Народный артист России Геннадий Гладков считает, что «блатняга» для оркестра может стать хитом. Знает: если взялся за музыку к Гоголю — готовься к чертовщине. Уверен, что даже с поверхностным знанием итальянского языка можно войти в историю. Обо всем этом композитор рассказал «Известиям» накануне своего 85-летия.
— Вас называют сказочником от музыки. Тому подтверждением «Бременские музыканты», «Малыш и Карлсон», «Голубой щенок», «38 попугаев». А есть ли у вас любимые сказки?
— Да. У меня до сих пор лежит том русских сказок Афанасьева. И когда бывает плохое настроение, обязательно его беру и начинаю перечитывать. Очень греет душу... А еще я люблю братьев Гримм, сказки Гауфа.
В детстве любил «Волшебника Изумрудного города». Именно эта сказка стала моей первой работой на студии грамзаписи. Песни на стихи Татьяны Макаровой поместились на двойной диск. А редактором пластинки был Юрий Энтин. С этого началась моя сказочная история. Видимо, поэтому и говорят, что я какой-то сказочник.
— У прославившего вас мультфильма «Бременские музыканты» был предшественник — спектакль «Трубадур и его друзья» в Театре Ленсовета. Трубадура пел и играл Михаил Боярский. Чем вас заинтересовал молодой актер?
— Мишу Боярского я сразу заприметил. Импонировало, как он замечательно поет, двигается. Я понял, что у него большое будущее. А когда Игорь Владимиров и Василий Ливанов решили поставить спектакль, то в роли Трубадура увидели только Боярского. Потом Миша играл и в других постановках, где звучала моя музыка. Пел за Луиса де Караскиля в «Дульсинее Тобосской». А с Алисой Бруновной Фрейндлих они вели спектакль «Люди и страсти». Исполняли зонги немецких поэтов, на которые я писал музыку.
— Мало кто знает, что вы с Василием Ливановым решили судьбу Боярского не только на сцене, но и в жизни, позволив ему выбрать актрису на роль Принцессы. Ею стала Лариса Луппиан, на которой актер женился. Больше вам не приходилось быть свахой?
— Ну, нет, почему же. Невольно бывало. То, что у Миши после нашего спектакля всё сложилось с Ларисой, так это просто замечательно! Очень рад за них. Похожая история произошла в Ленкоме, когда и там решили поставить «Трубадура и его друзей». Главную роль играл Михаил Поляк. Принцессой была Елена Шанина, с которой потом у них случилась свадьба. Но через какое-то время всё расстроилось...
— Фильмы Марка Захарова невозможно представить без вашей музыки: «12 стульев», «Убить дракона», «Обыкновенное чудо». Но сам Марк Анатольевич считал, что вы вошли бы в историю, написав одну-единственную песню — «Уно моменто» к картине «Формула любви». Вы так же высоко ее оцениваете?
— Типичный прием Марка Анатольевича. Он иногда так говорил: «Мне нужно, чтобы тут шла твоя музыка, а потом что-нибудь упало». Я бил по клавишам, а он говорил: «Вот этот удар останется на века. Остальное, может, и забудут».
Захаров сам подвиг меня на «Уно моменто». Однажды заявил: «Мы с тобой сколько работаем... Ты написал русскую музыку, еврейскую, американскую. Слабо сочинить итальянскую?» А у меня было много пластинок с итальянскими песнями. Как правило, они строились по одной схеме: минорный запев, потом мажорный рефрен. Так я и выстроил.
Что касается слов, то из консерваторского курса итальянского языка кроме «уно моменто» в голове ничего осталось. Стал повторять это, аккомпанируя на рояле, и Захаров как захохочет: «Это очень смешно!» Ну и оставили как есть. Симфонию, оперу, балет можно обдумывать, а вот такую вещичку ни к чему. Мой друг, композитор Андрей Эшпай, всегда говорил: «Песня или получается сразу, или не получается».
Марк Анатольевич любил, чтобы всё шло через него. Он и свет выставлял, и давал задания художникам. Его спектакли и фильмы — это он, Захаров. Марк всегда боялся, когда я сочинял без него. Говорил: «Без меня ты всегда уходишь в свою консерваторию, а при мне ты в театре».
— Вам постоянно делают комплименты. А критика бывает?
— Одно время очень ругали в Союзе композиторов за музыку к «Джентльменам удачи». Решили, что продвигаю всякую «блатнягу» для оркестров. На это я отвечал, что таков сценарий. Герой по прозвищу Доцент — знаменитый уголовник. Какая ему может подойти музыка? Только дворовая.
А когда герой — волшебник, как Олег Янковский в «Обыкновенном чуде», то и музыка для него другая, волшебная. Кстати, найти исполнителя, который спел бы за Янковского, было очень сложно. Приходили знаменитые баритоны из Большого театра, но всё не то. Вроде есть голос, а смысл слов теряется. Потом Марк нашел Леонида Серебренникова. Тот спел и тем сделал весь фильм.
— Ходят слухи, что вы сами маг-чародей, поэтому и взялись за балет «Вий». Как вошли с мистикой в контакт?
— Маг и чародей? Если бы знал какие-то приемы, может быть, использовал их в жизни. Но пока страдаю от чьих-то магических на меня воздействий. Что касается Гоголя, «Вий» с детства меня завораживал. Было страшно, когда читал книгу. Забирался в кровать и накрывался одеялом с головой. Спрячусь, пересижу и снова за чтение.
Решение написать музыку к балету «Вий» пришло не сразу. Чувствовал, что нужно набраться знаний, умений, техники. Окончил училище при Консерватории, потом Консерваторию, аспирантуру. Когда понял, что готов и могу, вместе с балетмейстером Леонидом Лебедевым отправился в экспедицию на Украину. Решили объехать места, описанные Гоголем. Были в Миргороде, Полтаве, Сорочинцах, Васильевке, где он родился. Надеялись найти церковь, где произошла эта чертовщина.
— Почему вы решили, что Гоголь писал с натуры?
— Не знаю. Просто считал, что церковь-то точно должна быть и непременно в Диканьке. Местные отвечали, что если она и есть, то точно не у них. Но я не отступался. И вот, когда мы с Леонидом Лебедевым уже собирались уехать из деревни, мне показалось, что я вижу очертания храма. Подошли ближе, а там разрушенная церковь. Сквозь стены и крышу проросли деревья. Даже стоя рядом, понял, что это безумная церковь. Вообще меня предупреждали, чтобы я особенно с этим делом не возился, но уже было поздно — я начал работать над «Вием» и с нами стали происходить странные вещи.
— Чертовщина?
— Ну да. Гоголь будто играл со мной: ноты поднимались и летали. Если бы я их не ловил, точно бы выскочили в окно. А балетмейстер, работая над хореографией, испытал левитацию. Рассказывал мне: «Представляешь, я ночью поднимался и летал по комнате» — «Как ты понял? Может, тебе приснилось?» — «Когда летишь, первое, что холодеет — ноги. Проснулся, а они ледяные. Значит, летал». Так что не зря нас предупреждали, чтобы мы не брались за это произведение.
— Балет в итоге получился?
— Музыка была написана. Когда я предложил ее Министерству культуры, за мной закрыли дверь и перекрестились. «Нашел что предлагать в советское время», — говорили мне коллеги. В итоге эта вещь долго лежала на полке. Позже «Вием» заинтересовались театры, но ни в одном балет не вышел. Над ним тяготело какое-то заклятье. Хотя музыка нравилась. Просили прислать за рубеж. Отправляли. А нам в ответ: «Пришла пленка, но музыки на ней нет».
Потом, чтобы не утратить работу балетмейстера, было решено снять небольшой фильм-балет. Но и с этой пленкой тоже произошли чудеса. Фильм был номинирован на награду фестиваля мистического кино во Франции. Пленку привезли туда, но когда дело дошло до показа в кинотеатре, изображение исчезло. Вот и не верь в мистику. Действительно, какой-то маг и чародей поработал. Но точно не я.
— Как вам удается быть универсальным композитором — сочинять как крупную форму, так и музыку к мультфильмам?
— Главное в музыке — любовь. Неважно, какой жанр. Без любви ничего не получается. Отец водил меня на концерты в Колонный зал Дома Союзов. Раньше он считался музыкальным центром столицы. Я с восторгом смотрел, как играет оркестр и мне хотелось самому когда-нибудь написать музыку для него.
Мультфильмы — тоже мое пристрастие с детства. Ходил на них в Манеж, в сад Эрмитаж. Знал наизусть. Раньше что было хорошо? Перед началом сеансов в фойе кинотеатров выступали маленькие оркестры. Даже знаменитый джаз Цфасмана. Казалось бы, почему известнейший коллектив развлекает зрителей перед сеансом? Но тогда музыканты не считали это зазорным. Хорошо было — и кино посмотрели, и музыку послушали. Эстетически наполненный вечер.
— В СССР снималось много фильмов, песни из которых становились хитами. Почему современная киномузыка не запоминается?
— Раньше много музыки писалось специально для Студии детских и юношеских фильмов имени Горького. Сейчас она вообще находится в анабиозе. Все знают песни Евгения Крылатова и Юрия Энтина — «Крылатые качели» из «Приключений Электроника», «Прекрасное далеко» из фильма «Гостья из будущего», «Три белых коня» из «Чародеев». К картинам Гайдая музыку писал Александр Зацепин. И пока эти песни не перебиты новыми хитами, их и будут слушать.
У меня ощущение, что в подготовке композиторов консерватория очень законсервировалась. Оторвалась от жизни и никак не может найти свое место. Ко мне часто обращаются ее выпускники. Слушая их музыку, я понимаю, что вряд ли кто-нибудь сможет поставить ее в эфир или использовать в кино. Она настолько субъективна, что отклика не вызовет. Придумывают какие-то заумные вещи, а музыка должна быть простой. Сергей Прокофьев по молодости писал много простой музыки: марши, танцевальные мелодии. А потом потрясающе внедрял их в свои балеты.
— Много ли у вас заказов?
— Нет сегодня системы заказов. Раньше были — от Министерства культуры. Были еще закупочные дни. Союз композиторов отбирал лучшие произведения, написанные в течение года, и показывал на худсовете в министерстве. Лучшие вещи принимались и оплачивались. Это очень помогало композиторам.
А еще мог поступить заказ от театра. В министерство отправлялось письмо, что есть заинтересованность в каком-либо произведении. С композитором заключали договор. Потом худсовет принимал музыку и автору полностью оплачивали работу. Сейчас ничего такого не существует.
— Как же известный композитор ищет себе работу?
— Пишу только то, что хочу сам, и предлагаю театрам. Театру оперетты предложил мюзикл «Доходное место» — они приняли и поставили. Но мне проще. А что делать начинающим? Как молодой композитор может стать востребованным? Нет системы заказов, но нет и цензуры. Композиторы пишут, что хотят, не понимая, кто их услышит. Это плохо.
— Недавно вы завершили работу над диском к спектаклю Марка Захарова «Тиль». Почему именно эта постановка?
— Раз нет Караченцова (исполнитель заглавной роли в спектакле. — «Известия») — значит, нет «Тиля», это уже ясно. Но музыка-то есть. Я слушаю ее и вспоминаю Николая Петровича. К сожалению, «Тиля» в свое время не сняли для телевидения. Как напомнить другим поколениям, что это было? Вот и захотелось записать пластинку. А когда нашел понимание и поддержку у коллег, порадовался. Теперь с удовольствием дарю диск друзьям.
— По этой же причине на «Мосфильме» записываете музыку к мультфильму «Разлученные»?
— Да. Он был снят в 1980 году по сказке Юрия Олеши «Три толстяка». Никого из его создателей уже нет: ни режиссера Николая Серебрякова, ни художницы Алены Спешневой. В их память делаю эту пластинку, хочу напомнить о временах, когда мы жили легче и веселее.
Возвращаюсь и к любимой музыке — в прошлом году вместе с Владимиром Юровским записали диск «Симфонические пьесы». Туда вошла музыка к фильму «Обыкновенное чудо» и к балетам «Возвращение Одиссея», «Вий».
— Юровский — очень востребованный музыкант. Как вы познакомились, что вас сблизило?
— Нас познакомил мой ученик Андрей Семенов. Они с Юровским были сокурсниками в училище при консерватории. У нас с Владимиром вышла взаимная симпатия на творческой почве, и до сих пор продолжаем сотрудничать. Считаю его одним из лучших дирижеров современности. Очень хочется записать с ним еще пластинку и чтобы он выступил на моем юбилейном концерте. Правда из-за его сумасшедшей занятости случится это только в следующем году.
— Юбилей перенесли из-за дирижера?
— Да. Потому что он гений. Когда слушаешь его оркестр, думаешь: «Как сыграно!» Поэтому готов его ждать, пока жив: год, два — лишь бы он приехал и сыграл. А пока юбилейный концерт запланирован на июнь 2021 года.
Зоя Игумнова
