Можно ли научить писать? Насколько оправдывают своё существование ЛИТО, слёты, форумы начинающих писателей, Литературный институт, наконец? Остановлюсь на Литературном институте. Его своеобразной предшественницей стала Яснополянская школа, устроенная Толстым для крестьянских детей. Свои размышления о её «творческих семинарах» Толстой высказал в статье «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»
Поначалу дело не спорилось, но когда Толстому удалось сообщить крестьянским мальчикам свой писательский энтузиазм, свою мотивацию — «красоту выражения жизни в слове и увлекательность этого искусства», результат превзошёл ожидания: «…вдруг, совершенно неожиданно, открылся мне тот философский камень, которого я тщетно искал два года, — искусство учить выражению мыслей… Мне казалось столь странным, что крестьянский, полуграмотный мальчик вдруг проявляет такую сознательную силу художника, какой, на всей своей необъятной высоте развития, не может достичь Гёте. Мне казалось столь странным и оскорбительным, что я, автор „Детства“, заслуживший некоторый успех и признание художественного таланта от русской образованной публики, что я, в деле художества, не только не могу указать или помочь одиннадцатилетнему Сёмке и Федьке, а что едва-едва, — и то только в счастливую минуту раздражения, — в состоянии следить за ними и понимать их… Как только я дал ему полную свободу, перестал учить его, он написал такое поэтическое произведение, которому подобного не было в русской литературе. И потому, по моему убеждению, нам нельзя учить писать и сочинять… Всё, что мы можем сделать, это научить их, как браться за сочинительство…» В этих словах — восторженность увлечённого литинститутского мастера и свидетельство, что, хотя научить писать действительно нельзя, необходимы сообщества, порождающие творческие мотивации.
И в этом отношении функции Литературного института уникальны. Отойду на шаг в сторону от темы. Тот Литинститут, который знала я и который, хочется верить, ещё не слишком изменился, не поддавшись рыночным мутациям, ставил перед собой нетипичную для высшего учебного заведения задачу: давать гуманитарное образование одарённым людям, сквозь пальцы глядя на уровень их академической подготовки. Притом эта задача (дать гуманитарное образование) была второстепенной (но это большая тайна). Где ещё прощалось столь многое: прогулы, появление на занятиях в нетрезвом виде, дебоширство и удивительная неуспеваемость. Литинститут был своего рода приютом, дающим талантливым людям шанс не пропасть. Те, кто жить не мог, загибался без среды, просто общались в нём с себе подобными.
Другого такого места я не знаю. Райский сад любых возможностей. Только используй. Не скажу даже: «Не злоупотребляй». Скажу: «Злоупотребляй, но знай меру». За вкушение не с того древа как изгоняли, так и восстанавливали. В этой литинститутской свободе тоже видится параллель со свободой и демократизмом школы в Ясной Поляне. («Только вследствие внешнего беспорядка и полной свободы учеников, над которою так мило подтрунивают гг. Марков в „Русском вестнике“ и Глебов в журнале „Воспитание“ %u2039 4, я без малейшего труда, угроз или хитростей узнал все подробности сложной истории превращения рукописи в хлопушки».)
А теперь что касается главного, именно литературной учёбы, творческих семинаров Литинститута…
«Учиться писать» надо не в одиночку и не со случайными людьми, а семинаром-семьёй, в которой и пятикурсники, и первокурсники, и мастер. Сёмка, и Федька, и Толстой. «Все почти принимали участие в сочинительстве; но, с самого начала, в особенности резко выделились положительный Сёмка резкой художественностью описания и Федька — верностью поэтических представлений и в особенности пылкостью и поспешностью воображения».
Ведь главное, что должен приобрести литератор, — это правильную самооценку. Стать «своим высшим судом». Правильная самооценка формируется знакомством с совокупностью оценок других людей, людей разных, но не случайных, и сопоставлением: их оценок и своих оценок, их текстов и своих текстов, их оценок и своих текстов и так далее. Так, если человек хочет составить наиболее полное представление о своей внешности, ему необходимо воспользоваться зеркалом, и не одним, а одновременно несколькими. Это совокупность оценок. А ещё необходимо сопоставление. Это зеркало в тени, это — на свету, это с вогнутой поверхностью, это с выгнутой, это — тонированное — льстит, это, с увеличивающим эффектом, — конечно, отражает нос незаслуженно большим, но зато обнаруживает незамеченный ранее прыщик на носу. Сопоставляются и особенности отражений, и особенности самих зеркал. Это возможно главным образом на семинарах в Литинституте. Как это было в Яснополянской школе, где Толстой сочинял вместе с ребятами, а потом раскритиковал себя, поверив написанное ребячьим крестьянским зеркалом: «Всякий непредубеждённый человек, имеющий чувство художественности и народности, прочтя эту.., писанную мною, и следующие страницы повести, писанные самими учениками, отличит эту страницу от других, как муху в молоке: так она фальшива, искусственна и написана таким плохим языком. Надо заметить ещё, что в первоначальном виде она была ещё уродливее и много исправлена благодаря указанию учеников… …Я прочёл им вслух написанное. Им не понравилось, никто не похвалил. Мне было совестно, и, чтоб успокоить своё литературное самолюбие, я стал рассказывать им свой план последующего. По мере того как я рассказывал, я увлекался, поправлялся, и они стали подсказывать мне…»
Студенты Литинститута, прогуливайте всё. Но только не творческие семинары!
Надежда Горлова
