Есть литературные образцы, где любовь торжествует, любовь, как ее обычно понимают и воспринимают, любовь властная и открытая. В 1978 г. в Америке вышел первый роман молодого писателя Эндрю Холлерэна "Узнают танцора по танцу", встреченный шквалом хвалебных рецензий. Автор, судя по портрету, чрезвычайно красивый, а судя по тексту, "голубой" (действительно, он входит в объединение "голубых" писателей "Violet Quill" - "Фиолетовое перо").
Он описывает беспутную жизнь молодого и очень красивого "голубого" парня Мелоуна. Читателя привлек в книге ироничный и элегантный язык и горький взгляд на "сладкую жизнь" нью-йоркской "голубой" богемы, смех сквозь слезы. Ироничность почти пропадает, как только автор приступает к рассказу о первой и единственной любви героя к прекрасному латиноамериканцу Фрэнку Оливейри, любви с первого взгляда. Ради Мелоуна тот оставил молодую жену и сына.
"В начале Мелоун даже не упускал случая, когда Франки садился напротив, чтобы не встать и, подойдя, обнять его. При виде Фрэнки, стоящего у высокого окна и выглядывающего наружу на гавань, ему не терпелось обхватить его сзади руками. Он даже не давал ему пописать без того же. В конце дня он сидел, ожидая Фрэнки внизу на лестнице. ... Он носил тенниску и голубые джинсы и, как Фрэнки, крест на шее, распятие, которое Фрэнки дал ему на день рождения. Вскоре, как все гомосексуальные любовники, они стали походить друг на друга - разве что ночью или днем, когда они лежали, переплетясь конечностями, разница была заметна: светлый, золотистый, и чернявый, темноглазый - северная и южная расы, соединившись наконец. Каждый проколол ухо и носил золотое колечко в нем. ...
Было нечто атласное в коже Фрэнки; Мелоун не понимал что, но лишь пробегал руками по его животу, его бедрам, как бы пытаясь распознать, из какого материала они сделаны - как покупатель в Гонконге, щупающий шелка. После соития, когда их ноги оставались переплетенными и Фрэнки погружался в сон, прикосновение его тела к телу Мелоуна было столь легким, столь нежным, что Мелоун был дальше, чем когда-либо от сна, и подняв голову в темной тишине он жаждал кому-то сказать: "Будь свидетелем. Я совершенно счастлив. Этот парень чудо. Что он меня любит - второе чудо". И он слушал в тишине ход часов, этот звук, как если бы весь мир исчез и только он и Фрэнки по причине их полнейшего счастья еще оставались. ...
Автору книги "Другая любовь" эта цитата нравится. Он ее не просто вставляет в книгу. Такое ощущение, что автор перечитывал ее несколько раз. Лев Клейн понимает, что это фраза многих голубых читателей заставит вспомнить о многом, некоторых подтолкнет к мечтаниям и фантазиям, у кого-то вызовет грусть - почему такого у них не было. А так хотелось бы, чтобы было.В.Ш.
Когда он залезал в постель под одеяло и чувствовал теплоту тела Фрэнки, теплоту его ног и живота и рук, и они обнимали его немедленно, как если бы Фрэнки был одним из тех растений, которые обвиваются вокруг камня или железного прута слабыми бледно-зелеными усиками-щупальцами, вьющимися и гнущимися, чтобы лоза шла за ними, - Мелоун чувствовал, что счастье просто душит его".
(Holleran 1986: 83-85)
Полных десять страниц заполнены такими описаниями их неизбывного счастья. Однако на одиннадцатой странице оно кончается. Фрэнки нашел дневник, в который Мелоун аккуратно заносил свои измены ему с парнями, к которым он не чувствовал никакой любви. Фрэнки начал избивать Мелоуна, и тот бежал от него. Он окунулся с головой в ту беспутную жизнь, от которой его спасал Фрэнки. Бани, дансинги, мимолетные встречи. И в каждом очередном любовнике он искал хоть какое-то сходство с Фрэнки - единственным, кого он любил. Через несколько лет Мелоун исчез - то ли погиб при пожаре в Эверардских банях, то ли скрылся где-то в Юго-Восточной Азии. Скрылся от самого себя?
Не подумайте, что в гомосексуальной среде всё сплошь экстравагантные приключения и перипетии. Просто литераторам на них интереснее останавливать внимание, а есть и обычная, более спокойная и долговременная любовь, любовь-дружба, даже семейная любовь, хоть она не всегда может быть зарегистрирована законом. В недавно вышедшем романе "Коммонские сыновья" (действие протекает в городке Коммон, но название книги можно прочесть и как "Общие сыновья") техасец Роналд Донахи повествует, как внезапно вспыхнувшая любовь двух юношей ошеломила их.
Первый прорыв страсти описан лаконично и на одном дыхании. Джоэл увел своего подвыпившего друга Тома с танцульки, где тот порывался на глазах у всех тискать и целовать его, лапал за промежность. Это было тем более скандально, что Том был сыном известного в округе проповедника христианских догм и сам в них твердо верил. Джоэл притащил Тома к своей машине и, отъехав от помещения, где была вечеринка, заглушил двигатель.
"В темноте, в парной жаре его смятение отошло и он просто смеялся, когда Том убрал его руку с рулевого колеса и обнял его. Джоэл прижал его к себе. "Ну зачем ты так... Ты что, не понимаешь, что мы наделали?" Но объяснять, что произошло, было бесполезно. До Тома ничего не доходило.
В темноте Джоэл почувствовал руку друга на своем бедре, почувствовал, как она снова медленно движется к его промежности. На сей раз он дал волю и своим чувствам. Он немного раздвинул ноги, сразу приблизившись к Тому. Том привалился еще теснее и начал что-то делать с его ухом, так что оно стало теплым и влажным. "Я люблю тебя", - выдохнул Том. Потом он вскрикнул охрипшим голосом: "Ну, пожалуйста! Ну давай!"
"Что давай?" - спросил Джоэл, тоже нервничая. Его ноги начали дрожать. "Что?"
Том придвинулся к нему и сел так, что лицо его было у самого лица Джоэла. В темноте Джоэл не мог разобрать его очертаний. Чисто выбритая кожа его друга отражала отблеск света откуда-то, но было так темно, что Том казался привидением и его кожа светилась почти неразличимо. "Вот что!" - прошептал Том. И поцеловал Джоэла. Это был настоящий поцелуй, жаркий и глубокий. Джоэл ответил крепким поцелуем, ему было удивительно, что они оказались вот так - уста к устам. Губами он чувствовал полные и теплые губы Тома и вспоминал, какими мертвыми были поцелуи с девушками. Оба слились в поцелуе, пока не освоились, и единственными звуками было их прерывистое дыхание и тихое посасывание их губ. Чистый сладкий запах Тома сводил Джоэла с ума.
Они потянулись к одеждам друг друга и Том просунул свои руки под рубашку Джоэла и продвинул их сзади вниз в его джинсы. Джоэл потянулся к ремню Тома, расстегнул его брюки и его руки проскользнули вниз в теплоту промежности, легонько поглаживая ставшие доступными трусы. Кончиками пальцев он чувствовал упругость нежной кожи живота Тома, потом волосы его лобка. Было трудно достать до него, так как Том прижимался к его груди. Джоэл повалился на сиденье и потянул Тома на себя, при этом он проскользнул обеими руками сзади в трусы Тома и стащил их с его невероятно гладких ягодиц. Том помог ему избавиться от его собственной одежды и после нескольких быстрых рывков они оказались голыми и лежали прижатые друг к другу. Чувствовать голой кожей жар Тома, пульсацию твердой влажной плоти, придавившей его собственную, заставило Джоэла вскрикнуть. Он попытался отодвинуться, понимая даже в этом смятении, что вот-вот это произойдет, но сразу же Том начал задыхаться и содрогаться, выбрасывая горячие струи. Тогда Джоэл отдался на волю судьбы и почувствовал, что сам кончает. В их страсти Том прикусил губу Джоэла, и тот почувствовал вкус крови. За несколько секунд их животы стали липкими.
Потом, когда они лежали вместе, замазанные и липкие, как мальчишки на вечеринке в день рождения, Джоэл попытался поцеловать Тома снова, но Том начал отстраняться".
Исполненный чувства собственной греховности, Том покинул друга и долго не показывался. После мучительных нравственных колебаний и душевных потрясений (полкниги посвящено им), он преодолел свои сомнения, ушел из дома, и они поселились у родителей Джоэла. Впервые оказавшись наедине в спальне, они, наконец, смогли насладиться любовью свободно, и сцену их плотского соединения автор старается передать со всей возможной поэтичностью. Художественного мастерства ему не хватает: намерение просвечивает сквозь описание.
"Они молча раздевались в ярком свете комнаты Джоэла.
Стоя лицом к Тому, Джоэл стянул с себя рубашку, обнажив стройный торс. Кожу его окружало сияние светлых волосков, которые поблескивали на ярком свету. Загар, результат жизни на пустоши, покрывал его сплошь до пояса джинсов. Он улыбнулся и повернулся спиной к Тому. Расстегнув пуговицы джинсов, он дал им соскользнуть с ягодиц. В отличие от спины, они были молочно-белыми, гладкими и безволосыми, словно из фарфора.
Том почувствовал, как пробуждается его мужская сила. Живот его трепетал. Телесная красота Джоэла ошеломила его. Симметрия нагого тела, плавность его движений, когда он выступил из своих одежд и встал нагим - это было зрелище, которое воспевалось со времен античности. Он мог лишь глазеть в изумлении. Каждой частицей своих чувств он ощущал любовь. Она полностью овладела его рассудком. И отбросив все мысли, он дал своим чувствам расти и расти, зная, что именно чувствует, без всякого страха. От полных губ и сильного подбородка до плеч и торса и далее до округлой линии ягодиц, во всех своих движениях Джоэл был совершенен. Он подошел к Тому с открытыми объятиями, предложив себя с такой ясной и светлой улыбкой, что Том испугался, что изольется без малейшего прикосновения Джоэла.
Джоэл помогал ему раздеться. Четыре руки возились с пуговицами рубашки Тома. Джоэл стоял сзади, обняв руками Тома за плечи и целуя его шею, горячо и крепко, и нечто начинало расти изнутри глубоко внизу. Дыхание Джоэла было теплым и благоухающим. Его знобило. Он дрожал и смеялся. Они стащили рубашку Тома, и Джоэл повернул его кругом и поцеловал. Том сжал ладонями ягодицы Джоэла и прижался к его лону, ощущая жар Джоэла, его твердость, прижатую к своей собственной. Джоэл скользнул обеими руками между их тел и расстегнул штаны Тома. Том выступил из них и почувствовал, как на открывшуюся выпуклость его трусиков Джоэл положил свою руку. Он едва не сомлел от теплоты и нежности этой ласки. Губы их соприкасались, и они смотрели в глаза друг другу, видя в них отражение того, что каждый чувствовал. Джоэл первый прервал это вглядывание, опустившись на колени. Том почувствовал, как его трусики скользят вниз по ногам. Он отбросил их в сторону, держась за широкие плечи Джоэла. Жар, охвативший его лоно, побежал по его телу. Он держал голову Джоэла, чувствовал на себе его открытый рот, чувствовал, как губы Джоэла медленно берут его, ощущал давление его губ, как они скользят по стволу, погружая его в теплоту, потом расслабляясь, потом снова туго смыкаясь. Взрыв был разрядкой, столь полной, что колени его подкосились и он покачнулся. ...
Джоэл схватил его и уложил на кровать. Они улеглись впритык друг к другу, и через некоторое время Том сделал то же самое Джоэлу. В нем снова поднялось возбуждение, он чувствовал заполненность своего горла, горячую живую плоть Джоэла, движущуюся, пульсирующую. Соленый вкус смешался с его собственной слюной. Он глотал, чувствуя, как Джоэл содрогается под ним.
Потом они лежали вместе в тишине, оба наполненные, оба изумленные и шокированные. Они не выключали свет, и Том осмелился взглянуть на Джоэла, вглядеться в его лицо, и он был потрясен полнейшей безмятежностью Джоэла.
"Джоэл?"
"Мгм?"
"Почему мы так спокойны?"
Джоэл повел глазами в сторону Тома. Он улыбался. "Я вспоминаю то, что мы сейчас делали. Это ведь продолжалось недолго, а?"
"Да."
"Но мне хорошо. Я совершенно счастлив именно теперь, хоть это и продолжалось только минуту! Не могу этого понять!..."
(Donaghe 1989: 9-10, 129-130)
Всё предшествующее повествование сосредоточивалось на Джоэле и как бы велось от его лица, а тут вдруг всё увидено глазами Тома. Видимо, здесь сквозь литературный сюжет прорвались какие-то собственные воспоминания автора. Книга посвящена некоему Дж. И. X., ибо автор обязан ему "четырнадцатью годами, за которые я дорос до понимания того, что любовь необъяснима" (Donaghe 1989: frontispis). Мы с интересом вглядываемся в портрет автора: обычное мужское лицо, совершенно непроницаемое.
Ощущением счастья и романтикой юности пронизан и роман Джона Фокса о любви двух подростков "Мальчики на скале", хотя в этом романе гораздо сильнее внимание к технической стороне секса, да и сам секс интенсивнее. Повествование ведется от лица одного из подростков, Билла Коннорса. Он вполне осознает необычность своих чувств, долго и несмело приглядывается к красивому юноше старше себя, Алу ДиЧикко, и наконец сближается с ним. Оказывается, тот тоже не чужд этого рода чувств. Они заехали к Алу домой. Присели на диван.
"Я снял свои кроссовки и носки и поставил их рядом с кроссовками Ала. Мне нравилось, как они выглядели рядом. Наши босые ноги соприкоснулись. Он стянул свою трикотажную рубашку через голову и сказал: "Что же ты не снимаешь свою рубашку, красивый мой?"
Когда я расстегнул ее, он тряхнул головой и провел пальцами по своим черным кудрям. Вены проступили на каждой его руке, пробегая вниз от плеч по бицепсам. Ниже его пупка начиналась узкая полоска тонких черных волос, поднимавшаяся к груди, где она как бы расширялась и исчезала. Он вытянул обе руки и скользнул пальцами по моим рукам, потом изогнулся, присел и начал вставать и вроде как потащил меня за руки, чтобы я встал тоже. Мы стояли так долго, в штанах, но со снятыми рубашками, босые, прикосновениями рук медленно ощущая грудь и руки друг друга, очень медленно и постепенно, наступая друг другу на ноги, сперва случайно. Я пробежал пальцами вверх по узкой линии волос поднимавшейся по его животу. Было немного волос ниже каждого соска.
"Мне жутко нравится твое тело", - сказал я.
Он сказал: "И мне твое тоже". А у меня вряд ли был хоть волосок на теле.
Он обхватил руками мою талию и сжал. Его пальцы почти встретились. Он сдвинул их по наклонной, и я погладил его по выступающим венам на руках. Я просунул руки ему под мышки и сжал его выступающие боковые мускулы. Он положил свои руки мне на плечи и, стоя на моих ногах, поцеловал меня в рот. Склеенные, мы повалились на пол. Я на нем, прижимая к нему основание своего члена через штаны, а потом мы перекатились и поменялись местами, полным оборотом, толкаясь и нажимая, как в борьбе, по временам практически как сражаясь, это должно было охладить нас, и мы лежали так с коленями всунутыми в промежность, как бы массажируя коленом твердый канат, пробегавший от очка к основанию члена, и сумасшедшие вещи вроде того. Глазами с близкого расстояния мы погружались друг в друга и смотрели и смотрели и улыбались и смеялись непрестанно и целовали и целовали, открытым ртом, и всё это выходило очень естественно.
Когда мы передохнули и отпили вина, я сказал:
"Ал?"
"А?"- сказал он, отодвинув вино от губ.
"Ты когда-нибудь делал это раньше?"
"Ты имеешь в виду - это?"
"Да".
"Собственно, нет".
"Что ты имеешь в виду? "
"Ну, там был один мальчик квартал от нас, он потом переселился, так мы отсасывали друг другу, но..." Он пожал плечами и пригубил еще немного вина. "Это не было как у нас. ... Иди сюда".
Штаны были сброшены, и, оставшись в одних плавках, мы чувствовали друг друга сквозь белую ткань. ... Потом и они были сняты, и он надвинулся на меня, ухватил это ртом страстно и очень искусно, но хоть ощущение было великолепным, я вытянул назад, потому что я мог сразу же выстрелить.
Это эротика? Стремление разбудить читателя? Зачем цитата? Показать чистоту отношений? Рассказать, как это бывает? Вызвать любопытство у гетеросексуалов. Пусть они удивятся, что можно так "заниматься любовью".В.Ш.
Мне было удивительно, как он мог делать это, не давясь, потому что я хотел делать то же самое ему, но я хотел делать это хорошо. Он сидел на диване, а его член качался у самого моего липа с маленькой капелькой жидкости на щелочке. Я заглотил только головку, и она была великолепна на вкус во рту, и все это пахло чудесно, но он сказал: "Осторожнее с зубами", и я попробовал снова.
Он поднял мою голову. "Вот так", - сказал он, показывая. Он открыл рот пошире и натянул губы на зубы. Я попробовал, и это прошло окей, но я подавился, когда попытался чтобы прошло глубже. Он сказал: "Все в порядке, ты можешь, всё дело в управлении своими мускулами".
Мы делали пресловутое 69, которое я предвкушал раньше, но отдельно у меня это получалось лучше.
Во всяком случае, не буду входить во все детали, но я не мог поверить, что это происходит, и вкус, и запах, я право не могу это описать, а тут мы лежали горизонтально лицом к липу и сплавлялись - потные, с переплетенными ногами, обвившись руками, все мускулы в напряжении, липкие члены прижаты друг к другу, влажные от пота.
Непосредственно перед тем, как мне кончить, глубоко внутри было как отложенное навеки одушевление. Тела сомкнулись, руки и ноги сжаты в тисках, рты заткнуты, ибо стараются проникнуть внутрь друг в друга, нижняя сторона моего языка простирается вниз его глотки, мы кричим внутрь друг друга и кончаем и кончаем.
Потом было хорошо и плохо. ... С расстояния двух дюймов он прошептал: "В чем дело?" "Ничего", - сказал я. Мы лежали, присосавшись друг к другу, при чем я старался ни о чем не думать, массажируя боковые мускулы и дельтовидные и всё прочее. Потом он начал вроде как жевать мое ухо и совать в него язык, мне это не нравилось, и мы стали медленно сосать губы друг друга и заснули, и проснулись одновременно, и вздрогнули, и принялись за то же надолго, и заснули и... ну, это продолжалось часами. Фактически всю ночь. На следующий день мои губы так опухли, как если бы мне здорово навесили по зубам".
Билл пребывал в смешанных чувствах.
Через несколько дней, они гостили у родственницы Билла, после купанья в море спали там в одной кровати.
"Я внезапно проснулся и спросил: "Что ты делаешь, какого хрена!"
Наши волосы были еще влажными и наши промежности парились в кровати, и что-то пыталось втереться в мое очко - это был розоватый инструмент Ала.
"Шшш, - прошипел он, - Какое ощущение?"
"Да я вроде не хочу этого там. Убери".
"Подожди минуту". Он вскочил и достал из своего рюкзака тюбик мази под названием K-Y. "Я не буду делать ничего, что тебе не понравится. Обещаю".
Я лежал на спине. Он поднял мои ноги, набрал средним пальцем немного мази и просунул его очень медленно до первого сустава. "Чувствуешь?"
"Ну, конечно, чувствую"
"Расслабь этот мускул".
"Не могу"
"Просто расслабь его. Ты не привык расслаблять, но ты можешь. Просто расслабь его"
Я пытался расслабить, но все оставалось напряженным. Его палец ходил вкруговую. Я вроде стонал, кажется. Какое-то время я не напрягался, но потом снова напрягался вокруг его пальца "Иееу!"
"Расслабься, малыш".
Что-то начинало ощущаться вроде как хорошо. Ал поглядывал на меня, ухмыляясь. "Вот оно, вот оно, Билли". Он массажировал что-то, что ощущалось хорошо. "Эта штука очень чувствительна, - сказал он, - ты чувствуешь это?" Я выдохнул всем ртом. "Это простата", - сказал он - "Я ощущаю этот выступ пальцем".
Я начал ослаблять зажим на более длинные отрезки времени. У меня был тверд, как скала, у него тоже. Он сказал "Я могу сделать так, что ты кончишь от одного массажирования".
"Давай", - сказал я.
"Ты хочешь, чтобы я тебя вы...л, малыш?"
"Не знаю".
"Я остановлюсь, как только ты велишь мне".
"О'кей".
"Ты уверен?"
"Да".
Оставляя палец еще там, он начал намазывать и свой член.
"Дай мне сделать это", - попросил я. Он подал мне тюбик, и я сделал его член скользким. Член дергался и толкался в моей руке, и Ал замычал "Ооо", закрыв глаза. Он тер мою простату, и все время, пока он это делал, мой член стоял, потом прижался к моему животу.
Он вынул палец и навалился на мою расщелину. Обеими руками как скользкими тисками он держал мои щиколотки отогнутыми назад над моей головой Мои колени были прижаты к моим плечам. Он протолкнулся внутрь, и я напрягся, и мой член подскочил. "Ооо Оув!" - вскрикнул я, скрипя зубами.
Он держал головку там "Расслабься, расслабься, расслабься, расслабься, Билли, расслабься".
Я расслабился. "Воткни его", - сказал я.
Но он так и держал ее, пульсирующую, только головку внутри меня Он наклонился надо мной и всунул язык мне в рот, и я сосал его, пока он очень-очень медленно скользил своим членом внутрь. Я обнаружил, что мог сохранять расслабленность сосредотачиваясь, потом через некоторое время я даже не должен был думать об этом Он медленно осел, длинная линия слюны соединяла его нижнюю губу с моим языком
"Смотри, - сказал он - Попробуй своей рукой".
Я взялся за основание его члена, который дергался, как сумасшедший. Я ощущал его яйца прижатые к моей заднице. Он наклонился надо мной, мы глядели в глаза друг другу, потом его член сразу стал гибким внутри меня. "Уии", - сказал я, закрыв глаза и улыбаясь Он хохотнул, набрал еще мази на руку и медленно вытянул член, а когда он воткнул снова, мой вскочил стояком Он охватил его рукой.
Я просто стонал. Я не мог поверить. Это было лучше всего. И другая вещь была восхитительной - тело Ала изогнутое горбом и пульсирующее. Я потянулся руками вверх и ухватился за его боковые мускулы. Он сомкнул мои ноги и начал сосать на них мои пальцы. Я стал хлестать его задницу в то время как он трахал меня, и я подымал мою задницу с постели, встречая его, втискиваясь в него. Потом мы упали с кровати, свалившись на пол. Моя спина была на полу, а моя задница в воздухе, и он был надо мной. Я старался не кричать, но был близок к извержению. Он зажал рукой мой рот и я сосал его мясистый мускул у большого пальца и издал хрип или писк, когда спустил всё на свои лицо и грудь.
"Вынь его! Вынь его!"- я толкался в верх его бедер, и он вынул, и его член дергался у моего лица, а потом застыл, а потом содрогнулся и без всякого прикосновения к нему выбросил всё прямо мне на лицо, и я высунул язык и поймал большие хлопья. Ал шатался и мы оба улыбались ... Он был мокрый насквозь, я тоже, и он упал на меня, громко шлепнувшись, и мы катались, вылизывая друг друга и сося каждую часть наших тел, пока не заснули в сумасшедшей позе на полу.
Утром моя задница здорово болела, фактически весь день, но в остальном я чувствовал себя великолепно".
Из записки, оставленной в соседней комнате, мальчики поняли, что тетка Билла всё слышала. Ал был в ужасе, Билл - нисколько.
"Ни на йоту я не чувствовал странность происшедшего, как это было в тот день, когда мы проснулись в его доме после первого раза. Прошедшей ночью мы в самом деле, по-настоящему е.... Но это было больше, чем ... Ну, может, вы и знаете, что это было".
(Fox 1984:106-109,130-133).
Роман оканчивается, оставляя читателя в предчувствии, что героев ждет долгая и безоблачная любовь.
Но это всё художественная литература.
Продолжение следует...
