Начало нулевых – когда ещё девяностые вовсю отзывались по телевизору «Бандитскими Петербургами» и «Дорожным патрулём» с его сводками смертельных аварий. Когда из девяностых никак не мог выбраться ни один двор…
«Ночной дворик в Москве» Изюм Илья Владимирович
Сидел во дворе Ивашка со своими друзьями. К ним подошёл дядька с расписными лапами. «Я – Михей, – представился дядька. – Я откинулся сегодня. Давайте выпьем. Я проставляюсь!»
Выпить – это можно. Ведь в одном районе живём – свой есть свой.
И пошли в магазин. Ивашке приглянулась очень кассирша. Не местная, не своя, но приветливая, со светлыми пышными волосами, голубоглазая – фифа.
– Если было б можно, я только у вас всё покупал бы, – сказал Ивашка, вываливаясь вместе с друзьями и Михеем из магазина.
Вернулись во двор, разлили вино (пакетированное) в стаканчики (пластиковые), открыли пачки сухарей и сухой лапши.
Михей что-то всё рассказывал за воровскую жизнь. Периодически рассказы его прерывались – звонил мобильник у него. Кстати, ни у кого тогда денег на такие приблуды не было – телефонище! А Ивашка не слушал Михея и мобильным не прельщался. Ивашка всё думал про ту фифу магазинную. Когда пакеты из-под вина опустели, первым он вызвался идти в магазин за добавкой.
Со двора – через дорогу. Подошёл к магазину, а впереди – кто-то орёт, чего-то кого-то валят, бьют, и такая толпа густая – хрен поймёшь, чего не поделили эти все…
Зашёл Ивашка в магазин, разговорился снова с продавщицей, осмелел:
– Слушай, а тебя как зовут, а давай выпьем.
– Нет, ну чего ты, я же на работе.
– Да всё равно никто не видит, – Ивашка уже из пакетика в пластиковую рюмочку льёт винишко и протягивает фифе, она – отказывается. – Экая ты щепетильная! Хоть встретимся потом, после работы?
– Приходи завтра трезвый – а там посмотрим.
– Экая ты… ладно.
На «нет» и суда нет, Ивашка вышел из магазина. В одной руке – рюмочка, в другой – вино и сухари. Откинул голову и немедленно опустошил рюмочку, а тут – крик: «Вон он! Держи его!»
И отовсюду – люди, хватают Ивашку, бьют, матюкаются. Всё купленное покидал Ивашка, рванул во дворы, но настигли его раньше, чем успелось выкрикнуть жалобливо о ни в чём не виноватости.
Закинули Ивашку в машину, на заднее сиденье. Сказали молись, мол, убивать тебя едем. И куда-то далеко везли, везли, везли… а потом резко затормозили, вышвырнули из машины.
Глядь – там уже кого-то мордуют вовсю, рядом с машиной-то. И Ивашку как засыпали ударами со всех, рвут евойную футболку, волосья обрывают (а Ивашка – длинноволос, и особенно больно и обидно было в тот момент – растил ведь, и долго).
Но тут на секунду люди его отпустили, а какой-то мужик, приблизившийся к Ивашке вплотную, шепнул: «Беги!» И Ивашка побежал, впереди – заборище, в два раза выше самого Ивашки, но перелетел за секунду.
Всю ночь Ивашка ждал, пока всё успокоится, в кустах, слыша: «Куда убежал этот маленький… я его рот…» А Ивашка старался не шуметь и не дышать, раздумывая, чего он такого сделал-то, что его так прямо… Из-за забора голос – этот Михей потерял телефон, кричит, матерится. Подумал, что это Ивашка стырил. «Вот эти женщины, если бы не эта в магазине – я бы дома уже был бы, никто бы меня не трогал…», – бурчал всё под нос Ивашка.
К утру за забором тихо стало, последние разъехались. Домой шёл Ивашка по тёмным углам, перебежками.
Когда зашёл в квартиру, встретил его отец.
– Ты где был? – спросил отец.
– Был. Гулял. Ничего. Спать иду, видишь.
А лицо-то всё побитое, футболка – одно название от неё. Лёг спать и кое-как в вечеру оклемался.
В общем, и нулевые-то уже прошли, десятые во второй половине своей уж догорают, а Ивашка как поживает – нормально, в принципе, переехал вот, немного заикается, правда, но зато больше не пьёт и с кассиршами не знакомится.
