А офицерские треуголки у них — из подушек. Вот и гатчинская муштра при Павле I: скандал, афронт! Все регламентировано попечением императора: и фасон мундиров, и язык реляций. При этом все, от Аракчеева до полкового лекаря, справляют государево дело «в своем тепле»: не отымая уха от наволочки.
И во фрунт по любому информационному поводу встают, не просыпаясь.
«Киже» Кирилла Серебренникова в МХТ им. А.П. Чехова полон таких метафор. Впрочем, вспарывать лежалые перины Отечества режиссеру не впервой.
Но о матери-Родине и ее тюфяках — чуть ниже. Начнем с театра.
«Киже», премьера по новелле-притче Ю.Н. Тынянова — добротный спектакль. Текст «Подпоручика Киже» почти сохранен. Даже дополнен удачно: житие Прокопия Устюжского, первого русского юродивого, звучит над головушкой поручика Синюхаева (он признан мертвым
Белая неоновая трубка в руках Павла I (Сергей Медведев) — шпага, скипетр, поминальная свеча. Стальная слуховая труба размером с домну обозначает легендарный ящик для писем народа государю — а в трубе тяжело, как слепень в банке, бьется бородатый мужик. Щегольски циничен Нелединский-Мелецкий — сентиментальный одописец, эксперт по настроениям царя. Весь русский классический бестиарий налицо.
Должные дозы барабанного боя, красного и черного шелка, церемониальных маршей по малой сцене потрачены на похороны генерала Киже. (Ведь фантом, рожденный из канцелярской описки, сделал примерную карьеру — полком командовал! — в мире общего страха, общего фрунта, общего сна.) Должным образом выкатывает глаза Павел I, произнося над пустым гробом Киже: «У меня умирают лучшие люди!»
В зал плывут должные аллюзии Тынянова (сталинские, конечно) — и наших дней. (Мало нас из Страсбурга императивами оплевывали, не понимая в нас ни бельмеса? Мало ль наши цари искали исправных генералов, что не клянчат имений? И находили — Киже.)
Из зала МХТ, натурально, к сцене летит должный хохот в должных местах.
И постепенно весь этот сон Татьяны с гражданским подбоем начинает злить. Треуголки-подушки, в которых несут службу и живут жизнь, не просыпаясь, — мощная метафора. Но ведь их на Руси и мыслящее сословие носит: к зимней и летней форме одежды. И набиты эти подушки, можно сказать, лучшими перьями русской классики.
Наши главные мифы так покойны, так належаны, так давно приняли свою форму, — что «умом Россию понимать» и нужды нет. Тут интеллигенция и администрация едины.
Этот мир известен нам точно. Необъятный, разнесчастный, весь в шлагбаумах, хлябях, глухих снегах, полковых смотрах и юродском лепете, в хрущобах и дворцах, в вечном ненастье, в немытых окнах, в униженных и оскорбленных, в «нашей» нищете и «ихней» роскоши, в стукачестве и в лукавстве, в угрюмом неприятии заезжего немца…
Ветер свистит от Кяхты до Кенигсберга, Митя Карамазов на автовокзале бормочет: «Отчего бедно дите?» — и 127 лет не находит ни ответа, ни другого занятия.
Мир, где нет по определению путного батальона, школы, больницы, где изо всей живности уцелел при коллективизации один красный петух, — уж не пародия ли он?
Не знаю. Но как только «думающий о России» берется за дело, съезжает в этот миф немедленно. Могучий, привычный, обмятый по форме нашего астрального тела, как обломовский диван, — миф качал в своих объятьях Бердяева, Куприна и Андрея Белого. Ныне тянет в те же топи «Ж/Д» Быкова, «Учебник рисования» Максима Кантора, лучшие спектакли Серебренникова. «Господа Головлевы», например («тема тюфяков», подушек, в которых глохнет все живое, явно пришла в «Киже» из «Головлевых»).
Для сегодняшней «мысли о России» этот миф — вроде позы эмбриона. Усталость, леность мысли или депрессия в основе — но наш гражданский хороший тон неизменно ведет к тому же набору. Со свистом ветра, шпицрутенов и полковых песельников.
Даже там, где о профессиональной лености художника речи нет (я ведь достойные артефакты называю, что злит особенно), — «идея Отечества» все та же. Реальность (куда более пестрая, иногда — стыдно сказать! — даже бодрящая) не была нужна мифу о вечно скорбной разумом Родине-матери ни в
Книжек нынче, конечно, не читают. Да и в театр ходят специально обученные люди. Но там, где почти любое качественное высказывание «про здесь и сейчас» сводится к «стране рабов, стране господ», нищим селеньям, скудной природе и мистике империи (а альтернатива — поваренная книга Дарьи Донцовой), — в тюфяках мифа, в тех же снах бьются и читатель, и зритель. Им никак не выпутаться из ветхих наследных простынь.
Реакция зала МХТ на «Киже» Серебрен%ACникова — подтверждение тому. Вот уж лет сто семьдесят, с самой премьеры «Ревизора», мы смеемся все тому же в тех же местах.
Может быть, потому и информационные поводы на Руси меняются так медленно?
…И кто бы выдумал страну и нацию заново, как — в известном смысле — выдумал заново англичан и Англию Диккенс?
Нет надежды. В наших палестинах ни одно мыслящее зеркало не хочет льстить.
Так что все зеркала остаются кривыми на один и тот же манер.
Хрестоматийный. Освященный двухвековой традицией.
Елена Дьякова
