Ни в одном тексте, из тех, что вы читали ранее, никто не был с вами столь откровенен, как сейчас буду я. И более того, полагаю, что никогда ещё не выражал так точно те мысли, что хочу выразить я. Если подойти к этому тексту адекватно и непредвзято, то вы можете попасть в герменевтический круг, который покинете другим человеком.
А. И. Куинджи. «Лунная ночь на Днепре», 1880.
Жизнь, в целом, абсурдна. Никакого самостоятельного смысла в том, чтобы быть, нет. И никаких оснований у этого, кроме инерции, тоже нет. На вопрос «в чём смысл жизни?» нельзя ответить, указав на какую-либо из внутренних составляющих жизни. Вопрос «зачем?» предполагает отстранение от предмета, необходимость поиска ответа вовне. Поэтому и жизнь наделять смыслом может только обращение вовне.
Что такое в данном случае «вовне»? Жизнь для любого индивида — это бытие (то есть, в самом широком значении слова — существование). С вопросом бытия впервые ловко расправился Парменид, сказав, что оно есть, а небытия, соответственно, нет. С первой частью этого утверждения я согласен, но вторая превращает высказывание древнейшего метафизика в апорию — логичное, но в действительности не рабочее решение.
Человек, в отличие от животного, знает имена вещей — он приучен различать. Мы мыслим абстрактными категориями, рефлексируем, думаем о себе, копаемся в себе, способны представлять себя обособленно от мира. Животные и птицы, рыбы и деревья составляют экосистему, они существуют в сингармонии с бытием. Человеческое сознание же является точкой нетождества, как это именовал Гейдар Джемаль, — буквально несовпадения с миром. Человеческое нетождество, выраженное в способности различать, ставит нас в конфликт со средой — и только этим мы и живы. Овечка не сознаёт своей смертности, не мыслит себя отдельно от среды — не конфликтует с ней. Конечно, у некоторых животных есть определённые претензии на примитивные когнитивные навыки, но это всё же проявление природы в них — функционирование бытия в их телах посредством рефлексов и предопределённых движений.
Пребывая в материнской утробе, каждый из нас испытывал то же блаженство сингармонии. Рождение же является исходом во враждебную среду. Человек формируется в оппозиции к сущему, ведь очевидно, что развитие вызывает активное сопротивление, требуют сверхусилия. Развитие в некотором смысле противоестественно. Быть человеком — значит превозмогать.
Возвращаясь к понятию «нетождества». Тот факт, что мы свидетельствуем всё окружающее и самих себя, намекает нам на то, что реальность не абсолютна. Наше сознание — это прокол в бытии, инородное тело. Наша воля, или, если хотите, её ощущение, разрезает дурную бесконечность, вставляет палку в её колесо.
Если реальность не абсолютна, значит, существует некая антиреальность, наместником которой на Земле выступает наше сознание. Нереальное, непредставимое, недоступное нам в опыте мы называем трансцендентным. С точки зрения разума кажется очевидным, что есть определённая связь между нашим сознанием — инородным телом — и условным трансцендентным. Это так же очевидно, как то, что параллельные прямые не пересекаются — и правильно, это тоже аксиома, которую сформулировал Евклид, но не теорема.
Важно отступление (для разбега): теорема Гёделя о неполноте, ставшая большим научным прорывом в математической логике, гласит, что в основании любой законченной нерпотиворечивой системы лежат непроверяемые утверждения (собственно, аксиомы). То есть, Евклид установил, что параллельные прямые не пересекаются, и хоть никаких доказательств у этого нет, аксиома легла в основу планиметрии — отсюда столы, книги, здания и проч. Система надёжна как швейцарские часы, а строится на непроверяемых утверждениях — о параллельности не единственное.
Так вот, возвращаясь к вопросу о трансцендентной природе нашего сознания. Если допустить, что каждый из людей носитель «частицы» некоего трансцендентного субъекта, и если обратиться к монотеистической метафизике, то начинает выстраиваться такая же непротиворечивая картина, как в евклидовой геометрии. Ведь если у бытия нет ни начала, ни конца, ни хронотопа — значит оно абсолютно и не сотворено. Вечное не может быть сотворённым. Абсолютность реальности мы опровергли нетождеством нашего сознания, а значит и бытие не вечно. То есть, существует определённая первопричина — тот самый трансцендентный субъект, которого обычно называют Богом. В рамках этой логики не столь важна механика акта творения — был это большой взрыв или небольшой взмах — всё это детали.
Мы допускаем, что есть Бог, который венцом творения делает человека, единственного носителя точки нетождества. И следующим решительным подтверждением складывающейся системы является язык, который появляется у человека, как вида, резко и необъяснимо. Гипотеза Энгельса и её вариации не выдерживают никакой критики с точки зрения разума. Сложная семиотическая система не может выработаться в процессе коммуникации, потому что коммуникация — это уже язык.
Таким образом, принимая аксиому Бога и творения на веру, мы складываем пазл и разрешаем противоречия. Многие люди на этом этапе разворачиваются и идут искать подвох. Но это уже не имеет отношения к поиску истины, ведь на этом поле единодушны метафизика, история, лингвистика и логика — формальная, неформальная — это уже как хотите. Подытоживая: смысл жизни в разрешении для себя вышеописанной задачи соотношения сознания и бытия, обнаружении ясных доказательств монотеизма и солидаризации с его проектом, окончательная цель которого — победа духа над материей.
Талгат Иркагалиев
