В государственном архиве Тульской области хранятся поистине захватывающие дела - о расследовании случаев колдовства и чародейства. Некоторые из них никто не брал в руки три столетия. Чтобы расшифровать тексты дел, пришлось прибегнуть к помощи экспертов по старославянскому языку.
Как и кого судили за чародейство, к какому наказанию приговаривали виновных и клеветников (часть обвинений были простыми доносами, написанными, чтобы расправиться с неугодными) — обо всем этом в материале обозревателя «МК».
В Госдуме не так давно предложили ввести уголовную ответственность для… колдунов. Инициатива спорная и, мягко говоря, не новая. Борьба с колдовством на Руси велась испокон века, хоть и без особого фанатизма: на кострах ведьм не сжигали, как в Европе, а в основном наказывали плетьми. Более того многих обвиненных в чародействах даже оправдывали.
«Суду предъявлены вещественные доказательства: кость великана и обожженная медвежья голова», - это цитата из реального судебного дела по обвинению в колдовстве старухи в XVIII веке. Суд проявил беспристрастность и разобрался, признав женщину хоть и практикующей всякие чародейства, но невиновной в массовых наведениях порч.
Оказалось, что «потерпевшие» крестьяне не извивались и кукарекали, а танцевали и пели (и от того, что напились, а не от ритуалов старухи с «костью великана»).
Чародейство по доносу
Мы с главным хранителем фондов Максимом Милениным открываем двери, за которыми спрятана история дореволюционной судебной системы. В Тульской губернии, пожалуй, в ту пору она работала лучше, чем в других. А главное – местные архивариусы смогли сохранить колоссальное количество судебных дел.
Уходящие в потолок полки идут длинными рядами. На них стоят пухлые папки, в которых прячутся настоящие сокровища для исследователей. Мы аккуратно берем в руки листочки, которые, кажется, готовы рассыпаться, превратить в прах. Но время бережно к ним отнеслось. Наверное, дело в качестве бумаги, на которой писали прошения для государя и для судов.
Меня интересуют дела, касающиеся обвинений в колдовстве, чародействе, волхвовании, еретичестве, черной магии.
Искать их в архиве - все равно, что иголку в стоге сена. И должна признать, что мне не хватило бы и нескольких лет, если бы не Максим Миленин. Он же предварительно исследовал архивные описи с короткими записями об уголовных делах, среди сотен и тысяч выписал нумерацию, годы и прочие опознавательные знаки тех, что могут оказаться подходящими.
И вот — оно! Одно дело, второе, третье... Сложно передать словами чувство, когда мы на пороге какого-то открытия. Что таят в себе эти дела? Какие чудеса или ужасы описывают люди, которые по долгу службы их вели и выносили вердикты? Фигурируют ли там, приняв реальное обличье, персонажи из сказок, которые мы сегодня рассказывает нашим детям?
Обложившись делами, пытается расшифровать то, что написано. На первый взгляд кажется, что это вообще не буквы, а узоры. Мне самой удалось распознать всего несколько слов на каждой странице. И тут на помощь пришла ведущий архивариус Ольга Цуканова, которая знает старославянский язык. К слову, дела конца XVIII века читать уже гораздо легче.
- Основной массив документов относится к XVIII веку, - анализирует наши находки Миленин. - Однако дела по обвинению в колдовстве, чародействе встречаются вплоть до 1860-х гг.
При их изучении становится очевидным тот факт, что в абсолютном большинстве случаев они заводились «по доносу» соседей или служителей церкви. Доносчики пытались таким образом очернить своих неприятелей. Иногда обвинение в чародействе было следствием того, что мы назвали бы сейчас «некачественным выполнением услуг». Иными словами, обратившиеся за помощью к «знахарям», «волхвователям», «волшебникам» не получали требуемого и жаловались на то, что их обманули.
Интересно, что эти дела представлены не только в фондах судебных учреждений, но и в фондах духовных правлений (Тульской духовной консистории, Коломенской духовной консистории), а также органов исполнительной власти (Тульского губернского правления, Тульской провинциальной канцелярии, Тульского губернского по крестьянским делам присутствия, Канцелярии губернатора). Можно предположить, что случаи обвинения в колдовстве и чародействе не относились к ведению разных структур.
И здесь интересно будет привести цитату из документа, на который ссылаются во многих подобных делах. Она показывает, кто считался преступником, и что считалось преступлением.
«Кто чинит колдовство или чародейство, или иной подобной обман, происходивший от суеверия или невежества или мошенничества, и для оного начертания на земле, или курение, или пугание чудовищем, или или толкование снов, или искание клада, или искании видений, или нашептание на бумагу или траву, того отсылать к суду, учинить с ним, как законы повелевают».
А закон тогда гласил, что в зависимости от мотива и последствий человеку грозило наказание - от церковного покаяния до смертной казни. Последняя, впрочем, применялась крайне редко. И снова цитата, которая объясняет судам, в каких случаях казнить, в каких миловать (орфография сохранена).
«Наказание есть обыкновенная казнь чернокнижцам, ежели оный своим чародейством вред кому чинил или действительно с диаволом обезательство имеет. А ежели же он чародейством своим ни кому никогда вреда не учинил и обезательства с сатаною никакова не имеет, то надлежит по изобретению дела того наказать другими вышеупомянутыми наказаниями и при том церковным публичным покаянием».
Есть еще один документ, который нам попался в процессе изучения дел. И вот цитата из решения одного из судов: «Дабы впредь никто никаких мнимых волшебников в домы явно и тайно не приводили и с ними в домы ни ходили и на пути о волшебствах разговоров с ними не имели и никакому душевредному их учению не обучались... учинено будет жестокое наказание битье кнутом».
То есть речь шла и том, что стоит наказывать людей, которые доверяют всякого рода чародеям. При этом уточнялось: если же они донесут на таковых, то «вины им отпущены будут безо всякого истязания высочайшаго».
Дело 1724 года: отравление мужа кореньями
На старинной обложке старательно выведено: «Дело по обвинению в колдовстве крестьян князя Федора Алексеевича Голицына - Михаила Терентьева, Михаила Иванова и Ирины Федотовой с Грязновки».
Указана здесь и дата: 21 декабря 1724 года.
Это самое старое сохранившееся дело о колдовстве. В нем трое обвиняемых – одна женщина и двое мужчин.
Итак, суть дела.
Крестьянку Арину заподозрили в отравлении мужа Андрея Федотова. Во время следствия выяснилось, что коренья ей для злого дела дал крестьянин Михаил Иванов. При этом он, цитирую материалы: «велел ей истолкиш (истолочь) мужу давать в питие, чтоб его умертвить. И научал вместе с крестьянином Михаилом Терентьевым де ее Арину на те коренья наговаривать.
Таким образом де ей Арине отриниться от Бога от отца своего и матери и того де ради познать ей тою науку еретическую. И велел де он Иванов ей, Арине, над рекой стоя чесать голову и нырять под воду и с нею де Ариною он Иванов жил блудно недели с три».
А дальше почти детектив с погоней. Крестьян-«колдунов» Иванова и Терентьева привезли для допроса в Подмосковный надворный суд. А они взяли да и сбежали из-под караула. Жили какое-то время в лесу, где их вскоре и поймали. Но для разбирательства решили опять-таки отправить в Москву в сопровождении двух других крестьян. И снова вышла незадача.
Из материалов: «Не доехав до Москвы верст за двадцати и больше от помянутых крестьян они бежали и жили в бегах неведомо где».
Беглецов поймали спустя пару месяцев на Тверской улице в Москве и привели на Московский двор князя Голицына. А уже оттуда отправили «для роспроса» (в то время это была первая стадия следствия по практически любому делу) в Тульскую провинциальную канцелярию. Именно здесь, если выразиться современным языком, и были проведены все следственные действия.
Цитирую материалы: «В нынешнем 1724 году октября месяца приводил в Тульскую провинциальную канцелярию Епифанского господина моего вотчины сельца Грязновки крестьянку Арину Федотову с кореньями для роспроса - какия те у нея коренья. И оные коренья в канцелярию приняты. Да того же числа означенного сельца Грязновки приводил я и крестьян Михаила Терентьева да Михаила Иванова для допроса».
Затем началась вторая часть процесса дознания - «допрос с пристрастием». Ему были подвергнуты все трое. Современные эксперты уверены, что в ту пору «пристрастие» означало ни что иное как пытки. Но вот какого рода – физические или психологические?
Причем допросов было несколько, в том числе совместные и порознь. Приводятся имена тех, кто это делал: майор Семен Хотяинцов и майор Карп Зыбин. В деле есть протоколы допросов. На все вопросы трое обвиняемых отвечали отрицательно, ни в чём не сознавались.
Судя по датам, следствие и суд длились 11 дней. Вердикт был вынесен 21 декабря 1724 года. Михаила Терентьева и Михаила Иванова осудили и посадили в колодки в тюремный замок. Про Арину ничего не сказано, так что, скорее всего, она отделалась легким испугом.
Важный документ в этом деле - прошение самому императору, в котором рассказываются и фабула, и результаты расследования, и вердикт. Начинается оно со слов: «Пресветлейший Державнейший Император Самодержец Всероссейский Петр Великий Отец отечествия Царь Всемилостливейший. Бьёт челом ближнего стольника князя Федора Алексеевича Голицына человек его Илья Кукишев».
Судя по всему, это была обычная практика – докладывать обо всех подобных делах лично императору.
Дело 1761 года: приворот для помещиков
«Дело по обвинению дворовой женщины капитана Ивана Матрунина Настасьи Ивановой из села Гамово тульского уезда. 1761 году декабря 20 дня».
Это история о том, как дворовая девка Настасья Иванова решила прибегнуть к чародейству. «Чтоб помещик и помещица сохли и от наговоренной соли любили». Зачем Настасье привораживать барыню и барина, у которых она в услужении?
- Речь о том, чтобы они перестали ее бить и ругать, и вообще начали к ней хорошо относиться, - говорит Миленин. - Отсюда и слово «любить» - в значении «не бранить, не наказывать».
В материалах дела описывается, как Настасья в вотчине помещика капитана Матрунина в Елецком уезде жаловалась свекрови, что бьют и бранят ее баре почем зря. А потом следуют показания свидетеля Сергея Епифанова: (орфография и пунктуация — оригинальные): «Пришед она Настасья к нему Сергею и просила ево чтоб ей дал соли наговориши и травы такой чтоб помещик и помещица сохли от наговоренной соли, любили, и он Сергей по той просьбе поехал в Елецкий уезд в село Старое Егорье к однодворцу Карпу Самсонову и просил ево о наговорении соли и о траве оной. Однодворец в доме своем наговоря ему Сергею соли и дал травы … и сказал чтоб ту соль и траву помещику класть в кушание тебя станут бояре любить».
Для тех, кто не все понял, кратко перескажем. Пришла Настасья к дворовому мужику Сергею Епифанову и попросила его съездить в другое село к Карпу Самсонову, который был известен тем, что умел делать наговоры. И вот он на соль и на траву все, что нужно, «наговорил» и велел добавлять помещикам в еду и питье. Обещал, что после этого они смягчатся и будут лучше к ней относиться.
Настасья, судя по материалам дела, во всем призналась. Но уверяла, что делала все не со зла и точно не хотела причинить (и не причинила ведь в итоге) вреда здоровью помещиков.
И снова цитата: «В провинциальной канцелярии того же уезда роспросе показала что по известному своему намерению действительно таким образом во время обеда и становила точно … как ему так и домовним ево никакого вреда не последовало. Да чтоб ей оное чинено было из повреждения ево здоровья умышленно того и обстоятельство ее показания не оказуется а видно что оное от нее произошло из одного ее неразумения».
И снова «перевод»: следствие не установило причинения вреда здоровью помещиков. А мотивом поведения Настасьи посчитали ее дремучесть.
К слову, в рамках расследования подтвердилось, что бояре действительно были суровы с девушкой. И, вероятно, раскаялись после произошедшего (их тронуло, что девушка пыталась смягчить их сердца хотя бы волшебством). Иначе чем объяснить, что помещик просил не наказывать Настасью и отпустить домой.
Любопытно, что в окончательном решении по этому делу судьи ссылаются на Указ от 29 мая 1731 года. Согласно ему, наговоры и прочее расцениваются как «богопротивное преступление». Так что совсем без наказания не обошлось. Вердикт: «Учинить жестокое наказание плетьми и по учинении из под караула свободно и по желанию оного ее помещика отдать ему по прежнему во услужение с роспиской».
Дело 1784 года: как священника в чародействах обвинили
«Дело о самовольных отлучках от должности дьячка и пономаря Покровской ц. с. Красное Епифанской округи Якова Вуколова и Александра Артемьева, о ложном ими обвинении в колдовстве священника той же церкви Василия Вуколова». Даты 1784-1788 годы.
Это самое трудное и долгое дело из всех, что мы обнаружили. Вероятно, все из-за того, что обвиняемый — не простой крестьянин, а священник.
Итак, иерей церкви Покрова Пресвятой Богородицы села Красного Епифанского уезда Василий Вуколов написал доношение в духовное правление. В нем он сообщал, что дьяк и пономарь часто самовольно покидают церковь и даже село. Для чего? Торговлей занимаются по разным местам. Вероятно, после этого оба решили ему отомстить.
Из материалов дела вырисовывается серьезный конфликт между священнослужителями. Пономарь и дьяк бывали в господском доме и рассказывали о кражах сыном священника овса с господского поля, а также о том, что якобы сам он хранит в ульях волшебное зелье. Обвинения более чем серьезные, так что сразу началось следствие. И вот что оно выяснило:
«По осмотру села старосты Ивана Ермолаева с дворовыми людьми в доме того священника овса и в ульях никакого зелия не найдено».
При этом под обвинения попали уже сами доносчики. «Дьячок и пономарь в сентябре месяце того года в воскресный день по окончании литургии на церковной паперти при многолюдном собрании означенного священника называли вором и волшебником. А в 1784 года о светлой неделе ходя по приходу со святыми иконами на улице ругали онаго же священника скверными словами и называли сукиным сыном».
Суд постановил взыскать с дьячка и пономаря в пользу обиженного священника пять рублей. А за самовольное отлучение от должностей их еще и оштрафовали, но сразу же, сославшись на манифест его императорского величества от 28 июня 1787 года, освободили. Правда, с оговоркой: «Подтвердя толко им с подпискою дабы впредь без ведома священника никуда от церкви не отлучались и должности свои исполняли бы без остановочно; а пономарю сверх того чтобы впредь никакого торговаго промыслу яко духовному званию не приличнаго не имел».
Дело 1802 года: четыре камня и травяные порошки
«Дело о наложении церковной епитимии на крестьянку из деревни Игнатово Степаниду Михеево за колдовство». Указаны даты последнего судебного разбирательства - с 21 марта по 18 мая 1802 года.
В этом деле обвиняемая одна – крестьянка Степанида Михеева из деревни Игнатово. Дело рассматривал Тульский суд. На процесс принесли вещественные доказательства: обожженную медвежью голову, «кость от берца великана», четыре камня, травяные порошки. Потерпевшие - четыре крестьянские жены и один крестьянин. Якобы на них Степанида наложила порчу. В результате ее «пагубного чародейства» они кричали не своим голосом и танцевали.
Особенно уточняется про одну крестьянку: «Авдотья Степанова выкликивала, молодцом охала и кукушкою куковала», а еще «испразнила задним проходом пиявицы и один раз какое-то белое животное видом подобное котенку». Другие же, как сообщается, после ее ворожбы страдали болезнью живота.
Что интересно, сами крестьяне себя потерпевшими вроде как и не считали, претензий к Степаниде не имели. А все дело появилось благодаря доносу некоего Игната Федорова, который был «господина Нарышкина земский».
И вот начался суд, которому предшествовали и «роспрос», и «допрос с пристрастием». Судя по материалам, Степанида признавала, что люди к ней за помощью обращаются, но порчу отрицала. Про изъятые у нее ритуальные вещи говорила, мол, достались ей по наследству. В их особые свойства Михеева верила всей душой, но опять-таки настаивала — они служили ей для доброго, а не для злого дела.
«Старуха Михеева с допросов и священнического увещевания в чародействе признания не учинила, а показывала, что она вышеупомянутые вещи получила от старухи преставленной женки Федосьи Иевлевой - бабки мужа своего - для больных людей и лошадей, с коих она с наговором воды умывала.
А пагубного над ними а равно и над женками деревни их и крестьянином чародейства никакого не имела и почему они страдают, не знает. Так же и дочь свою Аграфену учила только помогать. Умывает же она, Михеева, с тех костей и кремней уже лет двенадцать, о чем деревни их все крестьяне известны».
Интересно, что во время допроса Михеева «объявила слова, которыя она на воду наговаривала именно для людей». И тут стоит их привести целиком: «мать пресветая Богородица сохрани и помилуй в разных глас а потом наречие на окияне на острове на Буяне лежит бел гарюч камень на том камне стоит церковь а в той церкви мать пресвятая Богородица со всеми апостолами и протчея также божественное». Михеева, как показала, «речей других, касающихся до сношения с дьяволом, не знает. Богородице единственно клонятся, но одному суеверию, а не чародейству».
В суд доставили и дочь.
«Аграфена имеющая от роду 11 лет в допросе показала, что она учена матерью ее снимать следы как человечия так и скотные под матицу. А что потом от сего збудется, она не знает». А еще сообщала она, что якобы не хотела всему этому учиться и мать осуждает.
Девять крестьян выступили в качестве свидетелей. Сказали они одно и то же: «пагубного чародейства за Михеевой не приметили». Напротив, показали, что много она людей разных селений «умывает спеченною медвежьей головы водою постной, некоторым бывало облехчение».
Привели на суд и штаб-лекаря Пиняева. А он сообщил, что крестьяне в деревне Игнатово действительно периодически мучались с болью в животе, но болели от естественных причин, а не от колдовства. Также выяснилось, что когда они «кукарекали и извивались», то это на самом деле от того, что пьяны были.
Судьи изучили вещдоки. Никаких вопросов к медвежьей голове у них не было (ну голова да и голова, подумаешь). Происхождение кости установить не смогли, но и отрицать, что она принадлежала именно великану, не стали.
Особенно их интересовали порошки. Но в итоге судьи пришли к выводу, что те не опасны. «Атрава в виде парашка по испытанию его не показала в себе ничего такого из чего б можно было судить об ядовитости ея».
Изучаем дальше материалы (это дело самое большое, в ней много листов). Получается, что Степаниду и в тюрьму бросили на стадии следствия, и потом судили несколько раз. Первым рассмотрел ее историю Алексинской уездный суд, и «мнением своим положил ее, Михееву, наказать в той деревне Игнатовой плетьми и отдать в вотчину с роспискою с подтверждением дабы она впредь с наговорением воды никого не умывала а кости траву и кремни истребить а о дочери ее малолетной Аграфене никаковаго суждения не получил».
Примечательно, что суд указала про Аграфену: никакие показания детей (даже совершеннолетних) против родителей приниматься не должны. А еще в своем решении он прописал, чтобы за малолетней Аграфеной присматривали соседи.
Тульский совестливый суд дал более развернутое определение и сослался все на тот же Указ от 20 мая 1731 года.
Пришел он к выводу признать виновной «падшую сию женщину Михееву в преступлении и признавшеюся ею самою как то умывание с найденных у ней вещей людей и лошадей с нашептанною водою единственно по одному суеверию невежеству, глупости и обману». А в чародействе и колдовстве ее оправдали.
При этом суд учел, что она долго сидела в тюрьме под стражей и повелел: «Чтоб истинное принесла покаяние в суеверии и обмане да и впредь бы на оное не возвратилась, произвесть ей покаяние церковное, для чего и препроводить ее, Михееву, в тульскую духовную консисторию, на сколко времени оная консистория по законам определит.
А потом отдать ее в селение управляющему вотчиною и соседям с роспискою строгим во оной подтверждением, дабы она впредь никого как людей, так и лошадей с нашептыванием воды и без шептания не мывала».
Вшит в дело документ, в котором расписано, как именно должна Степанида проходить двухлетнюю духовную эпитимью в Тульском девичьем монастыре: «При каждой утрени и вечерени полаганием по двадцати пяти поклонов земных и употреблением ее в свободное от службы время в монастырское послушание».
- Содержание всех документов, что мы обнаружили, говорит о суевериях и малограмотности обвиняемых, - резюмирует наше архивное расследование Максим Миленин. - О том, что они проводили свои обряды скорее по незнанию, нежели по злому умыслу.
Что же касается решений по данным делам, то в архиве пока не найдено ни одного дела, в котором бы обвинение смогло доказать, что имело место само, собственно, колдовство или чародейство. А потому нет указаний на то, что обвиняемые были приговорены к высшей мере – казни.
Часть людей была оправдана, часть – подверглась штрафам и тюремному заключению, на третьих налагалась церковная епитимия, а от иных требовалось лишь публичное покаяние и обязательство более не исполнять никаких ритуалов.
Ева Меркачёва
