Соображения у меня были такие: все мы, сограждане, думал я, в
Но можно поступить иначе: изменить свой взгляд на болото. Посмотреть на него, что ли, философски: вот, болото бормочет, о
И я подумал, что если бы удалось отыскать сообщество детей и взрослых, которое проживает на болоте (в прямом смысле) и использует его для благородных целей — это могло бы стать моделью и надеждой для других…
Открыл карту страны, посмотрел — болот куча. И ученые имеются, называются болотоведы, фамилия одного, к слову, — академик Пиявченко.
Позвонил в Фонд дикой природы, в органы народного образования… Меня вежливо выслушали, но по тишине в трубке можно было догадаться, что они обо мне думают.
Между тем объект существовал, дожидался меня среди трясин Кировской области. Поселок назывался
Школа тоже называлась Лугоболотная и была построена директором станции Ириной Александровной Ветроградской (директора уже не было в живых, но ее тут все помнили и любили). Она построила все на станции, включая школу на осушенных торфяниках. Это была мечта.
«Мы хотели, — сказали мне, — чтобы это была школа для своих детей». «Что значит — своих?» Это значит, объяснили мне, чтобы было комфортно. Чтобы отношения между учителями и детьми были родственными. «Детство дается один раз», — обронил директор этой школы. «Чтобы в учениках был дух, — сказала завуч, — пускай они в сельское хозяйство пойдут, но дух высокий».
У покойного директора станции Ирины Александровны была мечта построить жизнь в Вятке со всеми возможностями цивилизации. «Большой земли», как она выражалась. Она вообще, сказали мне, поднимала планку для себя и учеников…
Так вот мне объясняли урывками директор школы Василий Яковлевич Овчинников и завуч Татьяна Николаевна Смирнова — в тот вечер, когда я впервые попал на их болото. Чувствовалось, что на этой лугоболотной станции много чего. В кабинете директора бросался в глаза ученический натюрморт: на черном фоне — болотные травы. Они были
В болоте вовсе нет времени…
Интересная есть книжка на опытной станции, неопубликованная, составлена сотрудниками станции и учителями. Называется «Полюби эту вечность бо-
лот…«- слова Блока. Своеобразная энциклопедия навеянных болотом чувств и мыслей замечательных ученых, писателей и поэтов. Дополненная вятскими историческими документами и рассказами живущих на болоте людей. Вот сижу и листаю…
Названия вятских болот: Великое, Чистое, Светлое, Ясное, Журавлиное, Медвежье, Черное, Гибельное, Глубокое… Много болот и много удивительных, красивых имен.
«Русь исстари уселась по лесам и болотам».
А это непонятно у Пушкина — сказано в противовес ли деятельности станции или в поддержку? — «Как бури осени холодной/ В болото обращают луг».
И у Лермонтова есть о болоте, и у Майкова, и у Бальмонта…
Болотница-обольстительница, затягивающая в пучину. Старик-хохотун болотнянник. Клочья тумана, тяжелый запах гнилых водорослей, сырых грибов. Крик выпи.
Образное есенинское: «Топи да болота, синий плат небес…»
И поразительная пришвинская догадка: «…И в ночных раздумчивых глазах общая вековечная и напрасная попытка всех болот
Я тоже вспоминаю
Жизнь не у моря. И не на холме, горе. Почему?
Судьба такая.
…Когда я очутился на станции, была зима, январь, поэтому что я мог увидеть? А летом — разноцветный ковер трав, идеально ухоженные участки, разбитые дорожками, таблички делянок, сортов, предшественников. Антропогенный ландшафт, как в Петербурге по линейкам расчерчено… Академики, профессора, болотоведы…
Нужна ли борьба с заболачиванием, или пускай природа сама решает свои проблемы?
В Норвегии 15% обрабатываемой земли — бывшие торфяные болота. В Швеции торфяники превратились в сенокосные и ягодные угодья, на них создают пруды и озера. В Финляндии на осушенных болотах — огороды, сады, пашни…
А у нас?
«Ход и направление почвообразовательных процессов зависят от мощности слоя торфа, оставшегося после прекращения добычи».
Сказано как будто о стране — об интеллигенции, о культурном слое…
Встречаются болота глубиной до 12 метров. Но обычно — пять-шесть метров, иногда два-четыре. В торфяниках обнаруживают стоянки, древние поселения. В болотах Магаданской области в вечной мерзлоте торфяного грунта был найден всемирно известный мамонтенок, который пролежал 12 тысяч лет.
Торфяные залежи, подобно гигантскому музею, хранят в себе следы прошлого.
В болоте производство на порядок выше распада. Получается, что болото — это необычайно продуктивная, творческая сила! И «болотный потенциал» хранит в себе мощь этой силы.
Море любви и пещера страха
Студия арттерапии — в здании детского сада. «Это даже лучше, что не в школе, — говорит директор Василий Яковлевич Овчинников. — Они сюда приходят себя достраивать».
Помогает детям в этом один из самых авторитетных в Вятке психологов — Светлана Сергеевна Коротаева. Она знакомит меня со средой студии. В ящи-
ке — принесенные детьми из дома игрушки, по ним уже можно
Психолог Светлана Сергеевна просвещает меня в песочной терапии.
«Мы объясняем ребенку, — говорит она, проводя по песку пальцами, — что это его планета и он имеет право построить на ней что хочет. На дне, под песком — голубое озеро или река. Куда она выходит, интересно? А тут разные фигуры можно поставить. И рисовать на песке леса, горы — что хочешь, пожалуйста…»
И ребенок рисует, строит.
У агрессивных, трудных детей из семей, где пьют, говорит она, — сначала раздрай. Потом
«А что же родители?» — спрашиваю психолога. «Те, кто заинтересован, сидят и наблюдают. И шире глаза открываются».
Паренек из поселка неподалеку от Лугоболотной заполняет «цветок желаний». «А вы меня, — спрашивает он Светлану Сергеевну, — не засмеете? А папа, мама не помешают?» Заверяет, что нет. Вот его желания. Первое — хочу быть сильным. Второе — хочу жениться. «Это хорошо, — говорит ему психолог. — Скажи, а у твоей невесты есть образование?«- «Нет». — «Саша, а кем ты будешь?» — «Никем». — «А барышня?» — «Никем». — «А родители старенькими станут, что будет?» — «Умрут». — «А ты с кем будешь?» — «Ни с кем».
«Саша, а ты где живешь?» Он ставит домик на противоположной стороне канала. «А ты собрался жениться?» Он берет фигурку барышни и ставит рядом. Без дома. «Хорошо, Саша, а где вы дальше жить будете?» «Я думала, — обращается ко мне Светлана Сергеевна, — человек в норме, начинает второй дом строить. А он смотрите что делает? Берет две фигуры и переносит обратно в прошлое, в старый дом…»
Может быть, тот самый дом, что находится неподалеку от станции, в торфяном поселке с остановленным производством. Болото выкачали, торфяник выработали, а что делать с Сашей?
Работа с внутренним миром, техника профессора Т.Д.Зенкевич (Светлана Сергеевна ее ученица) из Петербургского института сказотерапии. Путешествие по волшебной карте.
«Нарисуйте контуры карты — как руке хочется. Вот, отлично… Один мальчик нарисовал в форме яблока… Ребенку дают цветные карандаши, и он раскрашивает карту. И вы тоже раскрасьте, пожалуйста, — как хотите. А здесь — условные знаки, рельеф местности, по ней будем путешествовать. Дети подписывают: „море любви“, „пещера страха“, „вулкан фантазии“… Что там у вас — „болото познания“? — прекрасно… Значки — „цель“, „вход“ и выход», как в игре. А сейчас, ребята, посмотрите на свои маршруты и поставьте звездочку там, где себя найдете. А после путешествия на обороте листа напишите: «Это путешествие научило меня…» Завершите предложение«.
Я побродил со Светланой Сергеевной по волшебной карте и завершил: «Это путешествие научило меня глубже вдумываться в болото, на котором мы живем». («Ну вот, видите», — сказала психолог.)
…Мука, масло, соль… «Ребята, с чем соль ассоциируется?» — «Соль жизни», «Мы из солей этих минералов», «Не можем жить без соли»… «А мука?» — «Земля, символ плодородия». — «А вода? Ребята, мы на девяносто процентов состоим из воды. Как же мы без воды?» — «И ни туды и ни сюды…»
Размешиваем в стакане смесь и наливаем ложечкой подсолнечное масло — это солнце, тепло. «Не подмажешь, не поедешь».
«Пока размешивают, — говорит присутствующий при приготовлении колдовского зелья директор Василий Яковлевич, — агрессию гасят, да?»
«И еще добавим клея. Зачем клей в нашей жизни? Ну как зачем, отвечают, чтобы крепче были узы, любовь…
А потом, смотрите, краски, цвета разные. И вы можете выбрать, какой нравится…«
«У вас, я вижу, рука легкая, — просит размешать меня смесь Светлана Сергеевна, — у ребят, бывает, загустевает».
По этой методике она работает с девочкой-суицидом и с другим учеником, тоже сложным. И вот он рисует. То есть льет потихоньку содержимое стаканчика, где таинственная смесь воды, цветов, солнца, соли жизни, плодородия, человека — да, да, человека обязательно, как же без него, — выливает все это на маленький холстик в рамке, и получается…
Нет, еще до этого. Просто рисунок.
«Кто ты?» — «Капитан за штурвалом». — «А в какую сторону идет корабль?» — «В будущее». — «О чем думаешь?» — «Найти землю, на которую не ступала нога человека». — «А какая она, эта земля?»
И ребенок ее описывает, очень сложная бывает картина. Или простая. Серый рисунок. Серый дом. «Мне надоело жить в аду, оcтановите землю, я сойду», — написала одна девочка.
«Я ее, — говорит психолог про смесь с разноцветными красками, — в семьях показываю как образец другой жизни…»
И разговор наш идет в этой «текучей деятельности», в этом покое и в то же время удивительной радости. Надо не бояться делать ошибок… Директор школы Василий Яковлевич добавляет: «Не замечать…»
Мне тоже дали «порисовать» волшебной смесью, я лил на холст, и у меня получилась станция Лугоболотная.
Жаль красивого платья
Поселок строился в шестидесятые-восьмидесятые годы. Теперь он благоустроен, в нем три магазина (такие, как везде, но с сохранившимся уголком сельпо — там стоят болотные сапоги), медпункт с зубным врачом и физиотерапевтическим кабинетом, хорошая библиотека, 16 программ по телевидению, почта, гостиница вполне приличная…
И все же повсюду ощущаешь следы болота. Трещины на стене дома. Школа на сваях. Круглый год заморозки. И пруд с березками (здесь все что растет — посажено) для понижения уровня грунтовых вод.
Протекающая через поселок речка Чернушка (черная от торфа) начинается от родников, а собирает воду из дренажных каналов (типичное для Лугоболотной сочетание искусственного с естественным). Уровень воды в каналах регулируют спускные шлюзы и… бобры. Уже есть рыба… И макушки посаженных
Завуч Татьяна Николаевна вспоминала, как шестилетней девочкой плакала, боялась за свое красивое платье —
Теперь, кажется, с этим покончено. Болото отошло от людей, схоронилось
На этом молоке от племенного скота, пасущегося на лугах бывшего болота, они содержали науку (последний директор станции даже поставил памятник корове-кормилице). И школу построили тоже от прибылей станции, и она была наполовину академическая, наполовину деревенская. На одном поле трудились ученики с учителями, кандидаты наук, доярки и трактористы, лица которых, надо сказать, и на фотографиях застойного времени больше походили на израильских кибуцников и голландских фермеров. А также на позабытые лица крестьян — некогда знаменитой аграрной Вятки…
Вокруг опытной станции жизнь шла обыкновенная. Неподалеку стоял поселок, похожий на леспромхозовский, с развитой инфраструктурой. Но торфяник был выработан, и поселок умирал. Школа там была средняя, обыкновенная, без этих, говорят, лугоболотных демократий, дирек-
тор — главный хозяин. Из этой школы вышли глава администрации района и вся верхушка администрации. Еще было село с чудесной церковью, школой-девятилеткой и при ней — музейчиком, там я узнал, что селу 400 лет и некогда в земской школе учительствовал Аполлинарий Васнецов, брат знаменитого живописца. Школа находилась на заливных лугах и была очень хорошей, естественной (вот интересно, подумал я, побродив по округе: естественная деревенская школа — на заливных лугах, обычная авторитарная — на выработанном торфянике и необычная, ищущая — на опытной станции). Педагогика ландшафта, жизненной ситуации — что тут скажешь?
…Из Торфяной, рассказывал директор Лугоболотной школы Василий Яковлевич, к нам шли проблемные дети: не с «проблемами», а у которых не сложились отношения с учителями. А с заливных лугов, из Быстрицы — добрые дети, они сами говорили, что ближе к нам по духу. «Сейчас тоже конкурс идет — куда. И это немаловажно во время демографической ямы. „Торф“ увидел, что сюда идут. И учителя с Торфяной поехали в Быстрицу и стали спрашивать: почему вы идете на Лугоболотную? И стали специально работать, чтобы привлечь
В школу на опытную станцию собираются дети из разных поселков и деревень. Занятия начинаются в 8.05. А детям из поселков приходится приезжать в школу в 7.00 — расписание автобуса. Директор Василий Яковлевич уговаривает: зачем ты сюда рано, поспать мог бы подольше и пойти у себя. Нет, все равно, говорит, буду сюда ходить. «Мама, меня здесь уважают».
…Я походил по станции, посмотрел. Зал заседаний ученого совета называется тут «греческим залом» — в нем выставляются работы учеников школы искусств. Есть музыкальная школа. И восстановительный центр, в котором сауна с бассейном, бильярдной и комнатой отдыха для доярок и трактористов. Раз, говорила построившая этот центр директор Ветроградская, восстанавливаем плодородие почв, то
Все время
На хлебосольном столе учительницы Ирины Адамовны, куда меня завели пообедать, были украинский борщ с галушками и дары болота — клюква, брусника, грибки разных сортов, рыжики, белые, чернушки. Тут, смеются, у нас много разного — финки, украинки, даже турок есть…
Я думаю про жизнь на опытной станции — все-таки важно, что их не загоняли на болото. Там, где людей загнали, — ничего не вышло. А тут
«Чтобы не забывать, что и мы такими были»
Эта удивительная традиция существует только здесь.
Фотографии выпускников школы 1990 года, первый, «липовый» выпуск. В том смысле, объясняют мне учителя, что восемь выпускников посадили липы.
1991 год — «яблоневый», тут, говорит завуч Татьяна Николаевна, у меня сын окончил. Есть медалисты — «золотые яблоки», «серебряные», некоторые учились в Тимирязевской академии, а посаженные в том году яблони и теперь плодоносят…
1992 год — «сиреневый» выпуск, справа у входа — кусты сирени.
клены! — показывают. — А, нет, окна заморожены же…«А клены как сажали, рассказывают Татьяна Николаевна и Василий Яковлевич: проросшие семена, нам сказали, под клены не используют. Поэтому посадили в ящик однолетки, а когда ребята вернулись из армии, от них уже посадили семена…
Назвали «пушкинским»…
По этим их выпускам можно нарисовать социальный портрет эпохи. Удивительно, такая ужасная, кажется, эпоха, а судя по этим деревьям и кустарникам, выглядит привлекательно. Видимо, все дело в том, кто ее представляет…
Директора школы Василия Яковлевича сюда
Василий Яковлевич смотрит сквозь очки: на моей картине — из воды, муки, соли — уже кристаллики образуются…
Каждый день на ночь он читает детскую энциклопедию. Откроешь, говорит, почитаешь немного, и хорошо — в сон…
Идет по школьному двору, вдруг останавливается перед деревом и спрашивает: есть мобильник? И звонит в детский сад: передайте воспитателям, что в этом месте сидит дятел.
А у завуча на столе под стеклом фотография — «это я маленькая — чтобы не забывать, что и мы такими были».
Вот от этого — вся их педагогика…
Вместо послесловия
Попробуем сделать выводы — что следует из этой странной встречи с людьми на болоте для нашего образования?
Один вывод очевиден: болото — неиссякаемый источник познания.
Не уверен, что нужно вводить новый предмет в школьное расписание или протаптывать тропинку среди трясин и болот (
Вечность, раздумье, блуждающие огоньки. Особое бытие со своими шорохами и голосами.
Школа искусств на болоте, школа музыки, выпуски — «липовые», «розовые» и «вишневые», болотные травы, светящиеся на черном фоне.
Кажется, что болото — это свалка природы, полигон необычных явлений. Представляя собой опасность, болото хоронит опасность еще большую — глобальные запасы углерода, скопившегося со времен последней ледниковой эпохи. Болото — это кладбище, город мертвых, который сторожит планету живых. Материализует нашу память и нашу совесть. Это не всегда приглядное зрелище, но без памяти и совести — кто мы?
Возникнув несколько тысячелетий назад, болото, по меркам земной истории, скорее детство, чем старость, и ведет себя, как дети: живет в сказке, вечно склонно к забавам, дразнится, совершает необъяснимые поступки. И при этом страдает сильнее нас и полнее радуется. Болото — инфант, но не злоумышленник. И в его зеркале в отличие от зеркала озер и рек (которые втекают в болото и рождаются в нем) мы видим себя не такими, как есть, а какими были
Каждый кулик хвалит свое болото. Наше болото, говорят дети, самое хорошее.
Корова Волга дает 80 литров — выдающаяся для нашего болота.
Хорошо ли, плохо ли, но мы тут живем и будем жить.
Надо приспосабливаться.
Может быть, у нас здесь, на родине, среди трясин и болот,
Процесс, начатый тысячелетия назад, не закончен, болотообразование продолжается…
Анатолий Цирульников
