Ее судьба потрясла мир. «Я дышу, но не живу», — в начале этого лета написала семнадцатилетняя голландская девочка Ноа Потховен, перед тем как перестать есть и пить. Она умерла под пристальным наблюдением врачей от обезвоживания и голода.
После 12 лет дети в некоторых европейских странах, страдающие неизлечимыми заболеваниями, имеют право уйти, если считают, что их жизнь здесь гораздо хуже того, что будет потом, пусть даже потом — ничего.
Но Ноа не была больна физически. Пережив в детстве сексуальное насилие, она невыносимо страдала в душе. Ее добровольная смерть поставила перед европейским обществом сразу несколько неразрешимых философских и нравственных проблем: есть ли разница между болезнями тела и душевной болью?
Этично ли разрешать эвтаназию психически больным людям, тем более подросткам, и не станет ли это явление массовым?
Наш автор в Голландии попыталась найти ответы на эти вопросы, а также мы выяснили, могла ли подобная трагическая история произойти в России.
...Я читала книгу Ноа Потховен, которая стала бестселлером, еще тогда, когда девушка была жива. Книжка называется «Побеждать или учиться». В ней главная героиня описывает свой страх жить, в ее голове постоянно крутятся флешбэки изнасилования. Раз за разом, день за днем она переживала это снова и снова. Каждый ее день был днем сурка. Она просыпалась и ложилась в аду.
Ноа не могла забыть о том, что произошло, перестать об этом думать. В 11 лет ее домогались на детском празднике в школе, в 14 — напали двое взрослых мужчин. Она скрыла от всех, что случилось, насильники не понесли наказания, а у самой Ноа вскоре начались психические проблемы, которые и привели к такому жуткому исходу.
Она написала самоубийство
Ноа Потховен, книга «Побеждать или учиться»: «Я была так мала, когда это началось. Мне было всего 11 лет. Я была перфекционистом, и все, что мне давалось с трудом, я старалась делать лучше, чем другие. Тогда все было нормально. До того, как до меня грубо дотронулись... После этого в моей жизни не было ничего. Выживание».
Последний пост Ноа в Инстаграме:
За мной хорошо ухаживают. Мне дают сильное обезболивание, и я провожу время с моей семьей. Я провожу свои последние дни, прощаясь с важными для меня людьми.
Хотя ее клали в психиатрическую больницу 21 раз, с точки зрения закона Ноа признали вменяемой и дееспособной. В прошлом году она уже переставала есть и пить, тогда ее ввели в искусственную кому и кормили искусственно, однако в 17 лет она могла принять самостоятельное юридическое решение о том, чтобы от нее все отстали.
После нескольких судебных решений и долгих дискуссий в Голландии снизили возрастную планку для эвтаназии до 12-летнего возраста. Теперь сделать такой шокирующий запрос в Комиссию по этике может любой неизлечимо больной ребенок, только до 16 лет ему нужно будет получить на этот шаг согласие родителей. Потом все зависит только от него самого. Но Ноа не подходила под категорию подростка, нуждающегося в эвтаназии, ведь она не страдала от смертельной болезни. А по психическим показаниям подобную манипуляцию совершают с 21 года. Но она не хотела ждать.
Ноа описывала клиники, где она лежала, по ее рассказам видно, насколько травматично это может быть, когда лечение страшнее, чем сама болезнь, система оказания психологической помощи подросткам в Голландии тоже далека от идеала — социальные работники подчас не способны отличить здоровых тинейджеров от больных, они могут лишь выслушать и пожалеть, но этого мало.
Да, у многих европейцев любого возраста есть психотерапевты. Без этого здесь никак. Я не исключение. «О чем бы вы хотели сегодня поговорить?» — обычный вопрос такого специалиста, перекладывание ответственности за происходящее на пациента. Только бы не нарушить личностные границы, не обидеть, не навязать свое мнение.
Хочешь умирать — умирай.
Этим и страшна беспринципная толерантность. Оправданием всего. Людям, а особенно детям, обязательно нужно строго объяснять, что можно, а что нельзя, потому что мало кто ведает, в чем разница между добром и злом. Как ограничить свободу, но оставить право выбора? Этого я не знаю.
Мой русский психотерапевт, работающий со мной сейчас, нравится мне больше, чем голландский. Она злее и честнее, потому что доброта не всегда помогает, доброта — это вообще не самое лучшее качество, она ведет ко всепрощению, а в случае с Ноа — в никуда. В СМИ сообщили, что психиатры были очень добры к ней, они жалели ее, они перепробовали все мыслимые и немыслимые комбинации антидепрессантов и антипсихотиков, но ничего не помогло — и они опустили руки и разрешили ей делать все, что она хочет.
Один из психологов предложил написать Ноа книгу о том, что с ней произошло. Он думал, что это отвлечет ее от плохих мыслей. Книга стала сенсацией. Получила несколько литературных премий. О Ноа узнали все. А она сама еще больше утвердилась в своем выборе.
Перед уходом проведать Ноа приезжали известные политики, чтобы показать свою солидарность с ее решением. Так боль и отчаяние одной маленькой испуганной девочки превратились в показательное выступление образцового толерантного мировоззрения.
Граница между жизнью и смертью
Теперь голландская пресса старательно замарывает слово «эвтаназия» в статьях о 17-летней Ноа, в случае с ней, объясняют читателям, мы имеем дело не с эвтаназией. Все, что сделали врачи, — это лишь не стали препятствовать добровольному отказу девушки от продолжения жизни. Насколько этот выход был единственным?
С точки зрения голландского законодательства, первого в мире, разрешившего суицид, нет разницы между неизлечимыми физическими и психическими заболеваниями, если речь идет о принятии решения об эвтаназии.
На сегодняшний день самой большой проблемой для получения этого разрешения является доказательная база, поскольку галлюцинации и мании к делу не пришьешь, а констатировать границу допустимых душевных страданий врачи не всегда в состоянии, поэтому ответ на вопрос «жить или умереть» в итоге перекладывается на самого пациента и его родных.
Многие специалисты полагают, что в этом случае право на самоубийство нужно для того, чтобы больной не убил сам себя каким-нибудь другим ужасным способом и, таким образом, не добавил мучений. Врачи не вмешиваются, хотя они и контролируют процесс, чтобы все прошло максимально гуманно.
17-летняя Ноа отстояла свое право на смерть. Причем смерть мучительную, жестокую, стоит только вспомнить блокаду Ленинграда... Она угасала не одна — с ней были близкие. В прямом и переносном смысле они тоже умирали вместе с ней. С юридической точки зрения всех, кто был причастен к ее уходу, все прошло безукоризненно.
За последней ступенькой
Эвтаназия в России запрещена законодательно для всех. Это даже не обсуждается.
С контактами этого человека помогла коллега.
Его настоящее имя и профессия мне неизвестны, но, судя по тому, с какой легкостью он оперирует медицинскими терминами, скорее всего, врач. Назовем его мистером G.
Эвтаназия — его хобби, он знает практически все о каждом громком случае, забрасывает меня информацией, видео, инструкциями и выдержками из законов на голландском и английском, историями девушек, похожих на Ноа. «Аурелия Броуверс, 29 лет, Нидерланды. 26 января 2018 года ей была проведена эвтаназия в окружении друзей. В 23 года она написала книгу «Девушка с ножницами» — о самоповреждении в своей жизни. Первую попытку суицида совершила в 21 год, всего их было более 20, — рассказывает мой собеседник. — В сентябре 2017 года совершила очередную попытку. Даже когда была назначена дата эвтаназии, сказала, что не гарантирует, что не покончит с собой раньше».
Мистер G присылает мне документальный фильм об Аурелии. «Обратите внимание, когда время в фильме будет 38.45».
Неряшливая девушка с плохими зубами и короткой стрижкой, такой, будто бы она в приступе ненависти обкорнала себя сама, похожая на бесполого подростка, поднимается по витой лестнице в спальню с темным флаконом в руках, который дал врач. Что там, за чертой, за последней ступенькой? Камера туда не следует. 38.45. Время остановилось. Кино закончилось.
Накануне Аурелия последний раз принимала в гостях друзей, все искренне смеялись, шутили, жарили морепродукты на гриле... Как будто бы ничего не происходило. Все безмолвно согласились с правом Аурелии распоряжаться своей жизнью самостоятельно. И помахали ей на прощание, уходя.
«Эмили, 27 лет, Бельгия, возможно, вы помните, в 2015 году российские СМИ писали о том, как девушке с депрессией разрешили провести эвтаназию. Помощница министра здравоохранения РФ заявила о недопустимости такого. Так вот та девушка в самый последний момент передумала, имела право, но через три года решилась на эвтаназию опять», — продолжает мой собеседник.
— С точки зрения этики и права человека на выбор — как можно оценить поступок врачей, безучастно наблюдавших, как уходит молодая девушка?
— Про этику — я не специалист по этике, поэтому не знаю. Про права человека — я не юрист. Человек имеет право распоряжаться своей жизнью. Моя точка зрения на произошедшее — случай ухода из жизни уникальный. Кстати, что касается «законности» — в Нидерландах есть серая зона, консультирующая как раз тех, кому отказали в эвтаназии. Таких тоже хватает. Ноа, когда она обратилась за разрешением в декабре 2018 года, в эвтаназии было отказано. Почему она выбрала для себя такой жесткий вариант ухода — это вопрос.
— Эвтаназия душевнобольных в Европе разрешена. Просто Ноа до нее не дожила. Значит ли это, что взрослому человеку легко получить подобное разрешение?
— В Голландии и Бельгии уйти из жизни психически больным разрешают только после многих лет терапии, которая не дает улучшений. Если человека, например, 10 лет лечат и он все равно хочет только одного — умереть, что с ним делать? Мучить дальше? Кстати, вы слышали про инициативу голландских минздрава и минюста разрешить суицид для уставших от жизни людей? Так что вас интересуют этические вопросы вчерашнего дня — а это день завтрашний.
В России будут спасать до последнего
Помню, как много лет назад, еще у себя на родине, в провинции, дежурила ночью на местной станции «скорой помощи» — собирала материал для репортажа. Привезли тучного дядечку с инфарктом, бабульку...
Часа в три в отделение доставили почти девочку. С заострившимися чертами лица, наглотавшуюся какой-то дряни. Доктор фиксировал состояние в истории болезни, зареванная мать упрашивала написать, что это было просто отравление грибами, — иначе грозила психушка.
Пожилая санитарка, добрый ангел районной больницы, грязной тряпкой прошлась по бескрайнему полу. Вот уж кто совершенно не жалел пострадавшую.
«Чего лежишь! Ну и дура! Делать тебе нечего, хоть бы мать пожалела», — удивительно, но на ее слова девочка реагировала гораздо сильнее, чем на всех нас, вместе взятых, сочувствующих и равнодушных.
С тех пор прошло много лет. А я все думаю, как сложилась судьба у той девчонки? Вспоминает ли себя 18-летнюю, ругает ли, жалеет ли, что осталась жива, — ей профессионально промыли желудок и, униженную и оскорбленную, но живую, отпустили домой.
Отечественные психиатры уверены, что такого, как в Голландии с Ноа Потховен, у нас быть просто не могло. Как ни странно, прежде всего по бюрократическим причинам. В России права человека не настолько в приоритете, чтобы ему позволили спокойно умереть.
«Российские врачи не могут не оказать помощь, вся наша нормативная база направлена на то, чтобы эту помощь оказать, — считает Алексей Новицкий, главный врач ГБУЗ МО психиатрической больницы №5 г. Хотьково. — Есть два документа, которым руководствуются медики: это Федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» и закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». Да, лечение у нас носит характер добровольного. Кроме тех случаев, когда состояние больного представляет опасность для окружающих или для него самого. Медицинское лечение без согласия гражданина допускается в отношении лиц, страдающих тяжелыми психическими расстройствами. Это 20-я статья 323-го ФЗ. Если же человек находится без сознания и не может выразить свою волю, то врачи собирают консилиум и принимают решение за него. Окончательное решение принимает суд. В данном случае, я считаю, нарушены права пациента на получение адекватной медицинской помощи».
— Можете себе представить, что российская школьница, ровесница Ноа, попадет к вам с такими же проблемами?
— Я не могу сказать, насколько эта пациентка была действительно безнадежна. Нужно смотреть историю болезни, объем помощи, который она получала. Без этого нельзя сказать, было ли сделано в этом случае все возможное или нет. Есть много разных методик лечения депрессий — от психотерапии до электросудорожной терапии. В РФ превалирует лекарственная терапия. Но она могла отказываться от лечения. Психиатры могли соглашаться с ее отказами. Депрессия — это болезненное состояние, которое имеет начало и конец. Бывают хронические депрессии и затяжные, но в основном это да... эпизод. Когда депрессия заканчивается, то пациент поверить не может в то, что он хотел с собой сделать в период обострения. В любом случае человек в состоянии психического здравия убить себя желать не должен. Врач же должен всегда действовать в интересах пациента. Так что стоит ответить на вопрос, было ли в интересах Ноа то, что она умерла.
Избавить от душевных мук
Любую идею, в том числе и хорошую, добрую, гуманную, при желании можно довести до абсурда.
Где та грань, при которой милосердие к действительно обреченным, позволяющее прекратить их страдания, превращается в преступное равнодушие?
Не скандальный законопроект 2016 года об эвтаназии для абсолютно здоровых людей, которые считают, что устали жить, а мучительная смерть от обезвоживания 17-летней Ноа Потховен стала той последней каплей, после которой в Европе вдруг все заговорили о том, что в этой системе следует что-то менять.
Да, за 17 лет своего существования практика эвтаназии в Голландии приняла размах, выходящий далеко за изначально очерченные для нее пределы, определение «невыносимые страдания» стало трактоваться чрезвычайно широко.
Все, что хотела Ноа, — это не чувствовать больше боли, об этом она написала в своей первой и последней книге. С точки зрения логики ее уход был хорошо взвешенным решением.
Молодые совершают это легче, на них еще нет груза ответственности за других, нет привязанностей, которые трудно разорвать...
Только после того, как история Ноа стала известна на весь мир, голландские чиновники засуетились. За последние дни были найдены еще 250 подростков с диагнозом, как у несчастной девушки, было заявлено, что централизованная система психологической помощи подросткам в стране не работает, что нужно создавать региональные филиалы и отслеживать каждый случай индивидуально.
Это только кажется, что в Голландии все хорошо. На самом деле денег на то, чтобы лечить этих детей за счет государства, недостает — безмерные налоги голландцев уходят на спасение беженцев. У каждой страны свои проблемы.
До Ноа массовость явления просто замалчивалась. В богатом и самодостаточном, в отличие от нас, государстве, где чтут права людей, живут тысячи подростков с серьезными проблемами с психикой, затяжными депрессиями или биполярными расстройствами личностями. Откуда это? Почему? Чего им не хватает?
Если учесть, что на терапию ребенка с тяжелым психическим диагнозом в год нужны сотни тысяч евро, а его выздоровление отнюдь не гарантировано, то получается черная дыра, которая и засасывает таких детей, как Ноа. Но как теперь вытащить из нее тех, кто пока еще жив...
Тут не должно быть никакой свободы. Никакого права выбора. Дети не должны умирать, потому что еще не знают, что такое жить. Точка.
Анна Фетисова
