Первую серию перезапущенных приключений троих из Простоквашина за двое суток посмотрели в интернете 18 млн человек; можно смело предположить, что сейчас их число перевалило за 20. Портал iz.ru разбирался в причинах неувядающей популярности советских мультиков — включая и их современные реинкарнации.
В национальном корпусе русской ностальгии по всему советскому мультфильмы занимают место где-то между дружбой народов и неподдельностью продуктов питания, но по справедливости должны находиться через запятую с повседневной общественной безопасностью — то есть это тот случай, когда скучать нестыдно и оправданно.
У этой ностальгии есть несколько причин, и самые популярные из объяснений — про затянувшееся увлечение «советским проектом» со стороны федеральных телеканалов и про низкое качество современной российской анимации — на самом деле всерьез воспринимать нельзя. Потому что в действительности бешеный успех у зрителя имеет только ограниченный набор безусловных шедевров — то же «Простоквашино», «Карлсон», «Маугли», «Капитан Врунгель», «Остров сокровищ», «Винни-Пух» и еще с полдесятка названий, которые транслируются вовсе не коврово (сказки пятидесятых годов в утреннем эфире можно увидеть гораздо чаще). И потому что за последние полтора десятка лет в России снято как минимум два отличных по качеству анимационных проекта — «Смешарики» и «Богатыри».
А вот о трех других, неочевидных, но кажущихся куда более вероятными причинах непреходящего успеха советской анимации, мы и поговорим.
Мир по волку
Вы смотрели хотя бы одну серию «Тома и Джерри»? Ну наверняка смотрели. Принято считать, что классические эпизоды этого сериала, кроме всего прочего, энциклопедия американского быта сороковых-пятидесятых годов. Не нужно быть историком, однако, чтобы понять, что быт этот — вымышленный, сошедший со страниц журналов для домохозяек и «Популярной механики». Но это мир, существующий ниже линии спинки дивана, начисто лишенный собственной онтологии и в общем-то он может помещаться в какой угодно точке географических координат — ибо хитрые парии гоняют брутальных доминантов хоть в Киншасе, хоть в Джакарте. Единственный момент, который эту вселенную как-то актуализирует, — Мамочка-Два-Тапочка, домработница, представленная парой полных ног (и иногда веником). Ноги эти принадлежат, как известно, темнокожей женщине. Так Настоящая Америка воровато выглядывает здесь из-за угла, предоставляя зрителю додумывать всё остальное, что окружает кота и мышонка, самостоятельно.
Советская же мультипликация, хоть и выросла из голливудской (правда, больше из Диснея, чем из Ханны-Барберы), напротив, работала в жестко правдоподобной парадигме. Дело могло происходить в деревне с говорящими котами и собаками, в космосе или на необитаемом острове («Полигон») или вообще внутри антикварной безделушки («Шкатулка с секретом»), но это был предельно понятный зрителю — и, главное, вполне реалистичный — мир, в котором все процессы происходили исключительно логично. Глядя на Волка и Зайца, зритель вообще не обращал внимания на то, что это представители животного мира — зооморфизм был тут лишь инструментом, подзорной трубой, с помощью которой наблюдатель заглядывал внутрь типовой советской квартиры, типового советского дома культуры или типового советского пляжа.
Совершенно парадоксальным образом в XXI веке это обернулось чистой этнографией — по советским мультфильмам зритель изучает (или вспоминает) советскую действительность, и эта картинка, как правило, вполне себе исторически корректна. Во всяком случае это более надежный источник, чем воспоминания современников, в девяти случаях из десяти искаженных в ту или другую сторону по соображениям текущей политической целесообразности. Это первая причина.
Без конвоя
Как ни странно, анимация была чуть ли не единственной сферой советского искусства, где цензура откровенно спала (на пресловутой «полке» полежал, кажется, всего один мультик — безобидная «Месть кота Леопольда»). Известна история про то, как Сергей Герасимов, человек, которого трудно заподозрить в избыточном либерализме, своим влиянием продавил в прокат мультфильм «Жил-был Козявин» — абсолютно несоветский эстетически и просто антисоветский этически — просто потому, что лента Хржановского ему понравилась (ситуация абсолютно невозможная в большом кино, где в аналогичном случае не хватило бы ничьего авторитета, даже герасимовского).
Разумеется, нельзя представлять себе «Союзмультфильм» (или «Киевнаучфильм», второй главный центр советской мультипликации) гнездом какой-то оппозиции — да и не о политике разговор, а о свободе творчества. В игровом кинематографе отрешенность от идеологии и тесных жанровых рамок могли позволить себе только Герман и Тарковский — в анимации эти условности вообще никого не интересовали. Для того чтобы понять это, достаточно сравнить двух «Капитанов Врунгелей», художественный и мультипликационный. На студии Горького даже помыслить себе не могли о том, чтобы всерьез рассказывать историю о кругосветном плавании преподавателя мореходного училища — и потому завернули ее аж в две упаковки: лобовой антикапиталистической сатиры и фантазий обычного школьника. Мультсериалу же Давида Черкасского никакие подобные выкрутасы были не нужны — и в результате это просто отличный приключенческий фильм, смешной и неглупый, а главное — начисто оторванный от идеологических корней: о том, что Врунгель и Лом — советские люди, напоминают только кокарды на их фуражках. (Черкасский и Татарский, два столпа киевской мультипликации, вообще были дерзкими донельзя — вспомним хотя бы Бармалея в «Докторе Айболите»: сам Черкасский впоследствии признавал, что рисовал «классического несчастного еврея с классическим национальным носом»; в других отраслях искусства от профессии навечно отлучали и за меньшее).
Нет ничего унизительного в том, чтобы признать: советские мультики даже в лучших своих образцах прорисованы хуже диснеевских. (Но также хорошо бы помнить, что Дисней не только вершина, но и частный случай американской анимации и запредельное визуальное качество — это часть наследия одного только конкретного человека, а не всего Голливуда). Зато в основе советского мультфильма почти всегда лежала первосортная литературная основа, неважно, экранизация ли это или оригинальный сценарий. Даже в чисто гэговом «Ну, погоди» сценарий не состоял из простого перечня трюков: «Упал головой в ведро, сослепу наткнулся на швабру». Драматурги — не все, хорошие, разумеется, — старались не делать скидку на возраст аудитории, не пытались рассказать свою историю попроще, не сюсюкали и не говорили на выдуманном «детском» языке. Смысловая многослойность, когда одну и ту же сцену, диалог, эпизод, целый фильм дети и родители воспринимали совершенно по-разному, но с одинаковым восторгом (классический пример — вся линия фрекен Бок в «Карслоне») — фирменное блюдо советских мультипликаторов.
Поэтому-то, кстати, официально существовавшие «мультфильмы для взрослых» (к таким относился, например, уже упоминавшийся «Козявин»), которые обычно показывали по телевизору ближе к полуночи, так и не получил серьезного распространения — взрослые с куда большим удовольствием потребляли абсурдистский юмор чисто детского «Винни-Пуха». Более того. Условный Хитрук сегодня снимал «Каникулы Бонифация», а завтра — «Фильм, фильм, фильм», не волнуясь, что восторженный юный зритель первого не оценит тонкую сатиру второго. Во-первых, может не оценит, а может и оценит, а во-вторых, это не главное, если работа выполнена добросовестно.
Советские мультфильмы снимали неглупые люди в расчете на то, что их будут смотреть такие же, как они. Это третье — и, возможно, самое главное
Алексей Королев
