В Opera Bastille Андреас Кригенбург поставил, а оркестр с Микеле Мариотти во главе сыграл громоздких и знаменитых «Гугенотов» Джакомо Мейербера, которые после своего появления в 1836 году стали так популярны, что публика потом им этого долго не прощала. В Париже «Гугенотов» не видели c 1936 года. Пять часов дожидался Варфоломеевской ночи корреспондент “Ъ” Алексей Тарханов.
«Гугенотов», забытую классику французской «большой оперы» Grande Opera, готовили не без приключений. Сначала отказалась от роли немка Диана Дамрау, большая специалистка по Мейерберу. В партии королевы Маргариты ее заменила американка Лизетт Оропеса. А потом, под самую премьеру, сошел с финиша американец тенор Брайан Хаймел, уже значившийся в буклетах и на афишах. В спектакль был поспешно введен кореец Йосеп Канг, ставший главным героем — молодым протестантом Раулем де Нанжи.
Когда в первой сцене на празднике в доме графа де Невера (баритон Флориан Семпе) появляется рослый, плотный кореец и озирается с видом азиатского туриста, ищущего Эйфелеву башню, ощущается и провинциальность героя, и его одиночество среди пирующих католиков. Впрочем, его слуга-воин, неукротимый Марсель (бас Николя Тесте), даром что француз, выглядит таким же чужим на празднике жизни, когда поет ненавистным папистам, недавним врагам на поле боя, свой хорал с повторяющимся «пиф-паф», которым буквально разит наряженных в красное гостей.
В первом акте мы знакомимся с трехэтажной сценической конструкцией, которой предстоит стать и дворцом графа де Невера, и домом графа де Сен-Бри, и отелем Несле, где застанут своих жертв убийцы, и протестантским храмом, где Рауль и его возлюбленная Валентина, дочь графа де Сен-Бри (албанская сопрано Эрмонела Яхо), обвенчаются перед последним боем. Идея австрийца Харальда Тора удачна, она позволяет сконцентрировать массовые сцены, разогнав хор по этажам и избавив героев от необходимости комично выглядывать из-за кулис.
Хорош и белоснежный сад в Шенонсо во втором акте, где дожидается Рауля королева Маргарита в компании своих прекрасных фрейлин, на первом плане — одетых, на втором — голых. Американская сопрано Лизетт Оропеса в ярко-красном платье замечательна в роли гламурной королевы, отлично оттеняемой наряженным в зеленое комическим пажом Урбаном (меццо-сопрано француженка Карин Дейе).
Первый и второй акты идиллически светлы, но нам уже показали пролог, запятнав рамку сцены потеками крови. Да и вообще, мы помним, что к чему идет, «Королеву Марго» читали. Действие нарастает, ссора Рауля с отцом несостоявшейся невесты графом де Сен-Бри едва не переходит в общую схватку. День движется к ночи. На улицах Парижа черные забияки-гугеноты поют песню о бравом адмирале Колиньи, подражая — «Ратаплан, ратаплан!» — бою барабана. Валентина, чтобы спасти Рауля, предает отца, а потом в зловещих сумерках открывается заговор. В доме Сен-Бри поют «Благословение шпаг» и раздают белые шарфы, которые должны отличить живых от мертвых.
Последний акт — его часто сокращали — идет полностью в трех картинах, изображающих избиение протестантов и смерть главных героев. Итого пять часов как отдать, но в эти пять часов ни разу не становится скучно. Мейербер был создателем блокбастеров XIX века, и его «Титаник» вполне выдерживает натиск современных вкусов.
Мало того что это одна из немногих опер, в которых бедному зрителю нет необходимости листать либретто, чтобы понять смысл звучащего на сцене. Все разложено по полочкам сценической этажерки: гугеноты черные — католики красные, любовь хлещет, как кровь, утро сменяется ночью, все умирают. Так еще и история взаимной ненависти из любви к Богу вновь актуальна. Она была важна для самого Джакомо Мейербера (1791–1864), не бывшего ни Джакомо, ни Мейербером,— немецкого еврея Якоба Либмана Мейера Бера, объединившего два века музыки. Он учился еще у Сальери, а помогал деньгами уже Вагнеру, который ему это запомнил, сделав в своих теоретических трудах карикатурным противником, оперным Никасом Сафроновым. Кстати, Парижская опера вольно или невольно сыграла на этом, поставив цветных и шумных «Гугенотов» в стык с учеными вагнеровскими «Тристаном и Изольдой», где исполнители чинно пели перед большим экраном с видео Билла Виолы, как таперы в старом кино.
Словом, Мейербер умел переживать нападки, и Рауль, званный на чужой праздник и зарезанный без сожалений, был понятным ему персонажем, как и твердолобый, но отважный Марсель. Он побывал в их роли не раз: и в Италии, где из Якоба стал Джакомо, и во Франции, где из Бера стал Мейербером, и в Берлине, где хранил свое иудейство. Мейербер умер в постели, но с тех пор варфоломеевские ночи в мире повторялись не один раз: было бы желание, а гугеноты для них найдутся. Режиссер Андреас Кригенбург подчеркивает это, выпуская в финальной сцене современную молодежь, которую расстреливают из пистолетов фанатики с крестами на рукаве. Гугенотом я родился, гугенотом я помру, коль хотите, расстреляйте, в коммунисты не пойду!
