В прокат выходит «Мария до Каллас», монументальный и восхитительно старомодный биографический фильм об одной из величайших оперных див ХХ века, который с первых же кадров определяет свою задачу: рассказать о Марии Каллас словами самой Марии Каллас
Режиссер-дебютант Том Вольф четыре года собирал по всему миру материал для этого фильма — неизвестные home video, фотографии, никогда не публиковавшиеся письма Каллас. Получился своеобразный фанатский коллаж, созданный ярым поклонником, который принципиально не читает желтых газет, а верит лишь в то, что говорит сама дива. «Во мне сосуществуют два человека: я хочу быть Марией, но есть Каллас, которой нужно соответствовать… я надеюсь, они найдут общий язык» — этим признанием открывается фильм. Вольф, хоть и выстраивает события жизни Марии Каллас в хронологическом порядке, все же в первую очередь выслушивает Каллас, а не Марию. Его абсолютно не трогают сплетни и слухи, которые за сорок лет, прошедших с момента смерти Каллас, превратили ее почти в карикатуру. Слишком часто биографов интересовали скандалы, слишком много допущений было сделано, слишком охотно публика обсуждала личную жизнь Каллас. «Толпа жадно читает исповеди, записки, etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего». Задача Вольфа — не оправдать или обелить певицу, а попросту отмести все эти сорок лет, помочь Марии Каллас отвернуться от подлой толпы, заставить толпу увидеть совсем другую Марию.
И у Вольфа действительно получилась совсем неожиданная Каллас. Не та скандальная дива, о которой уже сняли десяток документальных фильмов, заполненных «говорящими головами». И не та истеричка, которую воображал Франко Дзеффирелли в своем не самом удачном фантазме «Каллас навсегда» (там, кстати, ее играла Фанни Ардан, которая в фильме Вольфа читает за кадром личные письма певицы).
Письма, в том числе к учителю и подруге Эльвире Идальго, отрывки из интервью, кадры кинохроники и, конечно, концертные и театральные записи Вольф подает с такой смесью обожания и уважения, что местами в «Марии до Каллас» чудится интонация советских документальных фильмов о Ленине. Каллас здесь безупречна, волшебна, несчастна. Она — неземное существо, богиня, мечтающая стать человеком. Понятно, что в такой биографии попросту не может быть упомянута, например, анорексия — в подростковом возрасте Каллас весила 100 килограммов, потом похудела вдвое и всю жизнь боролась с собственным весом,— в фильме об этом ни слова. Скандалы, связанные с ее именем, сознательно сглажены и романтизированы: и уход певицы со второго акта «Нормы» в Риме, и роман с Аристотелем Онассисом, длившийся много лет, и депрессия. В фильме все это оказывается возвышенным, приглушенным, не вполне настоящим. И в конечном итоге способ выбора тем и интонаций превращает фильм в машину времени, погружает зрителя в ту эпоху, когда о бодипозитиве еще никто не думал, развестись было не так-то просто, а великая певица всерьез утверждала, что «самое важное для женщины — это найти своего мужчину и сделать его счастливым». Никакого поясняющего закадрового текста, никакой дистанции, никакого будущего.
Возможно, самые интересные эпизоды фильма — не записи оперных арий, которые Вольф дает целиком, не интервью с журналистами, когда по улыбке Каллас можно угадать, что происходит в ее жизни, а какие-то расплывчатые свидетельства замирающего времени: долгое путешествие сквозь толпу, уличная суета, снятая на Super 8, разговор с поклонниками певицы, в глазах у которых — то же фанатское безумие, каким горели глаза поклонников Леннона или Лемешева.
Ближе к концу фильма (то есть ближе к концу жизни) Каллас спрашивает у Пьера Паоло Пазолини, у которого она сыграла в «Медее»: какая я на самом деле? Он немедленно отвечает: «Больше всего ты любишь работу» — и, подумав, добавляет, что еще она любит жизнь. В фильме очень мало историй о жизни и очень много — о работе, о постоянном «перевыполнении долга певицы». Каллас кажется искренней, но интервью, какими бы искренними они ни казались, это тоже работа.
И становится понятно, что суть фильма — не в том, чтобы рассказать биографию певицы, и не в том, чтобы в который раз констатировать, что любой публичный человек всегда о чем-то умалчивает, всегда играет какую-то роль, всегда находится на сцене. Том Вольф убеждает зрителя, что единственная правда, которая остается от великой певицы, это правда голоса. Правда музыки. И останавливает время, чтобы Каллас могла петь вечно.
