Cоветская Атлантида ушла под воду и постепенно забывается. Многие оставшиеся после нее легенды связаны со знаменитыми советскими писателями — при СССР они были такими же «звездами», как теперь деятели шоу-бизнеса. Желтая пресса и «народные» сайты паразитируют на вечно живых байках о загулах Фадеева, богатстве Шолохова, особняках Горького и Алексея Толстого, их антикварных коллекциях, великолепных толстовских бриллиантах.
За всем этим стоит сухая, забытая в наши дни материя — советское авторское право, решительно отличавшееся от принятых в западных странах законов об авторских правах. Оно было залогом процветания обласканных властью писателей, оно же гарантировало писательское бесправие. Советское авторское право начало складываться в 1917-м и развивалось вплоть до того, как в истории СССР была поставлена точка. А определившую его важные черты предысторию надо искать в истории задолго до революции.
ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ: СОВЕТСКОЕ АВТОРСКОЕ ПРАВО И ИМПЕРАТОРСКИЙ ТЕАТР
В 1911 году Российская империя приняла закон об авторском праве — для своего времени он был весьма прогрессивен. С советским законодательством его роднила свобода в использовании зарубежных первоисточников. Императорская Россия так и не присоединилась к Бернской конвенции по охране литературных и художественных произведений от 1886 года, дорабатывавшейся на протяжении и XIX, и ХХ веков. На то были две причины.
Важным государственным институтом императорской России являлось министерство двора, по его ведомству проходил живший современными переводными пьесами придворный театр. В случае присоединения к Бернской конвенции он стал бы слишком дорогим. Второй причиной было то, что в дореволюционной России ввоз литературы преобладал над вывозом: Густава Эмара и Майн Рида читали больше, чем великих русских писателей. Издатели кормились контрафактными переводами, конкурировали друг с другом, разорялись. Бернская конвенция сильно ударила бы по отрасли, из страны начали бы утекать деньги.
Свобода перевода и свобода кинокопирования были примечательной чертой и советского авторского права. В остальном же оно пошло своим путем.
«ИНЖЕНЕРЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ» ИЛИ ЧАСТНЫЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ
После Октября 1917-го победители занялись национализацией. Это далеко не всегда было разумно, вакханалия национализаций вела к параличу целых отраслей, железнодорожных и водных перевозок и т.д. Миллионы людей лишались пенсий, конфисковывались превышающие минимальную сумму наследства, банковские вклады отходили государству. На этом фоне большевистские трансформации императорского закона об авторском праве большого впечатления не производили, тем паче, что по стране ходили слухи о грядущей национализации жен.
29 декабря 1917-го декретом ВЦИК Наркомпросу было разрешено национализировать авторские права умерших авторов, и в феврале 1918-го были национализированы права классиков, а в ноябре 1918 года национализация дошла и до ряда живых писателей и композиторов. Государственная монополия была установлена на определенный срок.
Так стало складываться советское законодательство по авторскому праву, поначалу развивавшееся как ряд импровизаций. Закон 1911 года какое-то время действовал во многих своих частях, но права авторов все время сжимались, сокращались сроки действия прав наследников. Штрафы за нарушение авторского права причитались не им, а государству, на социально вредные произведения (к примеру, церковные гимны) действие авторского права не распространялось. При Российской империи литература была частным делом, а в СССР стала государственным. Писатели превратились в «инженеров человеческих душ», выполняющих важную общественную функцию советских работников. Поначалу советское законодательство относилось к ним как к частным предпринимателям и обкладывало соответствующими налогами. Но это быстро изменилось — налоги уменьшились, писателям стали хорошо платить. На протяжении советской истории гонорарные ставки менялись, система окончательно сложилась к семидесятым годам. В 1973 году, после того как СССР присоединился к Всемирной конвенции об авторском праве, так называемой Парижской конвенции, разработанной для развивающихся стран, для того чтобы транслировать в Советском Союзе зарубежные фильмы и делать переводы книг, права пришлось покупать.
БРИЛЛИАНТЫ ДЛЯ БЕРНАРДА ШОУ
Система советского авторского права оформилась в двадцатые годы. Первое развернутое постановление Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров СССР, касающееся авторского права, было принято в 1925 году. Тремя годами позже его заменили постановлением, остававшимся в силе в течение трех десятилетий, до 1961 года.
Защита авторским правом в СССР была автоматической — это происходило с того момента, как произведение было закончено, его не надо было нигде регистрировать. Срок охраны авторских прав изначально был значительно меньшим, чем на Западе, в дальнейшем он увеличивался.
Советское законодательство признавало авторские права только за произведениями, созданными гражданами СССР, или за произведениями иностранцев, впервые опубликованными в Советском Союзе. С этим была связана и свобода перевода — согласия автора не требовалось, и никаких отчислений он не получал.
Из этого правила, впрочем, были и исключения. Большой друг Советского Союза Бернард Шоу потребовал причитающиеся ему гонорары, и писателю пошли навстречу. Но, чтобы уйти от английского налогообложения, секретарь Шоу предложил выплатить гонорары бриллиантами — и на этом переговоры застопорились.
В СССР имущественные права автора ограничивались — он, к примеру, не мог воспретить публикацию или прокат своего произведения. Признавалось право автора на целостность работы, но после своего появления она в значительной степени переходила в общественную собственность. Список таких ограничений был длинен. Доход автора составляли официальные отчисления. В зависимости от тиража они могли быть достаточно велики. Но деньги мало было заработать — их надо было собрать.
ВУОАП ИЛИ БИТВА ЗА ГОНОРАР
В 1933 году при Оргкомитете ССП было создано Управление по охране авторских прав. Оно действовало в пределах РСФСР, а в 1938-м стало всесоюзным — ВУОАПом (с 1973-го — ВААП).
В оплате писательского труда царил изрядный беспредел. В СССР, как в 1972 году писал В. Камышев в работе «Права авторов литературных произведений», у писателя не было монополии на произведение, и издательство или журнал могли напечатать его без писательского ведома. Право на вознаграждение в советском авторском праве осталось, но в двадцатые — начале тридцатых годов часто случалось так, что произведение печатали, а с писателем связаться не могли (или не хотели). Автора не находили, он не отвечал на письма — во всяком случае, такой была распространенная отговорка, и через некоторое время его гонорар обращали в доход издательства. Это часто происходило в российской провинции или в национальных республиках, если писатель об этом узнавал, ему приходилось обращаться в суд. Нередки были и конфликты из-за принятых в разных республиках гонорарных ставок. В этих случаях управление по охране авторских прав доходило до самых высоких инстанций.
С 1938 году по всей стране начала действовать разветвленная система уполномоченных ВУОАП, отслеживающих издание и исполнение авторских произведений. У одной репризы или юморески могло быть несколько соавторов, и каждому причиталась своя доля гонорара или процент от кассового сбора.
К этому времени уже сложилась имущественная иерархия советских писателей, с некоторыми коррективами дожившая до конца СССР. Богат был издававшийся массовым тиражом маститый прозаик, получавший по высшей ставке за печатный лист, плюс 100 процентов гонорара за массовое издание, плюс 60 процентов гонорара за переиздание. Ловкие «маститые прозаики» дорабатывали свои книги и переиздавали их как оригинальные произведения, вновь получая 200 процентов гонорара. Хуже приходилось поэтам, получавшим деньги за строчку, но и у них были рецепты преуспеяния. Автор гимна пионерии «Взвейтесь кострами, синие ночи», популярнейший в 20–30-е годы комсомольский поэт Александр Жаров сочинял новое стихотворение к каждой советской дате, каждому празднику, рассылал их по всей стране, получал сотни гонораров и процветал.
Но лучше всех жили драматурги, кроме разового гонорара, который театр платил за пьесу, и гонорара за публикацию пьесы, если она была напечатана, получавшие процент с кассового сбора — 1,5 процента за каждое действие. Речь шла не об актах, прерываемых антрактом, а о частях пьесы — в чеховском «Вишневом саде», к примеру, их четыре, в другой пьесе могло быть и пять. Драматурги получали до 7,5 процента со сбора, кассовая или политически правильная (а лучше — и кассовая, и политически правильная) пьеса могла идти по всей стране, в десятках, сотнях театров. Авторы пьес благоденствовали, их доходы достигали сотен тысяч, а могли дойти и до миллиона. Процветали и получавшие такие же деньги переводчики пьес.
ВУОАП выплачивал авансы под заключенные договоры, и это очень помогало писателям. После заключения договора с издательством они получали 25 процентов гонорара, 35 процентов после сдачи книги в набор, 40 процентов — когда появлялся сигнальный экземпляр. Работа над книгой могла продолжаться год, его надо было на что-то прожить. Получение авансов впоследствии нередко сопровождалось скандалами и внутрицеховыми разбирательствами. В тридцатые-пятидесятые годы руководство ВУОАП отличалось щедростью ко всем, но первыми в кассу были все же маститые и влиятельные писатели.
ГОНОРАРНЫЕ СТАВКИ И НОРМЫ ТИРАЖЕЙ
Гонорарные ставки за авторский лист художественной прозы, в том числе и детской, рекомендованные Совмином СССР в 1968 году, при начальном тираже в 15 000 экземпляров равнялись 150, 175, 200, 225, 300, 400 рублей за авторский лист (40 тысяч знаков). При среднем объеме книги в 10 авторских листов начальный гонорар за нее составлял 1500–4000 рублей при средней годовой зарплате советского гражданина в 2000 рублей. Стихотворение до 30 строк и текст песни стоили 30, 60, 100, 150, 200 рублей. Поэзия за строчку оценивалась в 0,7; 1,0; 1,2; 1,4; 1,7; 2,0 рубля.
Затем начиналась игра тиражей. Норма массового тиража для художественной прозы в РСФСР составляла 50–100 тысяч экземпляров, отсюда следовали два гонорара, за обычное и массовое издание. То есть уже 3000–8000 рублей в среднем за одну книгу. Тираж в 115 тысяч рассматривался как два массовых издания, и автор получал 260 процентов гонорара — 3900–10 400 рублей (10 тысяч тогда стоила неплохая дача в ближнем Подмосковье). За прижизненное собрание сочинений платили, как за первое издание, без понижающих ставок — не 60, а 100 процентов гонорара плюс то, что причиталось за тираж.
Вся эта благодать в первую очередь работала на «литературных генералов», обслуживала «секретарскую прозу». Боссы писательских союзов, писавшие идеологически выверенную прозу, благоденствовали, компанию им составляли авторы коммерческих советских хитов, такие писатели, как Валентин Пикуль. Но и те, кого мы считаем классиками советской литературы, прекрасные, не отторгнутые системой писатели, получали большие тиражи и гонорары. Основная же масса писателей жила достойно, но достаточно скромно. Социальные гарантии Советской власти и Союза писателей СССР распространялись и на них — они точно знали, когда получат свой двухтомник.
«…ЕСЛИ ТЫ ЧЛЕН СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ, ТО ЭТО МЕТКА, ОЗНАЧАЮЩАЯ, ЧТО ТЫ ПРОВЕРЕННЫЙ»
Наряду с писаными законами в советское время были и неписаные. Советская реальность зачастую адаптировала под себя положения авторского права. О том, как это было, рассказывает главный редактор издательства «Вече» Сергей Дмитриев, в последние советские годы руководивший «Молодой гвардией», одним из крупнейших издательств СССР.
— Все было четко ранжировано. Гонорар зависел от того, с кем имеет дело редакция: с кандидатом или доктором наук, если это редакция технической или общественной литературы, с членом Союза писателей, лауреатом Государственной или Ленинской премии, Героем Социалистического Труда.
Когда я работал заведующим редакцией «Молодой гвардии», у меня были типовые договоры. Там фиксировалась только ставка за авторский лист, 40 тысяч знаков. Гонорары назначались исходя из сетки оплаты за лист, никто не считал роялти, которое сейчас все учитывают. А еще существовали правила, которые нигде не фиксировались.
Приходит новый автор, он пишет роман. Мы ему могли заплатить максимум 120 рублей за авторский лист. А когда ко мне приходил поэт и публицист Егор Исаев, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, я ему меньше 550 за лист не ставил. Тиражи у Егора были большие, этим было оправдано превышение ставки за лист. То же и Распутин — у него тираж больше, чем у какого-то нового писателя. У того 20 или 10 тысяч, а у Распутина сразу 100 тысяч. А еще он был Героем Социалистического Труда и лауреатом двух Государственных премий СССР, тут все было взаимосвязано. Выпуская книгу Распутина, мы сразу понимали, что тираж у нее будет сто тысяч. И это было основанием поставить ему максимальную плату. Это был косвенный учет, прямых роялти, процента от тиража, тогда никто не платил.
Почему все рвались в Союз писателей? Потому что членство в Союзе сразу поднимало твой гонорар. Поэтому все рвались и в кандидаты наук. Я работал в редакции политической литературы, и я прекрасно знал, что если автор кандидат наук, то я ему на 20–30 процентов ставлю больше гонорар.
Если ты член Союза писателей, то это своего рода метка, означающая, что ты проверенный. К тебе отношение более уважительное, ты в обойме согласованных авторов, и тебя намного больше печатают. Поэтому в советское время в ССП было максимум 10 тысяч членов. А если приходила заявка от обычного человека, то на него совсем иначе смотрели: графоман он и есть графоман.
Редакция «Молодой гвардии» не всегда могла четко обозначать гонорары. Иногда мы консультировались с ЦК ВЛКСМ, который нас курировал. То же самое было в «Политиздате» — там консультировались с ЦК КПСС.
Эмигранты при Советской власти авторских прав не имели. Не знаю, как это было зафиксировано юридически, но они ничего не получали. Сейчас из-за этого много конфузов. Мы Бунина издавали-издавали, а теперь во Франции объявились его наследники. И в последние несколько лет мы не можем Бунина издавать. Та же ситуация с Романом Гулем.
P.S. НОВОЕ ВРЕМЯ И НОВЫЕ ПЕСНИ: РОЯЛТИ И ПОСТСОВЕТСКИЕ ТИРАЖИ
Сегодня писатели живут по совсем иным экономическим и социальным законам, единых ставок за лист больше нет, стандартное писательское роялти — десять процентов от отпускной издательской цены тиража. При среднем тираже три тысячи экземпляров жить на это могут немногие. Государству до писателей больше дела нет. Писательство стало чисто душевной потребностью, занятием тех, кто одержим словом.
Материал опубликован в № 9 газеты «Культура» от 24 сентября 2020 года в рамках темы номера «Цифра против слова. Почему измельчала русская литература».
Алексей ФИЛИППОВ
