«Если хочешь создать успешный балет, назови его «Лебединым озером», — любил повторять основатель американского балета Джордж Баланчин. В этом году знаменитому спектаклю, давно уже ставшему своеобразной «балетной иконой», исполнилось ровно 140 лет, а поставлен он был в 1877 году.
Началась же история «Лебединого озера» за два года до этого, в тот самый момент, когда молодой, но уже известный композитор Чайковский по заказу московского Большого театра начал писать музыку к своему первому балету.
«Лебединый король»
Споры о том, какие произведения мировой литературы являются источником сюжета «Лебединого», идут до сих пор. Большинство относят его к сказке немецкого писателя И.К.Музеуса «Похищенное оперенье» (или «Украденное покрывало»). Оттуда же, к примеру, взяты имена некоторых действующих лиц: в частности, имя выпавшего впоследствии из либретто друга принца — Бенно фон Зоммерштерна (со временем в балете его заместит привычный для всех теперь шут, придуманный Горским для своей постановки 1920 года и вошедший во все последующие версии балета).
Вполне справедлива и версия Юрия Слонимского о том, что образ злой колдуньи, оборачивающейся совой (в последующих редакциях это колдун, принимающий облик коршуна или филина) и преследующей Одетту-Лебедя, связан с Пушкинской «Сказкой о царе Салтане». В общем, мотивы «Лебединого озера» не связаны с каким-либо одним произведением. Их можно обнаружить и в сказках братьев Гримм, и у Андерсена… Даже в «Метаморфозах» у древнеримского поэта Овидия один из персонажей бросается в образованное из слез матери озеро, (озеро из слез матери фигурирует и в либретто балета Чайковского), после чего Аполлон, его отец, превращает сына в лебедя. Есть они и в средневековом рыцарском романе «Парциваль», где ладью «лебединого рыцаря» Лоэнгрина везет лебедь, являющийся на самом деле зачарованным колдуньей мальчиком…
Вот образ «лебединого рыцаря» Лоэнгрина, возникающий в XIX веке в одноименной опере Вагнера, как раз очень важен в истории «Лебединого озера». Ведь самое удивительное в этой истории, что озеро под таким названием в действительности существовало во времена Чайковского в Баварии. Существует оно и до сих пор… А невдалеке от него расположился построенный по приказу баварского короля Людвига II замок Нойшванштайн, то есть новый Лебединый замок (есть во владениях короля и старый). Созданный в неоготическом стиле, с устремленными в небо высокими башнями, со стрельчатыми окнами, подъемным через ров мостом он во всей красе показан в фильме «Людвиг» итальянского кинорежиссера Лукино Висконти и известен теперь всему миру как эмблема студии Уолта Диснея, взятая из мультфильма «Спящая красавица». Когда Дисней путешествовал вместе с женой Лилиан по Германии и увидел Нойшванштайн, то был изумлен его красотой и романтической атмосферой и спустя время воплотил все это великолепие в своем мультфильме, а затем выстроил в Диснейленде.
Но вернемся к Людвигу Баварскому. Человек нервный и мечтательный, «увлеченный искусством и сильными молодыми мужчинами», этот король до исступления обожал музыку Рихарда Вагнера и очень дружил с композитором. А любимым героем, которым Людвиг воображал себя, любуясь в часы уединения на лебедей, плывущих по принадлежащему ему «Лебединому озеру», как раз и был Лоэнгрин из оперы Вагнера. Все деньги казны монарх тратил на строительство сказочных дворцов, подобных Версалю, и рыцарских замков, о которых читал в рыцарских романах и легендах. А символом своей жизни он избрал образ Лебедя, изображение которого красовалось не только на фамильном гербе его рода Виттельсбахов, но повсюду в его замках, даже на распятии у изголовья кровати.
Судьба «лебединого короля» трагична: министры, не желавшие терпеть безудержные траты, объявляют его безумным и заключают под арест. Пытаясь освободиться, король тонет в водах Штарнбергского озера, находившегося поблизости от любимого им Лебединого замка, в котором он и был арестован. Сообщение о кончине баварского короля произвело на Чайковского (а он воочию видел его, когда приезжал накануне премьеры «Лебединого» в Байрот на первое представление вагнеровских «Нибелунгов» как музыкальный репортер газеты «Русские ведомости») чрезвычайно сильное впечатление. «Он назвал ее ужасной, а обстоятельства, приведшие к ней, злодейством. Интересно, что принц у Чайковского, подобно «лебединому королю», тоже гибнет в водах разбушевавшегося «Лебединого озера», хотя происходит это почти за 10 лет до реальных событий — король Людвиг Баварский утонул в 1886 году.
Быть может, тайну «Лебединого озера» сумел разгадать хореограф из Гамбурга Джон Ноймайер, поставивший к столетию балета в 1976 году свою версию. Ее главным героем стал несчастный «лебединый король», которого преследует в спектакле некий черный человек-тень, его мистический возлюбленный. Ведь именно Людвиг II, по утверждению некоторых исследователей, и послужил Чайковскому прообразом принца Зигфрида.
Злой гений, Черный принц или Тень из сказки Шварца?
Версия Ноймайера не единственная из тех, что заново осмысливает балет Чайковского. Каких только версий не возникло к началу XXI века: Рудольфа Нуреева, Ролана Пети, Мэтью Боурна, Яна Фабра, но первыми иное прочтение знаменитого шедевра, новый взгляд на «Лебединое озеро» предложили все же балетмейстер Большого театра Юрий Григорович и его неизменный соавтор Симон Вирсаладзе.
Эта редакция идет на сцене Большого вот уже скоро как полстолетия. Именно ее и крутили по телевидению в день смерти Брежнева, а также в дни ГКЧП. И именно она больше других повлияла на последующие версии этого балета. В том числе на Ноймайера. Ведь вместо привычной всем сказки Григорович придумал наполненную символами философскую драму, мало похожую на традиционную редакцию. Центральной у Григоровича становится фигура Злого гения. Этот персонаж у него совсем не злой волшебник Ротбарт, как в других сказочных версиях этого спектакля, а метафизический двойник принца Зигфрида, символизирующий всесильный образ Судьбы, альтер эго, часть души принца, фантом его подсознания… Черный принц — это скорее даже есенинский «черный человек» или Тень из сказки Шварца. С великим сказочником Григорович познакомился у Юрия Слонимского в бытность свою танцовщиком Кировского театра. Не его ли сказка и натолкнула хореографа на такое решение?
— Как создавался образ Злого гения? — задаю я вопрос Юрию Николаевичу Григоровичу.
— Из сказочного коршуна с отрывающимися крыльями он стал образом Судьбы, властно манящей, искушающей Зигфрида явлением подлинного и мнимого идеала. Я перевел «Лебединое озеро» из сказки в романтическую новеллу, где между миром реальным и фантастическим почти нет границы. Они меняются, перетекают, как бывает в сознании человека и как это случается в сознании принца Зигфрида. Разумеется, я сохранил все лучше из достоверно известной хореографии предшественников — русских балетмейстеров Мариуса Петипа, Льва Иванова, Александра Горского. Но три четверти хореографии создано мной заново: это и первая картина, и все хореографические эпизоды принца и Злого гения в «белом» акте, и третья картина на балу и, наконец, последняя, четвертая — буря на озере, — говорит Юрий Григорович.
— Правда ли, что в основе вашего «Лебединого озера» лежала судьба баварского короля Людвига II, на что намекает в своей книге об этом балете ваш друг Александр Демидов?
— Спасибо, что вы вспомнили выдающегося русского балетного критика Александра Демидова, сборник его работ выдержал уже два издания, ждем третьего. В своей монографии он допускал связи сюжета с историей баварского короля Людвига. Это один из возможных вариантов, особенно приемлемый в Германии и там востребованный. Но для российского театрального сознания и нашей балетной традиции он узковат — музыка более универсальна, в ней борьба Добра и мирового Зла, а не описание печальной судьбы одного человека.
Еще одной особенностью спектакля Григоровича 1969 года был трагический финал, задуманный Чайковским изначально и присутствовавший в первой версии балета хореографа Венцеля Рейзингера, поставленной в 1877 году, — там в разбушевавшихся водах «Лебединого озера» гибли и принц, и Одиллия. Вопреки распространенному мнению «благополучный» финал возник еще при жизни Чайковского уже в следующей, второй по счету московской версии балета балетмейстера Гансена, созданной в 1880 году. По сообщению тогдашнего обозревателя «Суфлера», в его редакции «Принц и Одетта более не погибают, но спасаются, и Одетта, превратившись в обыкновенную девушку, прощается со своими родичами-лебедями и уходит с принцем».
Счастливый финал у «Лебединого», когда Одетта и Зигфрид торжествуют над Ротбартом, возникал потом у хореографа Александра Горского еще в 1920 году, в той самой редакции, которую он создавал совместно с режиссером В.И.Немировичем-Данченко. А окончательно «оптимистический и жизнеутверждающий финал», с победой Добра над Злом, когда у волшебника Ротбарта отрывают крыло и он гибнет в страшных конвульсиях, а Одетта, к радости принца, превращается обратно в девушку, закрепляется и становится обязательным в СССР в страшном 1937-м. Поэтому-то трагическая концовка в версии Григоровича 1969 года и приведет в смятение чиновников Министерства культуры и лично тогдашнего министра товарища Фурцеву — не выдержав генерального прогона, спектакль запретят как антисоветский. Пугающе-неожиданным покажется комиссии и сам образ Зигфрида. «Разве положительный герой может бороться не со злым волшебником Ротбартом, а со своим двойником, своим черным «я»? Да еще в спектакле, столь любимым советским народом?»
Первый исполнитель партии Злого Гения Борис Акимов:
— К сожалению, к тому спектаклю Григорович так и не вернулся. Даже сейчас у него вариант все-таки уже другой, но с использованием многих моментов из того первоначального спектакля. Ведь был только один вечерний прогон для художественной общественности Москвы — Союза писателей, Союза художников, Министерства культуры. Все дело в том, что там удивительно активно была поставлена партия Злого Гения — это был двойник принца, некий Черный принц. Костюм Вирсаладзе тогда был совершенно другой: черный парик, черный колет, черное трико. Практически все в таком же ключе, как и у принца Зигфрида, только все было черное, и короны у него не было. Двойник появлялся во время полонеза на постаменте сверху и спускался вниз. Должен сказать, что у этого даже не Злого Гения, а Черного принца был такой интересный монолог во втором акте, перед белым актом: он как бы завораживал принца и через танец их двойного монолога приводил его на озеро, и там уже начиналась вся белая картина. Очень интересным был третий акт, когда появлялась Одетта— Одиллия. Я танцевал с Майей Михайловной Плисецкой, которая воплощала эту роль на прогоне и была первой исполнительницей партии Одетты—Одиллии (принцем был Николай Фадеичев). Но наиболее активным по танцу у этого Черного принца был последний, четвертый акт. Там было очень много танцевальных кусочков, Ротбарт очень много прыгал, и потом уже шло его столкновение с Принцем. У них было множество пролетов по диагонали, различные жете, потом уже подключалась к ним и Одетта. Это был очень трудный по насыщенности и технической, и физической четвертый акт, в конце которого погибали все.
— Сейчас не так?
— Не так, хотя тоже трагический конец. Потом состоялись гастроли в Англию, в которых, кстати, намечали показать новый вариант «Лебединого озера», но нам пришлось везти старое «Лебединое» Горского и Асафа Мессерера, которое у нас в Большом шло традиционно. И когда мы вернулись, через какой-то промежуток времени Юрий Николаевич приступил к переделке «Лебединого озера». Потому что были пожелания Министерства культуры как-то все доработать, изменить не устраивающие их моменты и, конечно, сделать конец оптимистичным. Светлые силы, по их мнению, должны были торжествовать, безусловно.
— Фурцева была недовольна?
— У нее было такое мнение. Они наложили, так сказать, вето. А в театре сами артисты очень жалели, потому что это была такая очень необычная концепция. Ведь «Лебединое» — это всегда был такой сверхтрадиционный спектакль, и вдруг в версии Григоровича между героями появилась динамика, затанцевал Злой Гений. По сравнению с тем пантомимным, ходячим, сверхреалистичным персонажем, который был в старой версии и у которого в конце отрывали крылья — это был необыкновенный подход.
— Когда в 2001 году вы были худруком балета Большого театра, у вас была идея вернуться к той версии?
— Да, мы думали это сделать. Юрий Николаевич сам пришел ко мне и говорит: «Ты знаешь, Боря, надо бы вспомнить то «Лебединое», но не знаю, как все это вспомнить!» Ведь не отсняли мы в тот момент ничего, никто же не мог предугадать, что такое случится. Мы старались все вспомнить, но, к сожалению, так и не смогли. Несколько раз Юрий Николаевич, еще до этого последнего возобновления в 2001-м, в советские времена видоизменял балет, все время над ним работал, изменяя партию Злого Гения, как уже тогда назывался этот персонаж.
«А если взаправду сила искусства столь велика, что может убить тирана?»
Много тайн и загадок в истории этого балета. Вот еще одна из них…
Известно, что советские руководители партии и правительства не в пример нынешним частенько заглядывали на балеты. «Как подумаю, что вечером опять «Лебединое» смотреть, аж тошнота к горлу подкатывает. Балет замечательный, но сколько же можно. Ночью потом белые пачки вперемешку с танками снятся…» Этот разговор с Хрущевым опубликовала в своих воспоминаниях Майя Плисецкая. «Такие у наших вождей шутки в ходу были», — прибавляет она. Какая же неодолимая сила так влекла «дорогого Никиту Сергеевича» на «Лебединое»?
Все очень просто: престиж советского государства. Дело в том, что этот балет стал настоящим символом оттепели. Ведь, как известно, «в области балета мы впереди планеты всей»… И тогда, и сейчас… И вот для того, чтобы показать врагам и друзьям блеск и мощь Страны Советов, хвастались не только количеством ядерных боеголовок, показывали мы иностранным гостям и самое лучшее, что создает престиж государству во всем мире, а именно балет Большого театра, и «Лебединое озеро» прежде всего. Шло оно тогда в редакции Горского–Мессерера. Это как раз тот самый спектакль, в котором Злому Гению отрывают крыло и который смотрит товарищ Саахов в фильме «Кавказская пленница»…
«В Москву все чаще стали наведываться главы иностранных государств — вроде как оттепель. Всех их водили в Большой. На балет. И всегда почти — «Лебединое», — вспоминает Майя Плисецкая. «Флаги повесят. Гимны сыграют. В зале свет зажгут. Все поднимутся. Главы из царской, центральной ложи пухленькой тщедушной ручкой москвичам милостиво помашут — мир, дружба, добрые люди. Позолоченные канделябры притухнут… и полилась лебединая музыка Петра Ильича. С высокими гостями в ложе всегда Хрущев. Насмотрелся Никита Сергеевич «Лебединого» до тошноты». Вот и пожаловался он как-то «к концу своего царствия» в сердцах Плисецкой на балет…
Но что Хрущев… Даже Сталина с помощью «Лебединого», как поговаривают, на тот свет эта сильная женщина прямиком отправила. В своих воспоминаниях Плисецкая ставит этот вопрос ребром: «Может, дьявольские чары моей Одиллии и сгубили «лучшего друга трудящихся человечества?» А пришла она к такому умозаключению почти случайно, после выхода в свет книги «Неизвестный Сталин». Тогда люди все чаще стали ей задавать один и тот же вопрос: «Верно ли, что накануне своего смертельного инсульта Сталин видел вас в Лебедином?» Ответа на этот вопрос она не помнила. И каково же было удивление балерины, когда, вернувшись в Мюнхен, где она жила последние годы и хранила свои дневники, порывшись в них, обнаружила запись от 28 февраля 1953 года, что действительно накануне танцевала «Лебединое». Запись в точности совпала с архивными документами органов госбезопасности, рассекреченными через 50 лет и опубликованными в книге «Неизвестный Сталин», и свидетельствовала о том, что свой последний, накануне смертельного ночного инсульта, выход в свет вождь действительно-таки совершил в Большой театр. А «Лебединое озеро» с Майей Плисецкой в главной роли стало последним спектаклем, которое диктатор видел в своей жизни…
«А если взаправду сила искусства столь велика, что может убить и тирана?» — эти слова Плисецкой всегда вспоминаются, когда думаешь о том, что в августе 91-го, в самом начале путча ГКЧП, по телевидению весь день крутили именно «Лебединое озеро». Да и в день смерти Брежнева, ставшей «точкой отсчета» крушения советской империи, отменяют трансляцию хоккейного матча Спартак–Динамо(Рига), заменяя ее именно этим балетом
Павел Яценков
