Обновление старых фасадов и возведение новых зданий, ремонты капитальные, текущие или, на худой конец, косметические идут полным ходом чуть ли не в каждом столичном театре. Справедливости ради надо сказать, что, если перелистать газеты времен зарождения российского неокапитализма, не раз наткнешься на заголовки типа «Москва переживает бум театрального строительства». Но нынче размах куда шире...
Итак, театральное здание: не только и не столько храм, сколько на сухом казенном языке «объект недвижимости», к тому же расположенный не абы где, а в самом что ни на есть центре города. А слово «недвижимость» тут же аукается газетными заголовками «Передел собственности» или, того страшнее, «Рейдерский захват». Именно эти формулировки звучали на митингах защитников Театра Гоголя сквозь плач по кончине русского репертуарного театра. Интеллигенция ужаснулась, когда сообщения о нападении на директора Гоголь-центра Алексея Малобродского и об угрозах в адрес режиссера Кирилла Серебренникова начали конкурировать с новостями об убийстве Деда Хасана... Но у общественности плохая память. В 1994 году одной из первых «жертв» борьбы за недвижимость стал Леонид Хейфец, руководивший тогда Театром Российской армии и не согласившийся отдать немереные квадратные метры здания-звезды то ли под варьете, то ли под казино. Его, к счастью, не убили. Правда, судьбу сломали, и не только ему, но и театру... В 2003-м был застрелен Альфред Лернер, директор Центра им. Вс. Мейерхольда. В 2007-м покушались на режиссера Романа Виктюка, наконец-то получившего для своего театра здание ДК им. Русакова, кстати, по сей день все еще не реконструированное. Естественно, ни одно из этих дел не было раскрыто и никто не понес наказания. А уж об угрозах и шантаже приватно рассказывает чуть ли не каждый второй руководитель. Приватно, потому что не чувствует себя защищенным. Скорее напротив — уязвимым.
Презумпция виновности
Острокриминальные истории, конечно, потрясают, но в обывательском сознании все эти стройки — ремонты — реконструкции ассоциируются скорее с прозой ежедневной жизни — банальным воровством. Вот где простор для слухов и домыслов. Под подозрением все: директора, худруки, чиновники из департамента культуры и мэрии Москвы. Шепотом тебе расскажут, чего куда заносили, кому и как откатывают, но диктофон попросят отключить. На вопрос, был ли хоть раз кто-то наказан по итогам проверок, отвечают с подкупающей прямотой: «Обычно по документам все в порядке. Проблемы с реальными результатами. Но как проверишь, не разрушая стен, что, например, в Театре Гоголя от веку получали средства на ремонты, красили стены, но настоящих ремонтов не делали многие годы. Закон № 94-ФЗ о госзакупках очень четко прописывает процедуры распределения бюджетных средств и контроль за документацией, но результат здесь не играет первой роли. В этом беда — в работе на процесс, а не на результат». На текущий ремонт зрительного зала и отдельных зрительских помещений Гоголь-центра, открывшегося 2 февраля, по итогам аукциона было отпущено 11 136 000 рублей (здесь и далее речь идет о деньгах из городской казны). В рамках разработанной документации по первому пусковому комплексу (зрительское фойе 1-го и 2-го этажей театра) осуществляются подготовительные работы к капитальному ремонту. Стоимость работ по итогам аукциона составила 19 386 300 рублей. Много это или мало? Можно ли было сделать дешевле, если не проводить тендеров, а доверить средства директорам? Алексей Малобродский сетует: «У меня два высших образования, многолетний опыт работы, но мне доверяют распоряжаться суммами, не превышающими моей квартальной зарплаты».
Если кто и ворует на ремонтах и реконструкциях, то уж точно не руководители театров, уверен директор «Табакерки» Александр Стульнев:
— Раньше деньги поступали на наш расчетный счет, даже если это были бюджетные деньги, и мы сами могли ими распоряжаться. С тех пор как принят 94-й закон, мы не являемся государственными заказчиками. Деньги перечисляются техническому заказчику, выигравшему тендер. Так вот: на проектирование, на дизайн-проект и на всю театральную технологию нашего нового театра был объявлен тендер в конце прошлого года на 33 миллиона 700 тысяч рублей. На днях тендер прошел. Выиграла неизвестная нам компания, снизив сумму на 8 миллионов 400 тысяч рублей. Когда я прочел в Интернете результаты этих торгов, у меня волосы встали дыбом. Какой уважающий себя проектировщик согласится работать за такие гроши? Вот другой пример. В нашем производственно-художественном комбинате большое лифтовое хозяйство. Лифты все время ломаются, потому что в свое время инвестор поставил российское оборудование. Мы объявили конкурс на обслуживание лифтового хозяйства на 1 миллион 800 тысяч рублей. Выиграла фирма... за 238 тысяч. Вот она и придет подписывать ко мне договор. За эти деньги даже ни одну деталь не купишь, если сломается. Думаю, за соответствующее вознаграждение они будут готовы разорвать договор, чтобы мы вновь объявили конкурс. Дело в том, что пресловутый 94-й закон допускает к участию в этих конкурсах фирмы-однодневки, которыми руководят самые настоящие вымогатели...
Как в воду смотрел Александр Сергеевич: уже 29 января был зафиксирован факт уклонения компании-победителя от заключения договора.
Строительство нового здания для Театра под руководством Олега Табакова — один из московских долгостроев. Его история началась в 1997 году, когда Лужков подарил коллективу на 10-летний юбилей землю в Фурманном переулке, но для строительства театрального здания этой площади не хватало. Пропуская детали и подробности, отметим, что счастливый конец не за горами. В следующем сезоне наконец справят новоселье. Зато реконструкция «старого подвала» (так любит называть свое детище Олег Павлович) обернулась историей трагикомической. Те, кто бывал в театре на Чаплыгина, знают, что он находится в большом доходном доме, каких в центре немало. Но когда стали готовить документы для реконструкции, выяснилось, что здание имеет историческую ценность, можно даже сказать бесценность. В нем проживала жена пролетарского писателя Горького Екатерина Пешкова. И бог бы с ней, да угораздило Алексея Максимовича пригласить туда вождя мирового пролетариата, который попросил Добровейна исполнить для него бетховенскую «Аппассионату». И вот теперь невозможна здесь реконструкция, только капитальный ремонт.
Так что воруют не те, на кого думают. И не в одном воровстве проблема.
Пламенный мотор
Куда печальнее история с реконструкцией, вернее, с нереконструкцией Московского ТЮЗа, о которой рассказывает главный режиссер театра Генриетта Яновская. Речь идет о здании, тоже построенном в начале прошлого века. Театр, спектакли которого удостоены всевозможных премий, участник многочисленных международных фестивалей, работающий для аудитории всех возрастов, вполне мог бы ничего не просить, а рассчитывать на то, что придут и сами дадут. Ан нет. С конца девяностых, когда был разработан проект, руководителям театра приходится всех убеждать в очевидном: нельзя работать в условиях, для этого абсолютно неприспособленных. Нет репетиционных помещений, склада для декораций, актеры сидят в тесных гримерках и пользуются одной туалетной комнаткой для всех. Нельзя, в конце концов, обходиться без малой сцены — притом что художественные потребности требуют осваивать новые пространства. Здесь спектакли играют на сцене, на балконе, в фойе, в маленькой Белой комнате, где постоянно протекает крыша... Главрежа и директора в инстанциях выслушивают, согласно кивают головой, но как будто не слышат. Ой, крыша течет! Так надо ремонт сделать, выделим средства... А крыша все течет. Отчаявшись, Яновская поехала вместе с другими руководителями театров в Пензу на встречу с Владимиром Путиным, тогда, в 2011-м, премьер-министром по второму разу. Изложила ситуацию, была наконец услышана, и реконструкцию «прописали» в постановлении. И даже пообещали государственных денег добавить, если у города их не хватит... Дальше дело спускалось по вертикали — встреча с Собяниным, совещания в мэрии — у зама, у замзама, все ниже, и ниже, и ниже... Документы корректировались, уточнялись, театр шел на уступки. И вот окончательный приговор, озвученный Сергеем Капковым в департаменте культуры, — ремонт. И вправду, чтоб сказку сделать былью, надо иметь вместо сердца пламенный мотор. Яновская победила, теперь фантазирует: что, если вместо гаражей во дворе «Железный театр» построить? Но хватит ли жизни? Ведь, как показывает опыт, ни к кому сами не приходят и ничего сами не дают...
Во саду ли
В 2004 году подожгли театр «Около дома Станиславского», что в Вознесенском переулке. Для всех было очевидно, что местечко приглянулось кому-то, хотя по обыкновению виновников не нашли. Помня судьбу Дома актера, так и не вернувшегося к хозяевам, за Юрия Погребничко театральные люди вступились с редким единодушием и темпераментом. Кому-то поджог не пошел на пользу. Правда, прежнее руководство департамента культуры Москвы и с восстановительными работами не спешило. Дело сдвинулось с мертвой точки лишь спустя восемь лет, и теперь есть надежда, что юбилей пожара будет отмечен новосельем.
А вот у Михаила Левитина, больше четверти века возглавляющего театр «Эрмитаж», причин для оптимизма куда меньше. Он переживает уже не первый наезд, потому как со товарищи (театры «Сфера» и «Новая опера») проживает на очень лакомой земле старинного московского сада:
— Еще когда на нас первый раз посягали, мы с Евгением Колобовым, худруком «Новой оперы», светлая ему память, разработали концепцию арт-сада, который бы мог стать уникальным культурным местом в эпоху повального бескультурья. Мы все продумали с учетом исторического прошлого. Нашу идею даже московское правительство рассматривало, но всех волновали только деньги. И Женя мне тогда сказал: «Если хочешь, чтобы мы получили по пуле в лоб, то давай продолжать. Ты пойми, вся Россия разделена, расчерчена на квадратики, и они пронумерованы. У нас есть наши здания, и все. Сидим тихо и не рыпаемся». Когда наше здание признали аварийным и предложили временно выселиться, я понял, что уходить мне отсюда ни под каким видом нельзя. Провел консультации и получил однозначный ответ: все превратят в руины и мы никогда обратно не вернемся. Каким образом я за три дня до запуска тяжелой техники остановил работы, и сейчас никто не понимает... Но нынче мы все равно скитальцы, спасибо, «фоменки» приютили. Функционирует Малая сцена, и мы за это время на свой страх и риск еще одну построили там, где был ресторан «Парижская жизнь». Но семь спектаклей из репертуара не играем. Никаких ремонтных работ на Большой сцене пока не ведется. И я не уверен, что нужно торопить события. Не лучше ли, как говорил один из персонажей Салтыкова-Щедрина, годить...
В ближайшее время «выселение» предстоит «Современнику», Театру на Малой Бронной и «маяковцам». Не будем гадать, с какими трудностями им предстоит столкнуться. Очевидно только, что кипучая, хотя и необходимая деятельность по обновлению театральных фасадов не должна стать ширмой для нового передела собственности под видом реформирования устаревшей театральной системы.
Да, спору нет, театральное хозяйство обветшало: подвалы затапливает, крыши текут, стены трескаются, фасады облезли, техническое оснащение устарело. Но все, что можно решить энтузиазмом и деньгами, так или иначе решается. Воля есть, деньги находятся. Если бы еще и пресловутые тендеры отменить, в чем уверены и театральные работники, и чиновники, то, глядишь, и сэкономили бы. Однако это лишь видимая часть айсберга нерешенных театральных проблем. Меняется ли что-нибудь за освеженными театральными фасадами? Печальный (пока во всяком случае) опыт ермоловского театра настроение скептиков лишь усугубляет. Оптимисты связывают надежды с Гоголь-центром, открывшимся на прошлой неделе. Так сложилось, что на них теперь отчасти легла ответственность за темпы не назревшей, а перезревшей реформы. В который раз приходится поминать того самого знаменитого водопроводчика: систему действительно надо менять. Ее не отремонтируешь.
Мария Седых
