С фамилией Морозовы русской истории повезло. А самим Морозовым везло в истории не очень. Первое что вспоминается — живописное полотно В. И. Сурикова с аскетичной боярыней-раскольницей в санях. Боярыня Морозова как икона церковного раскола, наряду с протопопом Аввакумом, личность легендарная именно поэтому (какой она была на самом деле, даже внешне, никто уже не знает. Даже то, что звали ее Феодосия Прокопьевна Соковнина). Вторая знаменитость — фабрикант и химик Савва Морозов, друг революционера Н. Э. Баумана, спонсировавший, как сказали бы сегодня, деятельность МХАТа и РСДРП. Наконец, герой-пионер Павлик Морозов, культовая фигура советской пропаганды, вместе с Маратом Казеем, Зиной Портновой, Валей Котиком и другими его ровесниками и побратимами по героической летописи нашей Родины ХХ века. Так или иначе, все Морозовы кончили плохо: острогом и убиением, самоубийством и сыноубийством. Как будто злой рок довлеет над этой красивой русской фамилией. А сама фамилия стала практически мифом. Кстати, главная героиня первого отечественного телесериала о войне «Вызываем огонь на себя» — подпольщица Анна Морозова (ее пронзительно сыграла Людмила Касаткина). Кино — тоже своего рода миф, а прототип героини именно после фильма была представлена к званию Героя Советского Союза (посмертно). Вот такая невеселая перекличка.
В Советском энциклопедическом словаре о Павлике Морозове — пять строчек: «юный участник борьбы с кулачеством в Свердловской области в период коллективизации сельского хозяйства, председатель пионерского отряда села Герасимовка, убит кулаками». Из истории мы знаем побольше. Что Павлик Морозов стал жертвой идеологических разногласий в собственной семье, то есть того же раскола, приправленного темой вечного конфликта отцов и детей. Что вместе с ним был убит его младший брат Федя, о котором в энциклопедии ни строчки. Что руку к этому приложил их родной отец и, вроде бы, другие родственники — те самые кулаки. Что причиной этого самого известного в нашей истории детоубийства (после царевича Дмитрия) стал донос — те самые семейные идейные разногласия, но уже с участием ЧК. В общем, Павлик сам накликал беду, отчего стал великомучеником в новейших святцах России.
Имя Павлика Морозова, с пересмотром отечественной истории, сделалось притчей во языцех и синонимом такого нелицеприятного явления, как стукачество. В 14 лет ябедничеством это не назовешь. К тому же парнишка был фигурой сознательной и стоял на руководящей должности в своей школе. Борец за новую жизнь. И, конечно, в своем поступке имел благие намерения. А куда ими вымощена дорога — говорить не надо. Тогда в ходу было выражение «сын за отца не отвечает», а условия гражданской войны — это всегда брат на брата. Все донские рассказы нобелевского лауреата М. А. Шолохова, с их социальным колоритом и кровавым натурализмом — об этом. Документ времени. В отношении к фигуре Павлика Морозова мы дошли до того, что само имя Павлик приобрело некую негативную карму. Психологи всерьез изучили этот феномен и советуют родителям, дабы те не вскормили в семье лгуна, хитреца и предателя, никогда не использовать эту ласковую форму обращения к сыну Павлу. Вот как угодно, только не Павлик.
Между тем, если уж копать, то началось все не с герасимовского пацана, а с христианского апостола — тезки нашего героя. Он в свое время отрекся от своих корней и из римлянина Савла стал космополитом Павлом. Ему и Петру выпала миссия стать столпами новой веры и ее же великомучениками. В чертах лица апостола искусствоведы, изучающие каноническую иконопись, кстати, находят чуть ли не противоположность Павла его другу Петру. Петр, как известно, переводится как «камень». Хотя и последний ведь трижды за ночь успел отречься от Христа — отца духовного. Павел же, предполагают исследователи, был в миру человеком мягким, уступчивым и, прямо скажем, не стойким. В бессмертный пантеон его ввели обстоятельства, а святость придали законы написания жития. Поскольку житие — это литературный жанр, а не документалистика. Одно слово — апокриф, где царствует догма. Без догм нет настоящего учения. Советская история ничего нового не изобрела, она писалась по тем же древним, библейским законам. У большевиков были свои храмы, свои жрецы, свои иконы, свои молитвы и свои святые. Каркас веры как таковой. И Павлик Морозов идеально вписался в этот краснозвездный оклад.
Время все расставляет по своим местам (или не расставляет, плодя взаимоисключающие гипотезы). Так рухнули мифы про Зою Космодемьянскую, Александра Матросова, героев-панфиловцев… Отчего эти образы не превратились из белых в черные, но приобрели еще более трагические, неоднозначные черты. В жизни ничего не бывает одноцветным и плоским. Жизнь не плакат, она объемна и многоцветна. Надо только снять с картинки фильтр — красный или белый, не важно, и отважиться взглянуть в лицо правды. Но то-то и оно, что соприкосновение с истиной претит мифу, потому что всякая вера сакральна, то есть закрыта и до конца не постижима. Очевидное не может быть невероятным нигде, кроме науки и религии. Иначе это просто история, сухая фактология или занимательная беллетристика.
Все святые жития начинаются в детстве. Это время непорочности. Там — откровения, голоса и искренний порыв к счастью или борьбе. Без житейской подоплеки. Одна голая идея. Там — подвиг духа. Герой или не герой Павлик Морозов, пусть решают историки. Но что жертва идеи, несовершеннолетний пленник сурового, сложного и запутанного времени — да. Что мог понимать мальчишка в большой политике и государственной целесообразности, когда такое мракобесие вокруг творилось и когда более стойкие бойцы и железные командармы теряли головы в прямом или переносном смысле. Замороченный державной казуистикой и кровожадной идеологией, всеми этими «кто не с нами, тот против нас», «до основанья, а затем» и прочим крайним радикализмом межклассовых отношений, деревенский школьник попал в капкан времени, вот и все. И вырос до символа — сперва в русле древнегреческой традиции, когда «долг превыше чувства» (на борьбе этих двух начал строится любая классическая трагедия, от Эсхила до Шекспира), затем — в духе переоценки ценностей и возвращению к общечеловеческой (не классовой и не партийной) морали. Теперь ясно, что цель оправдывает не все средства и что государство всегда машина. И что не надо бы делать из людей гвозди, а тем более винтики. И что «не судите, да несудимы будете». И что каждый человек — продукт своего времени, а какое время — такой и устав, т.е. мораль.
Было время — и имя Павлика Морозова украшало улицы и пионерские отряды, став частью нашей славной топонимики. Теперь даже Пушкин считается узурпатором какой-нибудь Канавки. Восстанавливаем историческую справедливость. И такие небезупречные личности, как наш юный герой, первыми летят с парадных фасадов на асфальт. Не оправдали. Наш институт переименований такой же, как и наше непредсказуемое прошлое. Сперва дурим потомков, потом реабилитируемся. И денег не жалко. А культ достойных — это теперь даже не ирония, а едкий сарказм. Скажем, улица Наташи Карабчиевской (есть такая в районе Малой Никитской, бывшей А. Толстого). Спрашиваю знакомого: «Кто такая эта Наташа?» И он со всем нынешним небрежением: «Наверное, взорвала чего-нибудь». Потому что среди этого мы жили и порою еще живем — увековеченных теней разбойников, самозванцев, террористов, камикадзе и жертв. Вторым эшелоном идут полководцы. За ними — переломные события: восстания, революции, расстрелы, мятежи, войны и победы, их даты и вехи большого пути… И где-то там, за этой монументальной шеренгой — писатели, ученые, художники и остальная созидательная прослойка, тоже местами попачканная или соглашательски умывшая руки на фоне своей лукавой эпохи.
Кого тут судить? Себя? А Павлик Морозов будет памятен своим землякам. Там его бесхозный музей, который еще не ликвидирован. Свердловская область — место для нас мистическое: там царскую семью угробили. Со всем революционным живодерством. А дом, где это произошло и что мог стать музеем, сравняли с землей. И не коммунисты, а демократ и сын репрессированных кулаков — будущий первый президент свободной России. Николай П тоже не был ангелом, но смертью смерть попрал и ныне в пантеоне. Как и цесаревич Алексей — по-настоящему невинная жертва-ребенок в новейшей истории, как сын, ответивший за отца. Император признан святым. Это как покаяние, но именно что «как». То есть вместо. Так проще и, наверное, дешевле. Всерьез всегда будет некогда — дальше идем. Но и забывать прошлое себе дороже: куда придем-то? Может, туда же.
Нам и говорят: помните! И не кто-нибудь, а человек с небезупречной же репутацией Джордж Сорос, сам себя называющий «международным спекулянтом». Официально свернув свое загадочное меценатство в наших бренных пределах (кроме уже реализуемых проектов), г-н Сорос вдруг, как сообщила пресса, отстегнул немалую сумму на поминовение жертв нашей коллективизации. Причем на Свердловскую область. То есть попекся о памяти несчастного Павлика Морозова. Почти семь тысяч долларов — вклад солидный. А какая выгода небескорыстному американскому дарителю от российских деревенских музеев — бог весть. Герасимовка, говорят, вообще находится у черта на куличках, хотя раньше туда регулярно возили туристов и их поток кормил всю округу. А округа должна была перед ним держать фасон, на что средств тоже особо не жалели. Деньги Сороса вроде бы пойдут на сбор документов о периоде репрессий и перепрофилирование музеев в свете нынешних постановлений. Один из мемориалов будет воссоздан на базе той самой избы, где так не задалась жизнь Павлика Морозова. А на ремонт ветхого дома и восстановление разваливающегося памятника пионеру-герою денег не отписано. Это уже идеология и политика, с чем гуманитарная помощь американцев не пересекается в принципе. Вплоть до включения нарушителей условий в черный список с последующим отключением от финансовой соски. Кто платит — тот заказывает музыку, вот и вся песня. Но и на том спасибо от земляков убиенного героя. Жил паренек как умел, думал как велели, служил идее со всем подростковым максимализмом, а все ж не так нелепо, раз и спустя 71 год после гибели от отеческого топора внес свою лепту в победу новой жизни на своей малой и большой родине. Правда, не той жизни, в которую Павлик так самоотверженно и трагически верил.
