давно вошедшего в язык сленга окраин, блатных словечек, синонимов для дури и герыча. Как узнаваемы угрюмые тинейджеры в капюшонах и спортивных штанах. Златозубые мамаши с плеерами и татушками. Дети, которых уже-поздно-усыновлять-им-четыре-года. Растущая на наших глазах пропасть между зелеными газонами Пэгфордов и изрисованными виадуками Филдсов. Между школами — оранжереями победителей и школами — отстойниками безнадежных.
…Еще: это очень женская, точнее — очень материнская книга. Большой европейский прозаик эпохи постмодернизма мог бы практиковать великолепную амбивалентность. Олимпийское равнодушие к добру и злу. Мать себе такого позволить не может. Она должна работать домашним священником, психотерапевтом… моралистом, в конце концов. Она, дойдя до крайней точки, взрывается, трясет своих трудных подростков за шиворот, хватает за руки: ты видишь, что происходит вокруг тебя? Ты понимаешь, черт возьми, что вы все натворили?! Опомнись!
Джоан Роулинг сумела сказать именно это, не сорвавшись в истерику.
Похоже, звезда Диккенса и Честертона с ее «белым калением добра» еще жива.
