Жили по этим адресам известные люди и до революции. С 1906 года Страстной бульвар, 10, служил адресом Михаила Гернета, сына ссыльного революционера, судимого по делу о неудавшемся покушении Дмитрия Каракозова на Александра II. Это не помешало Михаилу Гернету окончить гимназию в Симбирске и с золотой медалью — юридический факультет Московского университета. Проявил он себя в науке как криминалист, статистик преступности, историк, юрист. Читал лекции студентам, основал музей криминалистики. Его волновали социальные факторы преступности, и по этой теме он защитил диссертацию. Как юрист помогал освобожденным: и уголовникам, и политическим заключенным.
Императорская Академия наук удостоила Михаила Гернета премии за монографию «Преступление и борьба с ним в связи с эволюцией общества». А Сталинской премии профессор удостоился в 1947 году за фундаментальную «Историю царской тюрьмы», написанную по архивам царских тюрем, каторги, Владимирского централа, Петропавловской крепости и других зловещих застенков царской России. Писал эту историю, когда ослеп, но не прекращал сочинение, пока его не завершил. Советская власть с ее лагерями и миллионами заключенных рада была получить труд, в какой-то степени оправдывавший ее беспримерные репрессии.
Еще одного жителя Страстного бульвара, 10, Николая Богоявленского, энциклопедии представляют физиологом, зоологом, гистологом, изучавшим ткани живых существ, и эмбриологом, исследовавшим зародыши до появления на свет. До революции он совершал рискованные путешествия по странам Центральной и Средней Азии, изучал свирепствовавшую там проказу, боролся с ней, заслужил у туркмен звание «друга прокаженных».
При советской власти Богоявленский основал известную биологическую станцию университета в Болшево под Москвой, был профессором медицинского факультета. Но издать подготовленное до революции фундаментальное описание Туркмении не смог — и получить почетные звания и ордена подобно другим ученым Московского университета при советской власти не успел, потому что умер в 1930 году.
Академик Владимир Шапошников дважды удостаивался ордена Ленина, не считая других орденов и медалей, стал лауреатом Сталинской премии за книгу «Техническая микробиология». Он же один из создателей отечественной микробиологии. Его исследования стали в СССР фундаментом для производства молочной кислоты, ацетона, уксуса и других веществ, необходимых промышленности и обороне. За это получил хорошую квартиру в профессорском корпусе высотного здания МГУ на Ленинских горах, где прожил до 1968 года. Тогда издали труд всей его жизни об основных физико-химических закономерностях физиологии обмена веществ микроорганизмов.
Сын известного в Москве протоирея, православного исследователя ислама, настоятеля Елоховского собора и церкви Татьяны при Московском университете, Сергей Боголюбский, прожил на Страстном бульваре, 10, тридцать лет. После Московского университета занимался в университете Гумбольдта в Берлине и в университете Гейдельберга, куда до революции стремились многие выпускники российских университетов. Без защиты диссертации Боголюбский удостоился степени доктора биологических наук. Читал лекции о происхождении домашних животных, изучал их шерстяной покров, начиная от собак и коров, кончая китами и мамонтами.
После Отечественной войны московский профессор основал институт экспериментальной биологии Академии наук Казахстана и три года его возглавлял. Помнят ли там об этом суверенные казахи?
Жила в двадцатые годы на Страстном бульваре Александра Новоселова — одна из немногих женщин — действительных членов Академии наук СССР. (В 2000 году в Российской академии наук среди 442 академиков насчитывалось 6 женщин, немногим более 1 процента.) Новоселова занималась химией полупроводников и редких элементов, в частности бериллия. Эти исследования позволили производить в СССР в массовом масштабе бериллий и его сплавы для авиации, ракетостроения и ядерной энергетики. В 80 лет она стала Героем Социалистического Труда.
Двухэтажный угловой дом на Большой Дмитровке, 34, построен в 1821 году архитектором Дормидонтом Григорьевым, крепостным, отпущенным на волю, братом известного московского зодчего Афанасия Григорьева. К сохранившемуся ампирному фасаду руку приложил Осип Бове, назначенный главным архитектором «фасадической части» проектов всех строений возрождаемой Москвы.
Перед входом в типографию до нашествия Наполеона нависал двуглавый орел — герб России. Французы несколько дней ее охраняли от грабителей. То было здание администрации, а за ним во дворе — три других корпуса, производственные и жилые для служащих. Им пришлось против своей воли, когда в город вошла «великая армия», напечатать обращение Наполеона к жителям Москвы.
У типографии завидная история. Гоголь в ней наблюдал, как набирался первый том «Мертвых душ». Ее корректоры и наборщики первыми читали романы Льва Толстого, Ивана Тургенева, Федора Достоевского...
Печатались в типографии «Московские ведомости». Корректором газеты работал поселившийся в 1862 году в Москве сын тульского чиновника Глеб Успенский. В том году в московском журнале «Зритель» и в журнале «Ясная Поляна» Льва Толстого появились его первые рассказы. Спустя год вышел рассказ «Старьевщик» с подзаголовком «Из московской жизни», включавшийся во все прижизненные издания писателя, так он ему нравился. Несмотря на литературный успех, 19-летнему студенту после смерти отца пришлось уйти с юридического факультета Московского университета, из-за того что не внес плату за обучение. Талант Глеба Успенского ценили Некрасов и Салтыков-Щедрин, публикуя постоянно в журнале «Отечественные записки». Это позволило бедняку забыть нужду, жить месяцами в Париже и Лондоне, где он сблизился с русскими эмигрантами.
Как пишут биографы, в квартире Успенского корифеи «Народной воли» встречали вместе с хозяином новый, 1881 год. А через два месяца эти «корифеи» совершили роковое для самих себя убийство Александра II. На той встрече, очевидно, революционеры не скрывали от гостеприимного хозяина, что задумали совершить «политический переворот с целью передачи власти народу».
Путешествовал Глеб Успенский по России, жил в деревне, построил там дом, чтобы быть ближе к народу и его нуждам. Глеба Успенского современники ставили в один ряд со Львом Толстым и Салтыковым-Щедриным. Очерки и рассказы цикла «Нравы Растеряевой улицы» принесли ему популярность, считаются русской классикой. В наши дни они вошли в изданный в Москве сборник «Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русская литература XIX века».
Собрания сочинений Глеба Успенского выходили при его жизни. В СССР издано полное собрание сочинений в 14 томах и собрание сочинений в 9 томах. Этому, конечно, способствовала высокая оценка Ленина. В собрании сочинений, которое после развала СССР библиотека «Московской правды» продала мне за ненадобностью за 1 рубль, «Успенский Г.И.» поминается 14 раз в четырех томах. «Со своим превосходным знанием крестьянства и со своим громадным артистическим талантом, проникавшим до самой сути явлений, — можно прочесть в книге «Что такое «друзья народа?» — он не мог не видеть, что индивидуализм сделался основой экономических отношений не только между ростовщиком и должником, но между крестьянами вообще». И в нашей жизни восторжествовал тот тип «экономических отношений».
В 46 лет у писателя началось «нервное расстройство», которое привело к жизни и смерти в доме для душевнобольных. Дочь Глеба Успенского, Вера, родила сына и дочь в замужестве с Борисом Савинковым, революционером- террористом и писателем, автором повестей «Конь бледный» и «Конь вороной», покончившим с собой после ареста на Лубянке. (В 1917 году он был товарищем военного министра Временного правительства.)
Трагически завершилась жизнь двоюродного брата Глеба — Николая Успенского, туляка, сына священника. После духовного училища он поступил в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию, но бросил ее. В 20 лет дебютировал в журналах, стал желанным автором «Современника» Некрасова. Рассказам Николая Успенского посвятил известную статью «Не начало ли перемен» Чернышевский, увидев у него крестьян, какими они прежде никем не изображались, по-видимому, готовыми откликнуться на его призыв: «К топору зовите Русь!».
На деньги «Современника», подобно брату, Николай побывал в Париже, путешествовал по Европе. Но вернулся домой и поссорился с Некрасовым. Лев Толстой пригласил преподавать в школе Ясной Поляны, но и с ним Успенский порвал отношения. Разорвал их и с Иваном Тургеневым, живя по его приглашению в Спасском-Лутовинове. Стал учителем первой московской военной гимназии и жильцом казенной квартиры — все бросил без разрешения начальников и чуть было не попал под суд. Спустя три года после женитьбы овдовел, детей не имел. Странствовал по России как бродяга. Был в Москве под надзором полиции. За год до смерти издал мемуары, где отомстил всем обидчикам, включая классиков и двоюродного брата. Неразлучными друзьями и собутыльниками в Москве стали опустившийся с годами художник Алексей Саврасов, писавший пленительные пейзажи, и молодой писатель Иван Кокорев, автор «Москвы сороковых годов». Финал их печален. Николай покончил с собой у Смоленского рынка. Два друга, как известно, спились.
В 1960-е годы старинные строения типографии университета перешли к ВТО — Всероссийскому театральному обществу. Став хозяином владения, оно решило реконструировать здания и построить новое — с театральным залом и библиотекой. Архитекторы и реставраторы во дворе типографии нашли «полуживые палаты XVII века». Их решили сломать. Обследовав палаты, известный защитник старой Москвы, реставратор Лев Давид, «пошел на хитрость, заявив, что постройка эта несомненно принадлежит к раннему XVII веку». Казалось, палаты возродят. Как сообщал журнал «Москва» в 1966 году: «Объединенные одним фасадом большие зрительные залы, фойе, сцена и библиотека отступят в глубь двора. Большие остекленные поверхности нового фасада будут контрастным фоном, подчеркивающим монументальность старинных зданий, массивность их стен, прорезанных оконными проемами». Денег на реализацию проекта у советской Москвы не нашлось. О нем на тридцать пять лет забыли. Палаты просуществовали в неприглядном виде до начала 2000-х годов.
Наследник ВТО — Союз театральных деятелей во главе с Михаилом Ульяновым настоял на сносе палат, требовавших времени и денег на реставрацию. Кто мог отказать великому артисту! Под предлогом, что палаты «отравляли землю тяжелыми металлами, прежде всего цинком» бывшей типографии, стены снесли до основания, заменив похожим строением. В его подземных залах плещется вода бассейна, есть бани и прочие водные потехи рыночных времен. В центре владения поднялось с отступом от красной линии Страстного бульвара, разрушив его планировку, многоэтажное безликое здание культурного центра со зрительным залом, рестораном и другими коммерческими заведениями.
Рядом с «Домом редактора» на Страстном бульваре, 12, сохранилось еще одно старинное здание. Построен этот двухэтажный дом после освобождения Москвы до того, как появился Страстной бульвар. Его фасад поэтому выходил во двор владения. В 1873-м оно перешло к доктору с немецким именем Альфред и с русским отчеством Федорович. То был внук Адольфа Редлиха, хирурга, поступившего на службу в русскую армию в 1812-м. После войны на родину доктор не уехал, остался жить в России и преуспел как хирург. Он первым сделал неведомое в России «кесарево сечение» при родах одной из великих княгинь. В знак благодарности император пожаловал ему дворянство и имение Шумово у Можайска.
Альфред Адольфович Редлих пошел по стопам отца, прослыл настолько известным хирургом, что лечил семью Льва Толстого. Он женился на крепостной крестьянке, Анастасии, в том браке родились и выросли 5 сыновей и 5 дочерей, порадовавших дедушку и бабушку 25 внуками. Альфред сменил веру предков и имя — стал Федором Адольфовичем.
Его сын, Адольф Федорович, названный в честь деда, учился в Московском университете на медицинском факультете. Получил степень «лекаря с отличием», продолжил семейную традицию и стал хирургом, доктором медицины, членом-учредителем Хирургического общества в Москве. Проявил себя геройски во время эпидемии холеры, заведовал в те дни временными холерными больницами, за что удостоился «высочайших наград». Не прекращая врачебной практики, завел водолечебное и гимнастическое заведение, помещавшееся в его собственном доме, стоявшем торцом к бульвару. Живший в этих краях Чехов побывал в спортивном зале на занятиях гимнастов и фехтовальщиков, побудивших его сказать: «Это люди будущего. Настанет время, когда все будут такими же сильными. В этом счастье страны». (Такое время не пришло, но многие спортсмены стали и сильными, и очень богатыми.)
Перед революцией владение 12 на Страстном бульваре принадлежало, как значится в справочнике «Вся Москва», вдове статского советника «Редлих, Эмилии Константиновне» — одной из многих внучек хирурга, члену торгового дома «Доктор А.Редлих», торговавшего минеральными и другими водами. Имения, дома и былой состоятельности большое семейство лишилось. Часть его осталась жить в России, часть — эмигрировала на историческую родину, в Германию.
материал: Лев Колодный
