Исключения из правил

Творческая биография народного артиста России Михаила Козакова неразрывно связана с телевидением. По его словам, он «человек чрезвычайно счастливый, потому что переиграл и перечитал на сцене и экране всех русских классиков — от Пушкина до Бродского». Им создана целая галерея замечательных телевизионных фильмов и телеспектаклей — «Покровские ворота», «Безымянная звезда», «Визит старой дамы», «Тень», «Ужин в четыре руки», «Случай в Виши», «И свет в окне светит» и многих других.

В интервью «ЛГ» Михаил Козаков говорил о своих литературных пристрастиях, об особенностях телевизионного театра — что это было за явление и почему его не стало? И, конечно, о своей последней работе — шестисерийном телевизионном художественном фильме «Очарование зла», премьера которого состоится на канале РТР.

— Михаил Михайлович, правда ли, что в основу вашей новой картины легли документальные события?

— Мы очень строго следовали документу, несмотря на то что это художественное кино. Это картина о русской эмиграции 30-х годов в Париже. В этом психологическом и политическом детективе всё завязано на литературе: среди действующих лиц — Марина Иванова Цветаева с её, пускай неполной, судьбой, и Эфрон, и Бунин. Прототипом одного из героев этой драмы, в фильме он носит фамилию Болевич, был Константин Болеславович Радзевич, он же Кордэ — это имя он получил во время войны в Испании. Он был белым офицером, другом Эфрона и Цветаевой. С Эфроном они вместе воевали против немцев ещё в Первую мировую войну, потом вместе воевали против большевиков, затем оба эмигрировали, а потом они стали работать на ОГПУ. Судьба одного из них — Эфрона — известна, он был расстрелян в 1941 году, после того как вернулся в Россию. А второй избежал этой участи и закончил свои дни в 90-летнем возрасте в доме для престарелых под Парижем.

В 1967 году Константин Болеславович Радзевич был приглашён в Москву с частным визитом. Интересно, кто его пригласил — дочь Эфрона и Цветаевой Аля, которая к тому времени отсидела в лагерях длительный срок и вышла на свободу. Радзевич был в то время женат на женщине, которая ни слова не говорила по-русски. И вот они приехали в Москву, побывали на Красной площади. А потом пришли в гости… к моей маме. Вот тут я с ним и познакомился. Моя мама знала Константина Болеславовича ещё по революционным годам, но, конечно, понятия не имела, что он наш агент.

Когда мама с этой дамой пошли готовить что-то на кухоньку, мы с ним стали беседовать. Разговор зашёл о Цветаевой. Я что-то стал рассказывать, а он говорит: а что, молодёжь знает Цветаеву? Я говорю: не просто знает, а это открытие, невероятное событие в литературной жизни. И я ему стал читать её стихи: «Как живётся вам с другою, — проще ведь? — Удар весла!..» — и так далее. В этом стихотворении есть такие строчки: «После мраморов Каррары как живётся вам с трухой гипсовой?» Он слушал, слушал и говорит: «Миша, а вы знаете, ведь эти стихи написаны мне. А труха — это вот она», — показал он на свою жену. Проходят годы, и я снимаю кино, где он главный герой, — вот как в жизни бывает.

— Михаил Михайлович, в ряду других ваших коллег вы профессионально занимались телевизионным театром, держали планку вкуса. Сегодня телетеатр вытеснен телесериалами, сделанными наспех, по примитивным сценариям, с надуманными коллизиями и диалогами, с примелькавшимися актёрами. Неужели ресурс телевизионного театра окончательно исчерпан?

— Я думаю, что он исчерпан, но исключительно по материальным причинам. И могу это доказать. Я ставил «Медную бабушку» по пьесе Леонида Зорина. Это пьеса о Пушкине, основанная на документах. Канал «Культура», понимая, что это хорошая вещь и что это моя вещь, я могу её поставить с хорошими актёрами, смог выделить что-то около 20 тысяч долларов. Кроме того, мне был выдан грант — 40 тысяч долларов. А бюджет, когда посчитали по минимуму, тянул на смету в 120 тысяч долларов.

Я полтора года искал деньги на картину о Пушкине, обращался к Швыдкому, который в то время был министром культуры, Зорин писал ему письмо, он обещал — и ничего не сделал. В результате я снял за две недели двухсерийное произведение. И довольно красиво получилось, но крови мы пролили вёдра, потому что актёры работали по 12 часов. А снимать некрасиво, устраивать «театр голов» не хотелось. Вот тогда-то я вспомнил, как ставил «Случай в Виши» Артура Миллера в 1989 году. Как строили декорации, которые сегодня бы стоили, я думаю, не менее 600 тысяч долларов. Таких денег в наше время на телеспектакль не найти никогда.

— Иначе говоря, спектакли, которые мы считаем классикой отечественного телевизионного театра, сегодня просто не появились бы на свет?

— Не было бы ничего. Ни «Тевье-молочника» с Ульяновым, ни «Нескольких слов о господине де Мольере» Эфроса, ни его же «Печорина», ни фоменковских «Повестей Белкина». Ведь сегодня уже зависишь не столько от идеологии, как от денег и от порядочности людей, которые заключают с тобой договорные соглашения. Вот вам свежий пример. Я должен был приступить к съёмкам комедии по мотивам пьесы лауреата Нобелевской премии Пинтера «Любовник». Но продюсер оказалась некредитоспособной и в последний момент сказала, что денег на это нет. Поставила всех нас в очень сложное положение.

Я вижу, как эта зараза — сериальный способ игры без углублённой разработки характеров — начинает проникать и на сцену. Не хочется уподобляться той старухе, которая говорила, что раньше и голубей было больше и гадили они меньше. Нет, есть люди, которые пытаются создавать достойную телепродукцию. Возьмите, пожалуйста, «Доктор Живаго» Александра Прошкина — фильм, который мне чрезвычайно понравился. Так что бывают исключения.

— Какими критериями вы руководствуетесь, приступая к новому проекту, будь то съёмки телевизионного фильма или подготовка чтецкой программы?

— Если проследить всё то главное, сыгранное мною за жизнь или поставленное или прочитанное со сцены, то очень легко убедиться, что для меня краеугольный камень театра — это репертуар, краеугольный камень кинематографа — это всё-таки сценарий, даже не режиссура. Что уж говорить о поэзии или прозе, которые я читаю? Люди, идущие на мои концерты, знают, что их ожидает не пустопорожняя болтовня, а чтение Пушкина и Бродского, Тютчева и Самойлова.

— К сожалению, звучащее поэтическое слово сегодня редкий гость на телевидении…

— Очень. Даже возьмём любимый канал «Культура», вроде бы мне грех на него жаловаться. Я там записал двенадцать поэтических программ — и Пушкина, и Пастернака, и Самойлова, и Тарковского, и Ахматову, и Мандельштама — всех любимых. Их показывают, но показывают, как правило, в дневные часы. Заметьте себе, тоже дань времени: телевизионщикам скучно просто обсуждать поэзию или судьбу того или иного поэта. Им важно выяснить, какие у него были любовницы. В основе такого подхода лежит одно: дайте жареного, такого, чтобы будоражило нервы. Всё это в результате приводит к появлению таких сериалов, как «Сергей Есенин».

На телевидении есть золотые запасы того, что уже сделано классно. Почему не повторить работы, сделанные Марком Захаровым, Петром Фоменко, Анатолием Эфросом и многими другими замечательными мастерами телевизионного театра? А какие потрясающие актёры создавали в телеспектаклях, может быть, лучшие свои роли!

— Телевизионщики ссылаются на мифические рейтинги, но это уловка для глупцов. Вам не кажется, что телевидение преднамеренно примитивизирует сознание и вкусы зрителей, превращая всех нас в телемутантов?

— Конечно, это делается специально. Как-то услышал, что композитор Крутой в каком-то рейтинге стоял на первом месте, а Чайковский — на пятом. Сейчас вообще есть тенденция торопиться с эпитетами: гениальный, великий, легенда — это всё, по-моему, ерунда. Да ещё путают понятия, недавно в одной телевизионной передаче назвали стариков монстрами. Хотя это слово носит отрицательный смысл. Надо чаще перечитывать словарь Даля. Но куда там им читать Даля, если они из передачи в передачу ошибочно повторяют: «Земную жизнь, пройдя наполовину…» Тогда как правильно: «Земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…»

Я думаю иногда: на кого рассчитаны эти передачи, которые пользуются невероятным рейтингом? Есть такая передача «Пусть говорят», ведёт её некий Малахов. Боже мой, иногда остатки волос встают дыбом, когда видишь, как люди приходят на эту передачу и говорят о, казалось бы, самом сокровенном — о жизни и смерти, об отношениях в семье, о детях. Но всё это пускается на потребу низменным вкусам, и они оказываются в унизительном положении. И никто меня не убедит, что это делается для того, чтобы исправить нравственность. Телеведущий только надевает на себя эту маску, но на самом деле это всё тот же мотив: дайте жареного! Дайте острого! А сколько таких передач по всем другим каналам?!

— Михаил Михайлович, вы привели в пример работу Александра Прошкина. Значит, и в сегодняшних условиях, когда на телевидении всё диктуют деньги, художник способен отстоять свою позицию, противостоять телевизионным стандартам, которые опустились уже ниже плинтуса?

— Может, если он фанатичен в отстаивании этой позиции и — добавим — если ему повезёт. Фактор везения немаловажен, потому что, например, тот же Прошкин не может сейчас найти денег на реализацию своего крупного замысла. Мне отказали в постановке. Но я буду всё равно с тупой настойчивостью кретина пробивать «Любовника» Пинтера или ещё что-то стоящее. Потому что очень не хочется упасть, во-первых, в собственном самоощущении. Это не значит, прошу понять меня правильно, что всё, что делаю, я считаю «нетленкой». Нет, я только стараюсь, чтобы мне самому было не противно смотреть то, что я сделал. Затем я дорожу мнением своей публики, а она есть. И третье — мнением близких друзей.

Нельзя изменить тому, ради чего прожил всю свою жизнь. Я всегда считал, что главное — это попытаться делать искусство. Не важно, в каком жанре, не важно — большое это полотно, блокбастер или это миниатюра на телевидении. Если это искусство, то это искусство — умный зритель всегда его отличит.

Игорь Логвинов

Первыми новую картину российского режиссёра увидели… американцы. Почему-то в США, а не в России был выпущен лицензионный DVD с фильмом М. Козакова