«Аритмия» – один из самых заметных российских фильмов 2017 года. В числе наград, которые получила эта лента, – «Золотой орел» за лучшую женскую роль в исполнении Ирины Горбачевой.
– Вот есть «Аритмия», с которой вы стали знаменитой. И еще «Нелюбовь». Главные фильмы сезона. Вы их сравнивали?
– О, в Звягинцева я влюбилась с «Возвращения» – его картина была трогательна, откровенна и, самое главное, непохожа на все, что тогда выходило. Ну прямо настоящее кино было, прямо философия фотографии. А потом «Изгнание», «Елена», «Левиафан» – и тут у меня любовь пошла по ниспадающей... При этом я считаю, что сравнивать двух художников невозможно. Меня поразило, какое появилось количество споров: все вдруг начали противопоставлять «Нелюбовь» и «Аритмию». Это так дико. Ведь это два разных мира. Это как фон Триера сравнить с Кустурицей. Единственное, что объединяет эти фильмы – то, что там и там пары разводятся. С другой стороны, если бы это были плохие картины, о них бы не говорили, но они обе сильно зацепили. А в нашем кино так редко сейчас происходят моменты, когда в год выходит несколько достойных картин, о которых можно говорить.
– А кроме надежды, чем «Аритмия» так нравится зрителю?
– Надежда – затертое слово, но ведь она – мощный двигатель, стимул к развитию. И «Аритмия» больше нравится тем, кто верит в добрую природу человека. Мы же стали такими скептиками! И вот в «Аритмии» получилось растопить мизантропию. И одновременно получилось сказать правду о том, как устроена у нас медицина.
– Да-да. Так устроена, что доктора скорой у нас спиваются...
– …И моя героиня знает, сколько адского ада ее муж видит каждый день. У врачей скорой за день выбрасывается столько адреналина, что человек заснуть вообще не может, а завтра опять на смену. И многие пьют «сто грамм», чтобы вырубиться и уснуть. Это реальность. У меня есть друзья-врачи. Это какой-то космический уровень людей. Но я знаю, что со временем их отзывчивость притупляется. Невозможно все время подключаться к страданиям больных. Потому что это конвейер.
– А актеры? Хабенский говорит: если будешь каждый раз включаться полностью, то не сможешь работать долго.
– Не всегда так. Но в целом – да. Со временем учишься распределяться. Артист обзаводится штампами – в хорошем смысле слова – и использует их для роли. Если точно подобрал рисунок, то зритель сидит и плачет. Актеру тоже надо свой бензин расходовать с умом. Сколько есть артистов, у которых психика с возрастом становится ни к черту. Если удается удержаться на грани, то они переходят в разряд особых артистов или даже гениев и все время существуют вот так взъерошенно. Про них так и говорят: ну этот, конечно, «того», но сделает так, что глаз не оторвать. Но это только топовый слой, а про многих артистов мы и не знаем, какие у них бывают судьбы.
– Вы как-то сказали, что «Аритмия», где героям по тридцать лет, – это еще и о кризисе среднего возраста. Вам в апреле тридцать – и как, вы чувствуете дыхание кризиса?
– Нет, не чувствую. Но знаю людей, которые в тридцать устали от жизни, как в сорок. Причина кризиса среднего возраста, думаю, в страхах. Что волна уйдет, а ты так ничего и не успел и у тебя все не так.
– А вы? Не боитесь, что волна уйдет?
– Я знаю, что сегодня ты звезда, а завтра тебя забыли. Но на звездность я и не рассчитывала с самого начала. И теперь не рассчитываю. Просто стараюсь делать по максимуму и развиваться.
– Вы популярны в инстаграме. Не обидно, что соцсети могут с одинаковой силой раскрутить и хорошую актрису, и Настю Рыбку?
– У каждого своя аудитория. Чем проще музыка, тем большее количество людей ее слушает. Популярность в соцсетях – это показатель того, как реально обстоят дела в нашем обществе. Насколько нам интересны женщины с разной «социальной ответственностью» и с разной внешностью. Кому-то – Мерил Стрип, а кому – Кардашьян.
– А как у вас с фейсбуком?
– Я туда крайне редко захожу. В «Контакте» тем более не бываю. Заходить туда стало в какой-то момент стрёмно. Стала испытывать к фейсбуку странные чувства. Как когда-то до этого к телевизору. Когда ты становишься его заложником и начинаешь смотреть даже то, что тебе не нравится.
– После того как вы стали звездой, как изменились ваши отношения в театре?
– Все менялось с самого начала и на протяжении всех семи лет, которые я была в театре. А в январе я ушла из Мастерской Фоменко. Театр останется со мной навсегда, но какие-то вещи меняются с течением жизни, и человек идет дальше. Свободное плавание – это, конечно, страшновато. Не знаешь, что будет. А в сущности, ну чего я боюсь? Остаться голодной? Ну так у меня же куча друзей, они меня не бросят. Но я понимаю, что правильно делаю, когда меняю то, с чем не согласна, даже если это составляет пока что большую часть моей жизни. Понимаю, что либо ухожу, либо стану циником. А я не хочу жить по принципу «да забей, да пофиг».
– Ира, на сколько лет вперед вы планируете свою жизнь?
– Ни на сколько не планирую и стараюсь, чтобы близкие люди вокруг не вынуждали меня это делать. Стараюсь жить сегодняшним днем.
– Ну как же? А выйти замуж, родить ребенка, квартира, машина, дача…
– Во! Суперплан! Я замужем, но прежде чем у меня появится ребенок, я должна задать себе вопрос, почему я хочу этого, готова ли я к тому, чтобы влиять на жизнь ребенка. А я сейчас не хочу детей, я не готова к детям. Когда буду готова, я, возможно, усыновлю ребенка из детдома.
– Скоро же выйдет ваш новый фильм, да?
– Это «Тренер», его снимал Данила Козловский. И в этом фильме какой-то бомбический, звездный кастинг! Я счастлива, что попала в такую компанию. Про Даню скажу так: он из тех режиссеров, которые любят работать с артистами, потому что сам артист и знает, как это важно! В «Тренере» я играю президента не слишком-то преуспевающего футбольного клуба «Метеор» в Краснодаре. Я говорю Дане: мне кажется, это не совсем моя роль, а Даня мне: я и хочу, чтобы это была не совсем Ира.
Анна Балуева
